Шторм (ЛП)

Симона — лучшая подруга Тру. Она замужем за одним из моих лучших друзей и по совместительству барабанщиком моей группы, Денни.
Конечно же, я знаю, где она. Я всегда знаю, где Тру. Я отследил её по GPS в её телефоне и машине, и это не жутко. Она знает. Это всё из-за аварии и из-за того, что Тру и дети — главные мишени для фанатов и преследователей из-за того, кем я являюсь.
Прямо сейчас Дейв, мой надёжный телохранитель, сидит перед домом Денни и следит за тем, чтобы с ней всё было в порядке.
Не то чтобы она в порядке. Я не в порядке.
Но я надеюсь, что она оправится, в конце концов.
Прямо сейчас я пытаюсь дать ей пространство, о котором она попросила. Я понимаю, что ей нужно время, чтобы обдумать это. Вот такая она, Тру.
И я знаю, что Денни не в курсе про иск об установлении отцовства. Если бы он знал, то уже бы позвонил мне.
Я не хочу скрывать это от него или Тома Картера, басиста моей группы и ещё одного из моих лучших друзей. Мне повезло с друзьями.
И Том, и Денни заслуживают знать, так как это касается и Джонни, но я просто хочу поговорить с Тру, а затем сделать этот чёртов тест ДНК, прежде чем поговорю об этом с кем-то ещё.
То есть, какой смысл разговаривать о том «а что, если»? Думаю, следует сначала узнать результат, а уже потом рассказывать кому-то и разбираться с этим.
Я просто... Я уверен, что этот парень не мой.
Но... я хочу, чтобы он был Джонни. Я отчаянно желаю, чтобы отцом ребёнка, чья мать умирает, был Джонни, которого постигла та же участь, потому что эгоистичная часть меня хочет вернуть частичку моего лучшего друга.
Это неправильно?
Я стряхиваю пепел с сигареты в самодельную пепельницу, стоящую на полу между моих ног. На самом деле, это одна из керамических чашек Тру, которую она обычно наполняет каким-то ароматическим дерьмом. Ну, ароматическое дерьмо исчезло, и теперь она наполнена пеплом и окурками.
Хоть я понимаю, почему ей нужно было уйти, это не значит, что я не расстроен и не злюсь.
Поэтому, да, то, что я испортил одну из её керамических чаш немного успокаивает меня.
Было время, когда я громил всё вокруг и ломал какие-то вещи, причиняя определённый ущерб, чтобы почувствовать себя лучше после каких-то хреновых новостей или какого-то плохого происшествия, выводившего меня из себя.
Теперь я выпускаю пар, портя дерьмовую маленькую чашку Тру.
Жалкое зрелище, знаю.
Я поднимаю свой стакан, расположенный рядом со мной на шезлонге, на котором я сижу, и делаю глоток виски.
В последнее время я почти не пью и не курю. Курить бросил вскоре после рождения Джей-Джея. Но будь я проклят, если сегодня ночью я в этом не нуждаюсь. Поэтому я достал спрятанные экстренные запасы.
Я ставлю стакан на пол возле пепельницы, прежде чем снова прикурить сигарету. Выдыхая дым, я смотрю на мерцающие огни Лос-Анджелеса, желая многих вещей.
Желая, чтобы моё прошлое было другим. Чтобы это не происходило сейчас. Я хочу, чтобы моё прошлое уже в который раз не причиняло боль Тру. Хочу, чтобы Джонни был всё ещё жив.
Через динамики из внутренней системы, которую мы установили в доме, начинает пробиваться музыка АйЭнИксЭс «Нас никогда не разлучить» (прим. ред.: INXS «Never Tear Us Apart»). Я знаю, что Тру уже дома, и знаю, что она говорит со мной. Музыка — это то, как мы всегда разговариваем. И я воспринимаю эту песню как хороший знак.
Я оглядываюсь через плечо, и обнаруживаю её в дверном проёме. Она выглядит так же красиво, а, может быть, и ещё прекраснее, как в тот день, когда она вернулась в мою жизнь много лет назад.
— Ты куришь, — тихо говорит Тру.
— Да, извини, — я бросаю сигарету в чашу и отталкиваю последнюю ногой.
— Не извиняйся. Если бы я курила, то мне бы понадобилась одна прямо сейчас, — она опускает взгляд на свои босые ноги, подгибая пальцы ног и проводя своими руками вниз по юбке.
Из-за этого я хочу прикоснуться к ней. Мне нужно прикоснуться к ней.
Её глаза возвращаются к моим, и боль в них ранит меня.
— Прости меня за то, что ушла. Я знаю, что должна была остаться и поговорить. Я просто...
— Разозлилась.
— Да, — она выдыхает.
Тру по-прежнему стоит в дверном проёме. Слишком далеко.
Она нужна мне здесь.
— Иди сюда, — в моём тоне нет места возражениям.
И она не спорит, когда направляется ко мне.
Тру садится рядом со мной, но я тяну её к себе на колени. Когда её ноги оказываются по обе стороны от моих бёдер, я обнимаю её за талию. Зарываясь лицом в её грудь, я тут же вдыхаю её запах.
Эти ощущения, когда я держу Тру в своих руках, вдыхая её запах, всегда успокаивают меня.
— Я хочу злиться, — тихо говорит она. Однако её руки говорят мне об обратном, когда она нежно пропускает мои волосы сквозь свои пальцы. — Но я не могла перестать думать о тебе, о том времени, когда ты был ребёнком... и твой отец ... и если бы у тебя не было нас...
Я откидываю голову назад, глядя ей в глаза. В них отражается прошлое и настоящее. Этот взгляд навевает воспоминания тех вещах, о которых я не думал уже долгое время. И я ненавижу то, что она думает о них сейчас, то, о чём это заставляет её думать, причиняя ей боль.
Если Тру больно, то и мне тоже. Мы связаны.
Она часть меня.
Лучшая часть.
— Я не хочу, чтобы этот мальчик был твоим, — её голос стихает, и в её глазах появляются слёзы. — Но как мать... я всё время думаю, если бы это был Джей-Джей, Билли или Белль... Я просто не смогла бы смириться с мыслью, что ребёнок останется один, без матери. И... — она увлажняет свои сухие губы языком, — что бы ни случилось, Джейк, я буду рядом с тобой. Я всегда рядом с тобой.
И, чёрт возьми, в этот момент я люблю её больше, чем за все годы вместе взятые.
— И чем я только заслужил тебя? — у меня хриплый голос, а комок в горле размером с Техас.
— Полагаю, тебе просто повезло, — она пожимает плечами, мягко улыбаясь и поддразнивая меня.
Я прижимаю своими губами к её, благоговейно целуя её, потому что она заслуживает того, чтобы её так целовали, потому что её всегда следует так целовать. Да, она заслуживает лучшего, чем я, но я эгоист и хочу её. Я просто молю Бога, чтобы, проснувшись однажды утром, она не осознала этого.
— На вкус ты как в прошлом, — шепчет она мне в губы.
Не знаю, хорошо это или плохо, но прямо сейчас я боюсь спрашивать её об этом. Она усиливает хватку в моих волосах, а её бёдра сжимают мои. Тру целует меня сильнее, и я знаю, что это хороший знак.
Когда она отрывается от моих губ, я возбуждён и хочу быть внутри неё. Независимо от того, что происходит или происходило в нашей жизни, я всегда хочу её. Ничто не так успокаивает мой разум и тело, как быть похороненным глубоко внутри Тру.
Она кладёт руки мне на щёки, закрывая глаза.
— Я знаю, что не идеальна.
— Я думаю, что ты чертовски идеальная.
Легкая улыбка появляется на ее губах, когда она медленно качает головой.
— Я буду чувствовать себя обманутой, если Джей-Джей... если окажется, что он не твой первенец. Я, возможно, захочу вопить и кричать, и мне, может, и ненавистна сама мысль о том, как это повлияет на наших детей, но я сделаю всё возможное, чтобы скрыть свои чувства и найду способ, чтобы мы смогли пройти через это. Итак, я пытаюсь сказать... Я знаю, что это будет непросто, Джейк, и я могу обидеться и рассердиться, если этот мальчик будет твоим...
— Он не мой.
Она делает паузу, смотря на меня.
— Ты не можешь быть в этом уверен.
— Да, могу.
— В этой жизни нет ничего, в чём можно быть уверенным, Джейк.
— Я уверен в том, что чувствую к тебе. Я люблю тебя всю свою жизнь, Тру. В ней не было ни одной секунды, когда я не любил тебя, и я буду любить тебя до тех пор, пока мою чёртову чёрную душу, пиная и крича, не вытолкают с этой земли в ад. Но и тогда я буду продолжать любить тебя и там.
— У тебя не чёрная душа. И ты не попадёшь в ад, — в её голос прокрадываются нотки веселья.