Березовый свет Лирические миниатюры

Спустя несколько минут жаворонки снова появлялись над головой. Сложив крылья, камнем падали вниз, молча, обессилев, наверное, голосом, чтобы вскоре, чуть передохнув, опять ввинтиться в небо, где поется так звонко, легко.
  
Ворожей
 
Вода в речке была холодной, просто ледяной. Именно в таких речках и водится форель. Выбрав место посуше, мы поставили палатку и, поужинав, пошли к реке. Пока разобрались со снастями, выбрали, казалось, самые удачливые места, — промокли по пояс, опутались паутиной и, вдобавок ко всему, были нещадно искусаны комарьем и крапивой. Когда же собрались уходить, вдруг раздалось знакомое:
— Фи… Фи.
Мы затаились.
Помолчав после вступления, соловей звонко рассыпал то щелкающую, то рокочущую трель. Он был где-то совсем рядом, и, только всмотревшись в неразбериху ольховых веток, мы наконец заметили его.
Было по-вечернему тихо, и в этой тишине — голос соловья, крохотной невзрачной птички с мелко подрагивающим зобиком. Не шевелясь, мы стояли до тех пор, пока он не пропел все свои песни.
Утром, едва начало светать, мы снова услышали его голос. А когда проверили снасти, оказалось, что форель взяла приманку только там, где пел соловей.
Не заворожил ли он рыбу своими трелями?
  
Моховые леса
 
Весной, если прилечь на лесной опушке, всмотреться в хаос новых и старых трав, увидишь между ними стройные всходы мхов. Ими можно любоваться часами — так похожи они на миниатюрные сосновые рощи. Тонкие стебельки мха — будто воткнутые в подушку иголки, все близнецы, каждый стебелек венчает темно-коричневая скорлупка лопнувшего семени. Кажется, накрылись стебельки ими от жаркого солнца.
Смотришь на них и смотришь, долго-долго, и почему-то начинаешь думать, что это в самом деле лес и что другой, настоящий, тот, который рядом, нечто совсем иное.
А когда увидишь ползущую сквозь моховой лес букашку, покажется она тебе неземным существом.
  
Цветоречье
 
В конце мая, когда разольется по земле долгое тепло, а реки войдут в старые берега, начинается другое половодье: цветоречье.
Из озер-родников: синих, желтых, белых, — застывших на пригорках, обеими сторонами стежек, берегами канав заструятся вниз, к лугам, омежья-ручьи. Местами они разливаются пестрыми плесами, потом снова сужаются, меняясь цветом, текут все ниже. Желтизна одуванчиков переходит в лиловость иван-да-марьи, а она — в синеву незабудок. И чем ближе к лугу, ручьи становятся пестрее, шире. А там уже и не различишь ни красного, ни голубого, ни лилового — все слилось в пестрый ковер луга.
Смотришь со стороны, и мнится тебе — текут разноцветные ручьи.
  
Обновка
 
Ранней весной березки не причесаны, все в лохмотьях кожуры — тонкой, грязной, неживой. Ветер треплет их ленты, а сорвет — бросает на землю. И тогда вспыхивает береза чистым белым светом новой бересты.
Ничего не поделаешь — пришла весна, надо думать о новом платье.
Каждую весну меняет березка свой потрепанный зимними бедами наряд, до осени на ней — новый сарафан.
  
Красный, белый, зеленый
 
Сразу я и не понял, в чем дело: лицо и одежда встречного человека были окрашены в зеленоватый цвет. Я посмотрел на свои руки: они тоже покрылись зеленоватым налетом.
Потом я заметил, что и воздух весенней дубовой рощи был зеленоватым: солнце процеживалось сквозь почти прозрачную, с нежными прожилками, листву и его лучи были бледно-зелеными.
Белым, каким-то необычным в сравнении с привычным светом кажется весной воздух в чисто березовых рощах.
А воздух сосновых рощ тоже особенный — красноватый.
  
Трехцветье
 
Незаметно растаяла в туманах белость снегов и на земле стало неуютно, как в нежилом доме. Первые перелетные птицы тоже, казалось, чувствовали себя будто в гостях, думали: то ли ждать тепла, то ли обратно лететь.
Все в первоапрелье неопределенно цветом, не на чем остановиться взору. Только проблески солнца будили надежду: вот-вот настанет пора по-настоящему весенних перемен.
И пришел май — пора трехцветья.
Синее небо и нежно-синяя озерная вода. По всем лесам — голубые разливы фиалок и ветрениц.
Вокруг синевы — пастельные цвета первой зелени. Она еще непрывычна для глаз, и ты все еще не понимаешь, как это произошло.
И еще — желтые россыпи одуванчиков на полянах, вдоль дорог, и едко-желтые пятна калужницы по берегам рек.
И все это четко, без полутонов — синее, желтое, зеленое.
Так длится очень недолго. И снова не заметишь, как промелькнет эта удивительная пора года, как вспыхнут вдруг по всей земле другие цвета: красные, лиловые, белые, сиреневые, палевые.
Настает многоцветное лето.
  
Круговорот
 
Цепкое молодое солнце походя присушило прошлогоднюю траву, выбелило ее космы. Прибитая дождями, она шуршала, как бумага, а сквозь нее пробивались шильца новых мхов, рифленые листья-мечи пырея, метелки полыни.
Лесная земля была устлана новым слоем отжившего свой срок: шишками, листьями, лентами бересты, ореховыми сережками, сучками-обломышами, сохлой иглицей. Время медленно, уверенно перемалывало в труху старые пни, и возле них густо селилась кислица.
Отжившее превращалось в новый слой земли, дающей всем новую жизнь.
Так будет бесконечно долго, до тех пор, пока станет светить солнце.
Думая об этом извечном круговороте жизни, попробовал я представить себе, как когда-то, в дали веков, на еще не совсем остывшей земле, в каком-то ее укромном уголке вдруг пробился к солнцу первый зеленый росток…
Когда же это было? Где?..
  
Протвины имена
 
Однажды ты начинаешь замечать то, на что раньше не обращал внимания. Для этого достаточно какого-нибудь незначительного толчка, в пол-уха слышанного разговора. Так, плывя в лодке по омутистой речонке Протве, постепенно открылась мне еще одна весьма интересная закономерность.
Деревня, что стояла на берегу, называлась Протвой; узкий, в рыжих кочках, луг ниже деревни называли Протвинским; лес, разделенный лугом — тоже Протвинским. Даже шаткому мостку, перекинутому через Протву, река опять же дала свое имя. И что уж, казалось, совсем было странным, — фамилии людские не только в Протве, а и в соседних селах пошли от реки: Протвины, Протвиновы, Протины… И даже большак, который проходил невдалеке, назывался Протвинским.
И что бы ни случилось здесь, какие бы перемены ни произошли на берегах Протвы, все будет по-прежнему: не ослабнет связь этой земли с именем узкой полоски неторопливо текущей воды.
  
Бабушкины гуси
 
Сидели мы на старых розвальнях, перебирали грибы: в один грудок — получше, на посол, в другой — для сушения, в третий те, что на сковороду. Вдруг — гогот из-за угла: бабушкины гуси. Встали под окном, такой тарарам устроили — уши затыкай.
— А ну, тише! — крикнул Димка. — Белены объелись?