Матриархия (СИ)

-  Мы тут не проедем, - сказал как будто бы я. - Стой! Куда ты?
- Если не проедем, то я так пойду, - Рифат выбрался из салона, придерживаясь за дверцу. Снял с плеча винтовку, проверил магазин. Его сумка - мешочек на завязках - лежала на торпеде.
Блокнот.
Я и впрямь псих, коли думаю только о своих рисуночках. Но кроме них в сегодняшнем мире у меня ничего не осталось.
- Черт... они же здесь везде. Идти прямо так?
- Прямо так идти. Самое главное, что этих сучек нет. - Его губы свела судорогой улыбка.
Идти по трупам. Сначала нужно заставить себя, откинуть мысли, что это неправильно. А потом - шагать.
Проехать сквозь скопище трупов мы наверно и могли бы. Хотя возможно колеса «Шансика» и увязли бы в сплетении искусанных рук, ног и голов. Некоторые тела раскрыты бордовыми бутонами, лоснится свежая и чуть подсохшая кровь. Тут и там лица, искаженные кривой агонией, тут и там лица со следами зубов - обкусанные лица.
Мертвецы везде.
Солнце знай, припекает, заставляя трупы источать сладко-приторные миазмы, и от воздуха горечь во рту.
Обычный денек. Даже сейчас трудно представить, что безумие будет длиться вечно и что к нему нужно привыкнуть.
Да, спустя несколько месяцев, мы привыкнем к тому, что невозможно вообразить, ведь человеческий мозг быстро приспосабливается к новым условиям.
И прежний мир исчезнет.
- Ее там нет, - сказал Юрец. - Бессмыслица какая-то. И мне не нравится, когда мы долго стоим на одном месте. - Он передернул плечами.
- Вы как хотите, а я должен найти свою дочку.
Рифат обошел заграждение из мертвецов сбоку, прижимаясь к поржавевшему гаражу. Я заметил амбарный замок - серый, с хромированной дужкой.
Мы вышли из машины. Сирена не стихала и все плакала, подвывая.
Оля взглянула на меня, и в углах губ появились трогательные складочки.
- Идиотизм, - пробормотал Юрец. - Мы что, правда пойдем ТУДА?
Рифат наступил на синюшную ладонь, прямо вдавил пальцы в асфальт. Еще одна иголочка реализма кольнула грудь. Выбеленные, скрюченные пальцы, а кисть напоминает сплющенную каракатицу.
Послышался свист. Он нарастал, нарастал - с похожим ревом взлетают реактивные самолеты, следом задрожала земля, ощутимо так затряслась.
Многоэтажка чуть вспухла. А после очень-очень долго разлеталась. Я видел, как рассоединяются светлые кирпичики, видел оранжевое пламя между щелей, бетонную крошку - как мелкая бежевая пудра. Она сразу исчезла, растворилась в ярком, как расплавленная сталь, зареве.
Горячий воздух лижет кожу на руках и ногах. Земля уплывает куда-то, и я лечу, а сам вижу скелет многоэтажки, подсвеченный изнутри. Перед глазами мелькают шероховатые кадры старой съемки: ширится и растет газовый «гриб», на ядерном полигоне.
Затылок печет кипяток. Сначала больно, а потом кожа привыкает, как к горячей ванне. Удар в спину, или это я наткнулся на что-то твердое - гараж, или может, наша тачка.
Мелькнуло взорвавшееся здание, но уже в карандашном варианте, и передо мной возникло лицо той женщины, «Дурунен».
А после мир захлестнула чащоба грифельных завитков.
  
Глава 8 ИСААК
 
Айзек не любил просыпаться. Утром организм будто собран из чужих, просроченных органов, и работают они в полной рассогласованности. Отсюда и боль в мышцах и ломота в костях, отсюда мутное сознание, сушняк и тремор.
В стену кто-то стучит, ритмично. Стало быть, Толик или может Фаза, долбит с утра пораньше одну из шлюшек.
Айзек искренне завидовал совам. Сам он даже после дичайших вечеринок-оргий просыпался самое позднее в девять, без шансов снова отключиться. Это если не использовать вспомогательные средства.
Ну да чего уж тут. Только перестали бы они уже трахаться! А то и так в голове стучит кровь... А может, это только в голове?
Будто услышав мысли Айзека, стуки и оханья за стенкой прекратились. Он ухмыльнулся и откинул с себя диванное покрывало, с ковром окурков, надорванных квадратиков фольги и салфеток. Пятна, пятна. Вазелином воняет.
Нужно найти себе стакан воды.
Услышал стон. В угол забита девка. Черные волосы, с двумя высветленными прядями впереди. «Маша», всплыло имя.
Чехол от гитары. На столике - «тарелка» Фазы, и в ней остатки торта. Он, как протрезвеет, с ума сойдет.
Под ногами хрустят осколки и песок. Пылесосить ковер уже нет смысла, все равно народ шляется в обуви. Надо его выбросить, но вроде как жалко, все-таки семейная реликвия...
От грохота Айзек вздрогнул. Схватился за стенку, в глазах потемнело... все черно-зеленое, и вот развеивается, рассеивается. И уже видно рисунок обоев, трещину.
Заорал кто-то в комнате. Звон, грохот. Эдак они впридачу к посуде и всю мебель разобьют. Айзек всегда был радушным хозяином, особенно после удачных концертов. Но наутро, когда все дрыхли, а он сидел в компании кофе, не в силах сомкнуть глаз - к нему лучше не подходить.
Пошел по коридору и наткнулся на Толика. Басист, достаточно клевый. Бегает со своим «Фендером», как с писанной торбой. Как-то раз вмазал кулаком одной курве, когда та без спросу примерила гитарку.
- Унитаз забит, - сообщил Толик. - Хз, чо с ним. Бумаги набросали, или еще какой хрени. Кароче, дерьмо не уходит.
- И ты отлил прямо туда? - осклабился Айзек. - Смешал коктейль?
- Нет, г-хы. Я человек культурный. Вижу - забито. Пошел и в раковину поссал. А чего, там-то все смывается. Губка валялась, я ей раковину протер.
- Толик, - мир для Айзека тут же стал четче, - губка для ПОСУДЫ и...
Опять крики.
- Да чо они там творят?! - Айзек рванул к двери и дернул ручку на себя. - Сука, всем стоять на месте, это облава! Вы имеете право... хранить молчание, - Айзек договорил уже обычным голосом, без надрывной хрипоты, на которую так клюют телочки. Некоторые говорят, что у него голос как у Кобейна. Сам Айзек знал, что до Курта ему как до Луны.
Фаза глядел в потолок. Вокруг него - шесть телок. Айзек не помнил подробностей съема даже одной из них. Вообще, наверное, их скопом привезли из клуба, где выступали накануне. Рыжая с косичками. Шлюховатая пергидрольная чика с утиным ротиком. Малолетка с косой челкой. И другие, похожие на первых. Дублированные.
А у Фазы - ударного ударника - разорвано горло. Оттуда толчками вытекает кровь, а пальцы до сих пор конвульсивно сжимают покрывало.
Рыжая повернулась. На носу веснушки, красные пятна резонируют с белизной кожи.
Айзек только успел сказать «что здесь», а на него уже полетела блондинка. Пухлые, изогнутые губки, выделывавшие вчера нечто умопомрачительное, теперь кривились, открывая ровные зубки. Толик что-то там сказал за спиной. Баба полезла Айзеку ногтями в лицо, и он недолго думая, врубил ей хук правой.
Влажный треск. Телка бухнулась на журнальный столик спиной. Пепельница взметнула окурки. Из открытой бутылки на пол побежал ручеек. Блондинка возилась в мусоре и банках, пытаясь встать.
Еще удар. Рыжуля, взметнув косицами, летит через всю комнату и врезается головой в батарею. Тело бедняжки тут же обмякает, ножки конвульсивно подрагивают. Даже косицы мигом потускнели.
Нужно взять нож. Он тут же, возле журнального столика. Толик все голосит, а пальцы Айзека уже сжали рукоять. К лезвию прилипли крошки, присохшая пленка от колбасы.
Малая с косой челкой получает удар в живот. Булькает, захлебывается кровью. Толик орудует гитарой, собственным горячолюбимым «Фендером». Дека трещит после пары ударов и отваливается от грифа, наружу ползет начинка из проводов и микросхем.
Только сейчас Айзек понимает, что дело - труба. Если Толик разбил свой «Фендер» - значит, случилось что-то по-настоящему серьезное.
Что-то ужасное.
Еще одна блондинка. Незврачная, но Фазе она понравилась, ему по душе «белочки» с большими попками.
На лицо девка кисловатая, и удар гитарой по башке на нее особого впечатления не произвел.
Нужно было обойтись двумя-тремя телками, а то и одной. «Лаймоны» же привезли целый гарем, за что и расплачиваются.