Полный карман песка (ЛП)

Я знал, когда впервые увидел их в тот день на пляже, что они принесут мне проблемы. И был прав. Я уже не могу перестать думать о них — маленькой девочке, которая так похожа на мою, и женщине, чье лицо я вижу во сне.
Глава 7
Иден
Сегодня воскресенье. Мы провели в Миллерс-Понд ровно месяц. Мы с Эмми идем на пляж. Я подумала, что лучше насладиться им, пока можем. Кажется, погода день ото дня становится холоднее. К тому же, мне нужно было выбраться из дома. Я ловлю себя на том, что одержимо высматриваю, не появится ли Коул поработать в доме через улицу, но его нет. Первое утро, когда он отсутствует, с тех пор, как мы здесь, и по какой-то причине мне не по себе.
Я провела первые два часа, постоянно поглядывая в окно, не пришел ли он. Затем, когда он не появился, следующие два часа я раздумывала, почему. Что-то не так? Он закончил свою работу? Куда он теперь пойдет? Увижу ли я его снова?
Конечно, у меня нет ответов, что расстраивает еще больше. Так что мы с Эмми решили выбраться на прогулку.
Я одеваю ее в толстовку с капюшоном поверх кофты, прежде чем мы направляемся на короткую прогулку по пляжу. Я хотела, чтобы она надела перчатки, но она любит чувствовать песок, и, поскольку я не могу позволить ей ходить босиком, мы сошлись на том, что я понесу ее перчатки в кармане. Они могут ей понадобиться еще до конца дня.
— Мы можем сегодня построить замок из песка?
— Не сегодня. Слишком холодно. Вода может превратить тебя в кубик льда размером с Эмми, и что я буду с ним делать?
Она хихикает.
— Ты не сможешь положить меня в свой напиток. Я утону.
Я улыбаюсь.
— Да, ты утонешь, если я положу тебя в напиток, поэтому давай обойдемся без замка из песка, пока не станет теплее. Хорошо, глупая букашка?
— Хорошо. — Она не кажется излишне разочарованной.
На пляже Эмми гоняется туда-сюда за волнами, но не так долго, как обычно, поскольку не может мочить ноги. Она подбирает немного мокрого песка и несколько раз бросает его в прибой, но и это не длится долго. Через двадцать минут она подбегает ко мне, так что можно идти гулять.
— Теперь мы можем прогуляться, мамочка?
— Конечно, — отвечаю ей. — Давай я проверю твои руки.
Она послушно кладет свои пальчики на мои, так что я могу чувствовать температуру. Они замерзают.
— Время для перчаток. — Я достаю их из кармана и держу открытыми, чтобы пропихнуть ее крошечные руки внутрь. Она сгибает пальцы несколько раз, пока перчатки не садятся как следует. Затем я трогаю ее уши и нос. — И давай наденем капюшон. У тебя уши холодные.
— Мама, — ноет она. Я знаю, что когда она зовет меня «мамой», то недовольна.
— Не «мамкай». Надевай капюшон, или пошли домой.
Уставясь на меня угрюмым взглядом, она надевает капюшон и протягивает мне веревочки, чтобы завязать под подбородком.
— Спасибо.
Мы направляемся вдоль пляжа. Эмми бросается вперед по пустому ровному участку. Она бежит так быстро, как могут нести ее маленькие ноги по твердому, слежавшемуся песку.
Думаю, мы обе видим замок одновременно. Я благодарна, что Эмми замедляется, так что я могу схватить ее и остановить раньше, чем она подойдет ближе.
— Он строит другой замок, мамочка, — говорит она возбужденно, с расширившимися глазами, когда голова Коула появляется из-за строения. — И еще есть цветы.
Она порывается подойти, но я останавливаю ее.
— Может быть, ему нравится это делать, когда никто не смотрит, Эм. Давай позволим ему достроить, а мы можем вернуться завтра и посмотреть, когда все будет готово. Что скажешь?
— Но у него есть цветы, — печально спорит она, указывая на букет ромашек, закопанных в песок. — В прошлый раз он дал мне один.
— Я знаю, малыш, но, думаю, ему хотелось бы оставить их здесь для кого-то особенного.
Я раздумываю, имеет ли это какое-то отношение к его мертвой дочери. Очевидно, что увлечение замками — нечто большее, чем просто забава. Даже с этого расстояния я вижу, какими красными и злыми выглядят его сильные руки. И могу только представить, как холодно им, должно быть, работать с мокрым песком в такой промозглый, ветреный день. К тому же, кто знает, сколько он пробыл здесь, строя очередной замок.
Каждая его деталь так же тщательно продумана, как в первом, что мы видели. Может быть, даже больше. Почему он это делает? Для кого он их строит?
Эмми, должно быть, раздумывает над тем же самым, потому что начинает задавать вопросы, когда я разворачиваю ее, чтобы вернуться тем же путем, которым мы пришли.
— Для кого он оставляет цветы, мамочка?
— Я не знаю, милая, но, бьюсь об заклад, они для кого-то очень особенного для него.
Задумчивая пауза.
— Где его маленькая девочка?
Я устремляю на нее взгляд, к мудрым зеленым глазам, что смотрят на меня. Она так быстро растет. Слезы затуманивают мое зрение, когда я фиксирую каждую деталь этого момента — розовые щеки Эмми, пряди темных волос, выбивающихся из-под капюшона, ее маленькие пальчики в перчатках, сжимающие мои. Она моя причина, чтобы жить. Была ей с того самого дня, как родилась. Все, что я делала, было для нее. Я не могу представить свою жизнь, если Эмми не будет ее частью. И даже не хочу этого.
— Что заставляет тебя думать, что у него есть маленькая девочка?
Она пожимает плечами, не отвечая на мой вопрос. Она очень проницательная, но я не могу предположить, что привело ее к этому заключению.
— Так есть?
— Больше нет.
— Что с ней случилось?
— Я не знаю.
— Она на небесах?
— Думаю, да.
Она успокаивается на несколько минут, пока мы идем, ее пальцы твердо обхватывают мои. Когда она, наконец, заговаривает снова, ее слова разбивают мне сердце.
— Некоторым малышам не суждено остаться внизу со своими мамами. И папами. Некоторые малыши — ангелы. А ангелам суждено быть на небесах.
Она не спрашивает меня. Она рассказывает, словно взрослая, пытается деликатно объяснить. Будто помогая мне понять.
— Может быть, милая.
— Некоторым из них суждено быть здесь совсем немного, а потом уйти.
— Возможно.
Я раздумываю над ходом ее мыслей, над тем, как она в своей голове оправдывает смерть ребенка. Я не знаю, в каком возрасте большинство детей способны реально понять смерть, но Эмми достаточно сообразительна, чтобы правильно выразиться уже сейчас. Я не хочу добавлять еще тревог, объясняя бессмысленную трагедию.
И снова длинная пауза; Эмми на ходу рассматривает носки своей обуви.
— Ты будешь такой же печальной, как он, если я уйду на небо?
Мое сердце замирает в груди. Всего лишь мысль… но от нее перехватывает дыхание
самым болезненным способом.
— Я бы никогда снова не стала прежней, — говорю я ей, пытаясь контролировать дрожь в голосе.
— Но я не хочу, чтобы ты была печальной. Я хочу, чтобы ты была счастлива, даже если меня не будет рядом, чтобы сделать тебя счастливой.
— Я никогда не смогу быть счастлива без тебя, Эмми. Ты весь мой мир. Мой солнечный свет.
Она молча обдумывает это, и я немедленно сожалею, что была с ней так откровенна. Я не хочу, чтобы она несла это бремя — удерживать свою мать от падения. Нет ребенка, способного выдержать подобную ответственность.
— Может быть, тогда я смогу остаться, пока у тебя не появится еще что-то счастливое.
Я останавливаюсь, приседаю перед своей дочерью, беру обе ее руки в свои. Смаргиваю слезы. Я не хочу ее пугать.
— Эмми, ты никуда не уйдешь. Его маленькая девочка погибла в аварии. Такое иногда случается, но это не значит, что то же произойдет с тобой.
— Но я не смогу всегда быть рядом, мамочка. И я не хочу, чтобы ты была печальной. — В ее взгляде отражается сердце. Она на самом деле беспокоится об этом. Обо мне. О том, что может случиться со мной, если ее здесь не будет.
Я прикасаюсь к ее гладкой, холодной щеке.