Избранная морского принца (СИ)
— Ну, из Чарисы такую махину никакая буря не приволокла бы, — задумчиво отозвалась жрица. — Там на чарийском надпись. Но я старый чарийский почти не знаю, да и буквы полустертые. Всего одно слово разобрала.
— Слово? Какое? — Алестар никогда не слышал о Чарисе, где бы она ни находилась.
— Всеядное, — серьезно сказала Джиад, только глаза у неё подозрительно блестели. — Не знаю, как зовут Неизвестного Бога, но на камне написано что-то про всеядное жи.
— Жи?
— Да. А дальше ничего не видно, — с сожалением подтвердила Джиад. — Но надеюсь, что просьбы этот Жи-как его-там действительно исполняет.
— А о чем ты просила? — стараясь говорить равнодушно, бросил Алестар.
— Я? Ни о чем, — легко и как-то грустно улыбнулась жрица. — Моя судьба в воле Малкависа, ему и решать, что с ней делать. Это была чужая монетка. Я попросила, чтобы Неизвестный Бог исполнил желание того, кто дал мне ее. И чтобы это исполненное желание не пошло во вред, конечно. Люди не всегда осторожны в желаниях.
— Это… точно, — с трудом выговорил Алестар, понимая, что не может и не хочет узнавать, кому принадлежит проклятая монета и чье счастье для Джиад дороже собственной мечты. Без того слишком больно.
***
Хорошенькую юную иреназе с копной вьющихся светлых волос и нежным лицом Джиад помнила по охоте. Девушка еще осадила тогда Миалару с удивительной для такого цветочка решительностью… Сейчас Эрувейн сияла от счастья, как начищенная пряжка на поясе новобранца. Или как обручальный браслет — широкий, золотой с россыпью синих камешков — что охватывал её запястье. Приглашая каи-на Джиад на свадьбу, девчушка то и дело трогала явно тяжелое для её руки украшение, каждый раз поглядывая на него со смущенной радостной гордостью. Это было так умилительно, что Джиад невольно позавидовала и про себя от души пожелала счастья, вслух пообещав прийти, если на это будет воля принца Алестара и его отца.
И, конечно, её тут же поволокли знакомиться с женихом.
Пока Эрувейн щебетала, как целая стая веснянок, Джиад обменялась короткими вежливыми поклонами с Даголаром ири-на Карианд и, присмотревшись, решила, что кариандец — вполне достойная партия. Гораздо старше Эруви и не слишком хорош собой, он источал спокойную уверенность, а во взглядах на избранницу читались непоказные внимание и нежность. И тем более было непонятно, почему Алестар так мрачен и угрюм. Явно что-то не то звенело и дрожало между ним и опасно-спокойным кариандцем, будто невзначай пустившим салту как раз между принцем и своей нареченной. Неужели у рыжего что-то было и с Эруви? Но Миалара говорила, что наоборот…
Окончательно запутавшись, Джиад смиренно выслушала кучу и вправду интересных рассказов об Арене, проплыла за всеми к Камню и бросила бы монету — жалко, что ли? — но в последний момент поняла, что денег у неё как раз и нет. Вот ни монеты, в самом деле! Кошелек остался то ли в хижине наемников, то ли у Лилайна — она уже и не помнила. Но точно знала, что просить у Алестара не будет.
И вдруг Джиад поняла, что одна монета у неё есть! Будто кто-то толкнул под локоть, рука сама потянулась к потайному кармашку в поясе, куда она еще в Адорвейне спрятала золотой рыжего конюшонка. И стоило тяжелому кругляшку лечь в ладонь, как Джиад всей сутью поняла, что это правильно. Вот это — правильно.
Склоняясь к подножью чудовищно старого жертвенника Неизвестного Бога, она безмолвно пожелала счастья мальчишке. О чем попросил бы сам рыжик? О новой семье, настоящем достойном ремесле, удаче в жизни? Этого было слишком много для одного желания, и Джиад, бросая монетку, проговорила про себя древнее благословение жрецов Малкависа: «Пусть судьба ведет его верным путем через достойную жизнь к счастливой нескорой смерти». А когда монета упала, странно мягко и тяжело даже для золота, поняла и поверила сердцем, что слова её кем-то услышаны.
Эруви с Даголаром уплыли, еще раз заручившись обещанием непременно и обязательно прибыть на свадьбу, а Джиад осталась наедине с Алестаром, еще сильнее помрачневшим, хотя куда уж… Дару и Кари смотрели непроницаемо, им в отношения благородных каи-на не полагалось вмешиваться по должности, а Джиад вдруг поняла, что устала. Не столько телом, сколько душой устала от недомолвок, дурного настроения рыжего, любопытных взглядов, как бы вежливы и сдержанны эти взгляды ни были. Арена давила, нависая чудовищной тяжестью каменных глыб, в висках ломило и тянуло, хотелось протянуть руки к огню, выпить горячего — и не опостылевшей тинкалы, а вина или даже молока…
— Возвращаемся в город, — хмуро бросил Алестар и тронул салту, выплывая вперед, за что Джиад была рыжему почти благодарна: хоть не придется видеть по дороге его недовольную физиономию.
Подумалось, что сейчас она и на тинкалу согласится — лишь бы погорячее и послаще. Единственная радость в море — тепло. И попросить, что ли, земной еды? Достали же ее в прошлый раз, а теперь иреназе с людьми дружат куда больше. Уже привычно держа салту вслед зверю Алестара, Джиад подумала, что напрасно прячет от себя самой собственные мысли. Еда — лишь предлог послать весточку Лилайну, узнать, что с упрямым наемником. Король иреназе должен разрешить, он клялся обходиться с ней как с гостьей, а не пленницей…
Черная громада дворца выросла впереди неожиданно, даже звездная россыпь огней туарры на стенах и в окнах почти не давала света в кромешной мгле ночного моря. Вдобавок, отчетливо похолодало, и Джиад невольно зябко поежилась.
Но в комнате, куда они с рыжим так же молча вплыли, оставив за дверью охрану, показалось чуть ли не холоднее, чем снаружи. Принц даже буркнул что-то удивленно, потом подплыл к стене и тщательно осмотрел ее там, где когда-то открыл потайной ход, но лишь в недоумении пожал плечами:
— Холодно, как в Бездне… Тинкалы хочешь?
Джиад молча кивнула, устало опускаясь на ложе и по привычке натягивая на колени покрывало, хотя толку от этого в воде было чуть больше, чем никакого. Рыжий дернул за рычаг, рявкнул на кого-то и вскоре сунул ей в руки блаженно горячий кувшинчик.
Если бы еще тинкала не остывала так быстро… Спеша выпить поскорее, Джиад чуть не обожгла губы и язык, сама разозлилась на свою жадность. Алестар справился с горячим питьем так же быстро, но куда изящнее, глянул — показалось, что с насмешкой. А потом придвинулся ближе и, повернувшись лицом, обнял за плечи онемевшую от такой наглости Джиад. Забрал у неё кувшинчик, нависая сверху, заглядывая в лицо жадными, расширенными от возбуждения зрачками, нетерпеливо отбросил пустую посудинку в сторону…
— Мы так не договаривались, — едва разжимая губы, процедила Джиад, тоже глядя в упор, не отводя взгляд, как не отвела бы его от готового кинуться зверя.
— И что? Тебе пары поцелуев жалко?
На мгновение мелькнула мысль, что Алестар снова под какой-то дурью, так лихорадочно блестели у него глаза. Джиад замерла, не сопротивляясь, но уже рассчитывая, куда ударит в случае чего. И принц, словно почувствовав её готовность сопротивляться, чуть отодвинулся, запрокинул назад голову, отбрасывая с лица мешающие пряди, плеснул широким плавником хвоста, пустив по телу Джиад упругую волну. Проговорил зло и как-то беспомощно:
— Я обещал, что не трону. Поклялся. Ты мне не веришь?
— Простите, ваше высочество, — тихо и очень мягко отозвалась она. — Я верю, но у моего тела другая память.
Внутри и вправду поднималась холодная брезгливость, желание немедленно оттолкнуть, убрать от себя, вырваться любой ценой… Джиад напряглась, закаменела, не позволяя себе самое простое и подходящее — ударить.
— Я обещал! — яростно выплюнул Алестар. — Почему ты не хочешь поверить мне хоть немного? Я люблю тебя, понимаешь?
— Тех, кого любят, ни к чему не принуждают, — так же бесцветно напомнила Джиад, заставляя себя отвести взгляд от шеи рыжего, где так заманчиво и уязвимо билась маленькая жилка. — Вы не любите, вы хотите.