Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
«Приезжали агитаторы из Союза. Ходили они как оборванцы. Одеты были очень слабенько. Неказистые какие-то были. При Польше было очень тихо, и уважали людей. Поляки были культурными, а как пришли Советы, то вся культура кончилась. Русские были очень забитые, некультурные и темные. Ни в чем не разбирались. Все ходили и обманывали, что Бога нет. Собирали страховку. Приехали советские учителя, тоже зачуханые. Учительница в школе ходила все в одном и том же платье. С молодежью общались, так как старшие люди мало их слушали» [236].
Вспоминая о представителях новой власти, некоторые респонденты сравнивают партийных чиновников с польскими панами-помещиками, а советскую власть с польской.
«…появились две или три семьи из Восточной Беларуси. Пришли и партийные работники. А в город то вообще ехали присланные с России. Приехали, правда, весной 1940 года учителя и, как модно было говорить, совместными усилиями создали свою школу. Начали в деревне проводить собрания, хотели и колхоз сделать, но до войны так и не сделали. /Приезжие были/ простые люди, правда, те, что партийные были, что паны, а то и хлеще» [237].
Огромный урон авторитету советской власти в этот период наносило то, что карьеру начали делать те люди, которые не заслуживали уважения, злоупотребляли своими служебными полномочиями и при этом внушали страх.
«Те, кто раньше не хотели работать или те, кто пастил коров, сразу же пошли в милицию. Получив винтовку, начали раскулачивание, не забывая в свободное время пить и гулять. При Советах было распространено то, что к власти пристраивались лентяи и пьяницы» [238].
«Можно сказать, что пришла не только советская власть, но и какая-то вседозволенность. Я отлично помню, когда мою мать и отца могли запугать любые сопляки, которые ничего в этой жизни не сделали, а только были у этой власти. Вот люди и боялись. Мне не нравилось это. Многим тоже… Все стали чего-то побаиваться…».
«Партийные и советские работники, присланные в Западную Беларусь из СССР, вели себя на этой территории как большие чиновники, люди, имеющие власть. Общались они только с коммунистами, а местное население «раскулачивали» и отправляли в Сибирь. Были одеты в кожаные куртки и плащи, на ногах носили хромовые сапоги, на голове — фуражку с красной пятиконечной звездой; все партийные и советские работники имели при себе оружие-пистолет. Местное население боялось советских работников» [239].
Многие респонденты вспоминают атмосферу страха и подозрительности: боялись голосовать против предложенных на выборы кандидатур, боялись соседей, боялись доносов, боялись пошутить и рассказать анекдот.
Мы не можем понять исторический период, если не будем знать и изучать различные представления, которые бытуют о нем. Люди старшего поколения транслируют не единую универсальную, а множество своих моделей прошлого, они не взяты из учебников истории и из научных монографий. Эти модели — результат собственных наблюдений, ощущений, опыта и памяти. Такие конструкции, безусловно, не свободны от стереотипов, от влияния различных идеологий, от предубеждений и заблуждений. Они субъективны, но тем и ценны. Официальные исторические схемы нередко нивелируют то многообразие, ту сложность, которая всегда присуща событиям и процессам прошлого. Историческая наука укладывает прошлое в прокрустово ложе, отсекая «лишнее», то, что не вписывается в востребованную научную концепцию или, наоборот, искусственно раздувая не самые значимые факты истории до вселенских масштабов. Историки конструируют прошлое в угоду окружающей социополитической действительности, зачастую пренебрегая теми моделями, которые предлагают живые свидетели событий. Каждый рассказ устной истории — это индивидуальная интерпретация событий прошлого. Для историка знакомство с такой живой историей — это возможность изучить прошлое на микроуровне, увидеть по-новому причинно-следственные связи событий и их последствия.
Исторические факты порой до неузнаваемости различно отражаются в воспоминаниях очевидцев. Но таковы особенности коллективной памяти. Живые устные рассказы жителей западных областей Белоруссии обозначают ключевые моменты периода советизации 1939–1941 гг., указывают основные факторы, которые подрывали доверие к новой власти. На первый взгляд оценки событий, которые представляют наши респонденты, могут показаться поверхностными и даже примитивными. Акцентирование внимания на внешнем виде красноармейцев или «восточников» — казалось бы, на второстепенных и не принципиальных деталях — в действительности свидетельствует о наблюдательности людей, житейской мудрости, умении анализировать и правильно интерпретировать тот минимум информации, который был в распоряжении жителей «кресов всходних». Как показывает изучение материалов устной истории, наибольшее недовольство жителей западнобелорусских территорий вызывала начатая политика коллективизация и раскулачивания, негативные процессы в сфере торговли (дефицит товаров, очереди, закрытие частных магазинов и пр.), развернутая антирелигиозная пропаганда. Следует отметить, что в документах НКВД, в которых отражались антисоветские настроения западнобелорусского общества и фиксировались главные проблемы, вызывавшие критику советской власти, мы находим практически те же сюжеты [240].
Характерным для значительной части респондентов является определенное ностальгирование о жизни «за польским часом», но многие отмечают, что после вхождения Западной Белоруссии в состав БССР и СССР, жизнь в некоторых аспектах изменилась в лучшую сторону. К положительным переменам респонденты относят возможность получения бесплатного образования, придание белорусскому языку статуса государственного, избавление от социального угнетения.
Не нужно бояться истории. Прошлое неизменно. В 1939 г. произошло поворотное событие в истории белорусской государственности: установление новых границ (заметим, границ, которые, за малым исключением, обозначают контуры современной суверенной Республики Беларусь). Никакие, даже самые резкие и нелицеприятные воспоминания о способах и средствах советизации западных областей Белоруссии не могут оспорить этот факт. А вот игнорирование историками существования такого источника как устные воспоминания приводит к искажению прошлого. Жители Западной Белоруссии не были бездумными автоматами, сознанием, эмоциями и реакциями которых легко управляли власть предержащие. Изучение собранных материалов устной истории показывает, что в большинстве люди, несмотря на лояльность по отношению к советской власти, оценивали ее критически. Вместе с тем, в сумме воспоминания дают поразительный результат — адекватную оценку событий, происходящих в западных областях Белоруссии в канун Великой Отечественной войны.
С. В. Струнец
Этнические окраины многонациональных государств в кризисные периоды военно-политической нестабильности (осень 1938 — осень 1939 годов)
В результате Первой мировой войны и крушения старых европейских многонациональных империй — Германской, Австро-Венгерской и Российской — в Центральной и Восточной Европе образовался целый ряд новых полиэтнических государств — Вторая Речь Посполитая, Королевство СХС (Югославия), Румыния, Чехословакия Определение новых границ в регионе зачастую проходило на фоне многочисленных конфликтов между формировавшимися государственными образованиями. Реализовывая идею национального возрождения, политические лидеры старались максимально расширить территории своих государств, в том числе за счет исторически сложившихся этнокультурных пограничий, освобождая своих соотечественников от векового бремени чужеродных угнетателей. В результате этих причин Версальско-Рижская система международных договоров получила значительный конфликтогенный потенциал. С разной степенью интенсивности в течение всего межвоенного периода государства-соседи напоминали друг другу о необходимости ревизии прежних договоренностей. В их «диалоге» проблема статуса различных национальных меньшинств в сопредельных странах имела ключевое значение. В этот период оформился так называемый «национализм родины», направленный на граждан других стран, воспринимаемых в качестве этнокультурнородственных. «Родина» при этом считала своим правом и обязанностью следить за тем, как живут «соплеменники» за ее пределами: оказывать всякого рода помощь, поддерживать политическую активность помогать общественным организациям и пр. [241].