Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

- Просто странный, или страшный?
- И то и это. Он был слишком приторным и злым в моральном плане.
- И что же там было? – голос Титании зазвучал медленно и в предвкушении.
- Сначала темнота, а потом смотрю, и я сама уже сижу на старом стуле, его «руки» обвили меня, впереди стояла очередь из людей. Все они были в чёрном и сливались с данной нам бесконечностью, на каждом была такая противная белоснежная маска, и у всех она смеялась, даже, скорее, широко улыбалась. Каждый из них поочерёдно выходил, кланялся мне и снова поднимая голову показывал слепое лицо, а потом уходил в сторону и растворялся там. Больно стало от того, что мне, если честно, это напомнило то, что происходит со мной здесь. Сколько людей я вижу каждый день в городе, все приветливые, милы, я и не говорю, что они не такие, но по отношению ко мне, они действительно не ведут себя так. Я услышала месяц назад то, что они говорили обо мне, они все меня боятся, ни ненавидят, не знают меня на столько, что бы сделать выводы о том, что я плохая, а просто не хотят узнать, им мешают они сами, страх. И тогда, мне казалось тоже самое, что им всё равно на меня, на то, что со мной, им всем было всё равно, кроме одной маски. Она пошла ко мне, замерла, не кланяясь, сделала лёгкий шаг и маска упала… там была мама, она позвала меня! Титания, что это может значить?!
- Многое, но кое-что мне кажется совершенно ясным, Алма, ты не должна больше жить вот так. Что как только подружишься с кем-то, он уезжает, что Ланс, и эта группа…
- Кайл, Эт и Крайт.
- Да. Они же все уехали, а вы с ними могла бы стать хорошими друзьями.
- А что, разве есть выбор? Они там, я здесь, Ланс вообще в ещё дальше, и мне тут нравится, – казалось она начала спорить с собой, уговаривая себя в том, что тут не плохо.
- Я и не спорю, здесь замечательно, и в городе много твоих ровесников.
- Но они все такие… сложные, и странные. Я понимаю всё, кроме того, как можно целыми днями упиваться разговорами с растениями, я их не слышу, с птицами – меня не хватает больше, чем на час, а все остальные только этим и занимаются.
- Тебе больно?
- Не много, – коротко ответила Алма, скрестив руки на груди, она постояла секунды две, а оптом отошла от двери на балкон и села на кровать, не далеко от Титании.
- Думаю, что тебе это пригодится, – он протянула Алме серебристый конверт.
 Там лежала вытянутая пробирка, плоская, с пробкой, а внутри лежали чёрные, блестящие палочки, длинные и тонкие, они напоминали ей грифели.
- Это – адны. Самое лучшее обезболивающее в мире, я решила подарить тебе это ещё тогда, когда Глафнег начал тренироваться с тобой, потом, когда ты сражалась, я поняла, что не ошиблась, и сейчас, снова убедилась в этом, хоть ты и говоришь, что «не много», но, тебе всё же больно.
- Да, но мне больно по-другому, эту боль они не снимут.
- Самое интересное, что снимут. Просто успокоят тебя, все не приятные моменты не сотрутся, но адны отвлекут тебя от боли.
- Спасибо, это то, что нужно, – искренне сказала Алма.
 Коротко Титания объяснила, как ими пользоваться, они стирали боль в любой части тела, могли заглушить сломанную руку, головную боль, даже тошноту, но не устранить её. Полоски, можно было ломать, и в зависимости оттого, сколько ты введёшь, столько по времени и продлится обезболивающее свойство. Вводить надо было прямо в кожу, и девочка сразу поняла, что лучше это делать резко: подставить край вводимого адна к коже, где больно (чем ближе к очагу боли, тем лучше), и надавить так, что бы он вошёл в кожу. Попадая туда, он моментально растворяется, и можно использовать хоть целую длинную палочку, применительно к голове. Главным оставалось перетерпеть противное чувство, что ты сама себя вводишь подобие иглы. Конец дня прошёл в использовании масла, выбора цвета линз (она остановилась на серо-зелёных). Потом, она ещё открыла мазь и прочла её свойства, которое порадовали её не менее всех прочих подарков, эта мазь избавляла от чешуи! Алма покрыла ей свои синеющие пятна, и обрадовалась, когда те сравнялись с кожей. Счастливая, она сидела на кровати, рассматривая грифельные палочки, которые искрились, как кристаллизованные. Отложив в сторону вытянутую пробирку, девочка подняла с тумбочки сосуд с парфюмом, такой приятный запах легко вытягивался из флакона и наполнял кислород вокруг себя, труднообъяснимый аромат не бил в голову, а подобно глазам Алма затягивал в себя, гипнотизировал и больше не выпускал. Она чувствовала себя такой невероятно лёгкой, достаточно хорошей, что бы стать счастливой, запрокинув шею, она пшикнула духами, запах усилился, и Алма вдохнула его так много, как только могла. Потом поставила флакон с духами назад, на тумбочку, сняла с вешалки в шкафу белый полушубок, и вышла из комнаты, по замку, на улицу. Ей хотелось почувствовать себя не просто счастливой, но ещё и свободой. Она шла по городу впервые с такой лёгкой, но с искренней улыбкой, и хотя эльфы, проходящие мимо, не всегда отвечали ей даже настолько воздушной радостью, девочке нравилось то, что они больше её не боялись, и вели себя так, как относятся к ней. Тем более, после её выступления на празднике, многие эльфы, казалось, поняли, что она пела, пропускала слова через себя, и, возможно, до них дошли её чувства. Ведь теперь, многие улыбались ей, если не по дружески, то, хотя бы, искренне, и с добротой в душе. Легчайшие волшебные линзы на глаза совсем не чувствовались, и Алма только в голове понимала, что сейчас её глаза серо-зелёного цвета. Она шла так, как она хотела идти, в чёрном платье с коротким подолом и длинными рукавами, на плечах держался не надетый на руки полушубок, в чьём белом меху запутывались редко падающие снежинки. Она вышла из города, и довольно быстро продвигалась к лесу. Балетки не слишком подходили для пешей прогулки, и девочка быстро наколдовала себе бежевые, замшевые сапоги, которые легко погружались в сугробы, не портясь от этого. Снега к двадцать пятому декабря навалило не мало, и, если около города, и в нем, его величина достигала щиколотки, то, чем ближе к лесу, тем выше он поднимался. Тёмные ели и раздетые зимою деревья строили восстающий перед девочкой лес. Она уже давно не хотела вот так по-настоящему запеть, она пела недавно, для Доэлнора, Глафнега, Титании, но тогда это было не от того, что хотелось, а от чувства праздника, а теперь хотелось спеть для себя, то, что соответствует её настроению сейчас, тому, как она себя чувствует. Песня не находилась в голове, которая подошла бы к её описанию. Максимально подходила только одна песня, и Алма чувствовала, что задохнётся, если сейчас же не наберёт воздуха и не запоёт!
- Lithium – don’t want to lock me up inside
 Lithium – don’t want to forget how it feels without Lithium – I want to stay in love with my sorrow Oh but God I want to let it go… Где-то слева засеребрился толстый слой снега, один их декабрьских сугробов, Алма смотрела на него с замёрзшим сердцем, и видела, как с макушки сугроба сыпется град золотого, розового и белого жемчуга, целые мелки горошинки морских сокровищ. Но она не переставала петь, всё происходило в ритм песни, и, казалось, что зазвучала сама музыка, откуда-то она доносилась, слегка звеня, но звон определённо исходил от жемчужин, они создавали эту музыку! Она не собиралась прекращать петь.
- Come to bed, don’t make me sleep alone
Couldn’t hide the emptiness – you let it show
Never wanted it to be so cold
Just didn’t drink enough to say you love me!
 И тут рой морских драгоценных камней начал вытягиваться, и выстраивался во что-то, пока не понятное.
- I can’t hold on to me
 Wonder what’s wrong with me! На эти словах Алма уже поняла, во что выстаивались жемчужины – в тело женщины. Она встала перед девочкой, теперь, когда трансформация закончилась, камни потекли, стали сплошным куском перламутра, затем светящимся телом, и всё это меньше, чем за проигрыш до следующих слов. Увидев её, Алма хотела побежать к ней, но не смогла, шок, сковал её, и она только боялась того, что может совсем разучиться шевелиться, потерять дар речи, не сможет петь, и тогда потеряет маму! Да, перед ней безошибочно стояла она! Lithium – don’t want to lock me up inside