А еще я танцую
Вам, даже без Веры, нет нужды выдумывать себе новую жизнь. Она у вас построена на прочном фундаменте и снабжена новой террасой. Моя стоит на зыбучем песке.
Я знаю, что никому, кроме вас, не смогу «писать хорошо». Если мне доставляет удовольствие составлять фразу за фразой, подыскивая нужные слова, то лишь потому, что я уверена: вы их прочтете (здесь — многоточие) и ответите мне. Но для настоящего писателя — поправьте меня, если я ошибаюсь, — личность читателя не важна. Писательство в чем-то сродни онанизму. Или нет?
Следовательно, чтобы наполнить смыслом оставшиеся мне годы жизни, я должна найти что-то еще. Кое-какие зацепки у меня есть: хор, танцы, травяные чаи, медитация как форма духовной жизни — то есть все те мелочи, о которых я вам говорила и в которых надеюсь обрести покой.
Любовь?
Мужчины?
Ну да, почему бы и нет. Я не собираюсь ставить на этом крест. Просто пока слишком боюсь попасть в собственноручно расставленные ловушки.
С того дня, когда я узнала о существовании Веры, меня преследовала навязчивая идея: я должна ее увидеть. Я хотела знать, как она выглядит. Она брюнетка, как я? Или сногсшибательно красивая блондинка? Высокая и спортивная или худенькая и хрупкая? Какого цвета у нее глаза? Какую прическу она носит? Какая у нее походка? Сколько ей лет? Меня сжигало желание выяснить о своей сопернице абсолютно все.
Фотографию я сделала в 2010 году в Лионе, где Венсан регулярно встречался с Верой. Название отеля упоминалось в письмах, и, поверьте, мне не пришлось его записывать, чтобы не забыть. Уже не помню, сколько часов я провела в припаркованной на углу улицы машине. Трамвайные провода, рельсы, фонари — я еще и сегодня могу по памяти нарисовать подробный план квартала.
Именно там я увидела их вместе. Венсана и Веру. Веру и Венсана. Я поставила увеличение и нажала на кнопку. Секундой спустя они скрылись за дверями отеля. О том, что делать дальше, я заранее не подумала. Последовать за ними? Расколошматить дверь их номера и застать их на месте преступления? Я сидела как оглушенная, с ощущением пустоты в душе.
Потом завела мотор, тронулась с места и ехала всю ночь без остановки. Несколько раз я ловила себя на желании резко крутануть руль и развернуться в обратную сторону, но, добравшись до Парижа, почувствовала себя немного протрезвевшей.
Мне стало стыдно за то, что я шпионила за Венсаном. Пьер-Мари, я передать вам не могу, как мне было стыдно! Я загрузила фотографию в компьютер, словно сама себя призвала к порядку. Пока я ею не воспользуюсь, у меня будет сохраняться ощущение, что я держу под контролем подступающее безумие.
Когда я видела Венсана в последний раз, возле его ног стояли три чемодана. Он сказал, что уезжает, что никогда не вернется, а с квартирой решим потом. Я уже много месяцев знала, что проиграла, но в тот миг просто окаменела на месте.
Разумеется, он забрал свой паспорт. В отличие от вас я не могла притворяться перед собой, что ничего не знаю. Потому что я точно знала, что он решил меня бросить ради другой женщины и уехать с ней подальше от меня. Куда именно? Этого я не знала тогда и не знаю сейчас. Как и вы, я долго ждала от него хоть какого-то знака. В первые недели и месяцы изучала его телефонные счета и банковские отчеты, но, как это ни покажется странно, в них не содержалось ни малейшего намека на то, где он сейчас. Он не снимал деньги, не звонил по телефону, не брал кредитов. Ничего.
Когда вы рассказали мне, что Вера проделывала с вашими счетами, я поняла: они все организовали заранее. С такими деньжищами им ничего не стоило замечательно устроиться в каком-нибудь тихом уголке. Скажем, поселиться в хижине на острове, на берегу Тихого океана. Венсан часто говорил, что мечтает пожить дикарем.
Время от времени, чтобы вырваться из болота тупого оцепенения, я ездила на выходные к матери в Ле-Клуатр. Она гадала мне на картах. Карты утверждали, что он никогда ко мне не вернется.
Именно мать заразила меня интересом ко всякой эзотерике: астрологии, карточным гаданьям, толкованию снов. Она говорила, если хочешь понять чужую боль и помочь ее исцелить, все средства хороши.
Она умерла 9 октября прошлого года. Упала с лестницы, спускаясь в подвал. Ударилась головой о выступ стены и, как сказал врач, скончалась не приходя в сознание. Нашел ее Седрик, мой брат. Он мне и позвонил.
Этой зимой я потратила не одну неделю, чтобы разобрать накопившиеся за всю жизнь разнообразные бумаги. Большую часть сожгла в камине. Смотрела, как они горят, и заливалась слезами. Сама не знаю, кого я оплакивала: мать, Венсана, отца, Филимона?
Накануне Рождества я случайно нашла пачку писем. Никогда не догадаетесь, куда мать их спрятала. Засунула между двумя книгами. Вашими книгами: «Туманным замком» и «Сдвигом». Постепенно до меня дошло, что Пьер-Мари, о котором упоминала в своих письмах Вера, и Пьер-Мари, чья фамилия стояла на обложках этих книг, — один и тот же человек. Так я открыла для себя писателя Сотто. Я прочла все ваши романы. Мать оставила на страницах книг многочисленные пометки. Она подчеркивала отдельные предложения, рисовала на полях фигурные скобки, в самых неожиданных местах ставила целую кучу восклицательных или вопросительных знаков. Может быть, она пыталась вычитать между строк хоть что-то, имеющее отношение к Венсану и Вере? Не знаю. Знаю только, что, чем больше я читала, тем острее чувствовала, что не могу просто так отмахнуться от того, что связало меня и вас. Я поняла, что мне необходимо разделить с вами — напрямую — ту боль, которую каждый из нас переживал в одиночку.
Пьер-Мари, можно ли разделить боль? Моя, во всяком случае, заметно утихла с тех пор, как завязалась наша переписка. Утратила свою злокозненную власть надо мной. Ей на смену пришла радость от нашего знакомства. Сегодня я почти не ощущаю этой боли. И, признаюсь честно, единственным, кого я боюсь потерять, стал для меня муж женщины, сбежавшей с моим собственным. Вы полагаете, я рехнулась?
Да, наверное.
Прежде чем закончить это письмо, не могу не сказать вам, что пятьдесят четыре года назад в подвале сырого дома в Ле-Клуатре умер еще один человек. Младший брат моей матери. Я даже не знала о его существовании, пока о нем не упомянула чудаковатая старушка Одетта — помните, я вам о ней писала? Бабушка уничтожила все его фотографии. Если верить газетным публикациям того времени, он полез в подвал поиграть с хранившимися там инструментами. Поскольку призраки всегда возвращаются, вы сами легко догадаетесь, как его звали.
Уже поздно. У меня разболелся желудок — кара за неумеренное потребление пино в компании с хозяйкой дома. Ее зовут Мирей. Если хотите немного посмеяться, напишу вам про нее в следующий раз.
Обнимаю вас.
Ваша Аделина
14 мая 2013
От кого: Пьер-Мари
Кому: Аделина
Дорогая Аделина!
Я готов сам себя поколотить! Последний осел и тот проявил бы больше сообразительности. Радоваться своему семейному застолью, когда вы в полном одиночестве специальной вилочкой, а то и, чем черт не шутит, обыкновенной зубочисткой извлекаете из раковин морских улиток! Какая бестактность! Простите меня, пожалуйста.
Но все же знайте (это я оправдываюсь), что подобные семейные сборища с поеданием большого количества вкусной еды для меня скорее исключение. На протяжении последних двух лет я обычно довольствуюсь банкой сардин и йогуртом, а компанию мне составляет мой вечно недовольный кот.
У вас странное представление о писательстве. Нет, я пишу не для себя. Если бы меня не печатали, я не написал бы ни слова (кроме писем моему другу Аделине). Удавшаяся глава романа и суп харира для меня суть одно и то же: подарок, который я хочу преподнести своим читателям или едокам. Просто я при этом пытаюсь делать и то и другое талантливо — чтобы людям понравилось.