Лесной Охотник (ЛП)

  
Роберт Рик Маккаммон
 
Лесной Охотник
 
Боль и сила неразделимы.
Одно рождается из другого.
Вслед за болью начинается прилив сил, неведомый обычным людям. После того, как кости изменяются… после того, как десны лопаются и вырастают клыки зверя… после того, как форма черепа и лица деформируется и приобретает черты, отличные от человеческих… после того, как жесткая шерсть прорывается через каждую пору кожи, а сердце словно переживает свой разрыв — вот тогда легкие наполняются новым дыханием. Вокруг просыпаются звуки, запахи, цвета и формы, недоступные обыкновенным людям. Органы человеческих чувств попросту взорвались бы от яркости ощущений, мозг сошел бы с ума, обрабатывая их, потому что язык настолько сильных чувств может понимать только тот, кто един с дикой природой.
… поэтому боль и сила — неразделимы. Боль и сила. Альфа и Омега волка.
  
Часть Первая. Великий Белый Путь
 
Они путешествуют по ночам.
Вдоль дороги, что прорезает под молчаливыми звездами и бдительно-настороженным лунным светом огромные поля пшеницы и подсолнечника с человеческий рост, движется караван запряженных лошадьми цыганских повозок, несмазанные крепления которых тоскливо скрипят при каждом шаге. Они проходят через города, деревни и даже небольшие поселки, которые погружаются в сон на закате. Они поднимают пыль, и та, блистая и переливаясь в лунном свете, подобно бриллиантам, вновь оседает на русскую землю. Они будут идти, пока распорядитель цирка, белобородый Громелко, не решит остановить свою повозку, что маячит впереди, выбрав удобную точку между парой или более поселений, жители которых не видели цирка с тех самых пор, как казак заточил свою шашку о кроваво-красный камень. Именно там Громелко своим крючковатым носом втянет запах летнего ветра, и, если ветер будет правильным, он с удовольствием сообщит своей многострадальной жене: Это наш дом на сегодняшнюю ночь!
Вагоны и прицепы образуют свое собственное поселение. Факелы зажгутся и будут помещены на столбы, а вверх взметнется главный тент. Затем — те, что поменьше. Далее в ход пойдут полотна с объявлениями тех развлечений, что будут ждать зрителей, которые захотят посетить бродячий цирк. Одна из таких вывесок возвестит, сколько монет необходимо для входа или сколько кур можно принести взамен. Рабочих лошадей перегонят в загоны, а зверей для выступления — одного молодого мула, умеющего считать до двадцати, двух подряхлевших белоснежных коней и одну кривоногую зебру — запачканных в пыли с долгой дороги, заведут под зеленый тент, где накормят, напоят, вымоют и подготовят к их звездному часу. Черная одноглазая пантера, как водится, будет дожидаться в своей клетке, пока не придет кормящая рука, которую неприручаемый хищник все равно попытается укусить. Волк тоже будет до нужного срока содержаться в отдельной клетке, потому что из него так и не получилось выбить природную дикость. Зато престарелый беззубый медведь сможет везде разгуливать совершенно свободно, пока не захочет вернуться в свою обитель, чтобы скрыться от злобных глаз пантеры, волка и маленьких детей, которые, как водится, не уступают в жестокости самым изощренным природным хищникам.
Так рождается Великий Белый Путь.
Так было и сейчас.
Для Громелко это являлось самым большим удовольствием в жизни… по крайней мере теперь, когда в свои семьдесят пять лет он не мог больше ни пить, ни курить, ни развлекаться с девицами. Посему он стоял — бдительный, как никогда — в ожидании чудес и любых незаурядностей, которые будут отличаться от обрыдлой глазу грязи и пыли, что поднималась на протяжении множества часов, пока просыпался и воскресал бродячий цирк. А далее — о, чудо из чудес! — Великий Белый Путь мигнет несколько раз, как старик, просыпающийся от своей торжественной дремоты, а в нос ударит едва уловимый электрический запах, как после короткой грозы, когда множество лампочек загорятся и создадут светящийся коридор на подступе к цирку. Пока будет продолжать работу тот, кто крутит педали стационарного велосипеда, питающего генератор, лампочки будут светиться. Громелко расстраивался лишь оттого, что сие чудо будет длиться недолго, да и свет — в глубине души он это понимал — распространялся не на большое расстояние. Однако лучше уж синица в руках, чем журавль в небе.
А утром, когда проснутся поселения и начнется дневная деятельность — нудная и рутинная — кто-то в полях заметит растянутые тенты. Чуть позже тенты с развешенными на них вывесками пойдут небольшой рябью, как потревоженная водная гладь и, возможно (если артисты не слишком рано приложатся к бутылкам с водкой), начнется демонстрация основных развлечений. Появятся раскрашенные под кошек сестры Болдаченко — Вана и Велика — которые продемонстрируют чудеса акробатики и трюки на трапециях на высоте больше сорока футов. Сударыня Татьяна вместе со своей дочерью Золли оседлают лошадей на скаку и будут выполнять умопомрачительные трюки на ужасно маленькой арене. Клоун-чревовещатель Юрий со своим кукольным автопортретом по имени Лука также продемонстрирует верх своего мастерства. Красавчик Арман, канатоходец в черном смокинге, обязательно бросит розу удачливой жене крестьянина — эта традиция стала для него нерушимой на каждом представлении. А глотатель огня Гаврель выпустит изо рта струи пламени, которые будут кружить под тентом, как глаза голодных демонов, рыщущих в темноте.
Ах, как не упомянуть звезд Великого Белого Пути! Когда основное представление закончится, зрителям предложат пройти в лучах освещенной белой дороги и расстаться с еще большим количеством монет или кур, чтобы увидеть бородатую женщину по имени Ева; Мотьку — человека со столь прочной кожей, что молоток ломается пополам, врезаясь в его грудь; сморщенную карлицу Иришу, которая искусно сыграет Чайковского на своем розовом игрушечном пианино; тощую женщину-паука Наталью и последнего (но не менее примечательного) борца Октавия Злого в пурпурном плаще и шлеме римского легионера, способного гнуть голыми руками стальные балки и тянуть, скрестив руки на груди, вагон одними челюстями. Одновременно он будет приглашать любого сына русской земли дерзнуть сравниться с ним в силе. И хотя многие хотели потягаться с ним, пока что никто не одолел его, потому что Октавий Злой не имел ни капли милосердия к тем, кто выходил с ним на бой. Некоторые его прошлые соперники превращались в кровавое месиво, и их буквально уносили с ринга, а Октавий победно, с видом сверхчеловека, коим он себя и полагал, покидал поле боя под руку со своей молодой и красивой женой Деворой.
Местные не знали, что Деворе, при всей ее дикой девятнадцатилетней цыганской красоте уже не достает нескольких зубов, да и нос ее раньше был прямее. Никто не знает, что прошлым летом эта привлекательная цыганка ломала руку, а еще ей пришлось ходить в полусогнутой позе, чтобы уменьшить боль от огромного черного ушиба на спине. Однако сейчас был уже поздний август 1927-го года, и история продолжалась своим чередом. Как говорится, когда Злость и Отмщение женятся, породить они могут только Жестокость.
Все дело в водке, думала Девора. Дело всегда в водке. Он позволяет ей овладеть собой. И когда Октавий Злой напивался достаточно сильно, чтобы отпустить на свободу свой крутой нрав, но недостаточно сильно, чтобы уснуть от опьянения, он вскакивал — всклокоченный и разъяренный — и не мог успокоиться, пока кто-либо не получал увечий.
Чаще всего… именно его жена.
О, а как мастерски он мог пользоваться своими руками! Его руки были буквально созданы для того, чтобы карать других людей. Они были сильными, как лопаты, и тяжелыми, как кирпичи. Именно такие руки, как никакие другие, были иллюстрацией его воинственной души.
Поэтому в такую ночь, как эта, когда представление заканчивалось, и все зрители уходили… после того, как монеты или куры отправлялись в надлежащие места, а лампочки на пути гасли, все отправлялись в свои передвижные дома, которыми служили прикрепленные болтами к повозкам прицепы, ставни лениво опускались, и Великий Белый Путь исчезал в темноте. Именно в этот час Девора вытирала кровь, текшую из ее носа, куском хлопковой ткани и тихо проходила мимо пьяной груды мышц Октавия Злого, храпящего на кровати. Перед выходом она смотрела в овальное зеркало, что висело у двери и проверяла, насколько заметно то, как ее глаза цвета черного дерева опухали от слез и боли.