Буря в стакане (СИ)

Дверь в начале коридора распахнулась, заключённые лениво начали подниматься с мест, бросая полные ненависти взгляды на Молчуна. С его появлением ежевечерние переклички вошли в норму, а выдержать их могли не все.
- Стройся! – раздался громкий приказ.
Стража замерла возле клеток. Началась долгая перекличка, во время которой ослабленные голодом заключённые судорожно хватались друг за друга, чтобы не упасть. Касаться решётки боялись – нескольких уже лишили пальцев. Дожидаясь конца переклички, Молчун смотрел в испещрённую трещинами стену. Вглядываясь в хаотичный рисунок, думал о каше. Обычной гречневой каше в глиняной миске, которую подавали в любом трактире с жирным куском мяса. От неё исходил густой пар. Тряхнув головой, он зажмурился. Мысли о еде только сильнее обостряли чувство голода. Желудок был привычен к ощущению пустоты, но голод в разуме не проходил, терзая даже во сне. Гречневая каша преследовала Молчуна уже вторую неделю. Раньше он грезил о жареной на сале картошке.
Во время переклички несколько узников упало без сил, их подняли сокамерники и, сжав плечами, заставили стоять. Если кто-то не поднимался слишком долго, его добивали. Так стража проявляла милосердие. Наконец, раздался приказ, и мертвецы, как между собой называли солдаты своих заключённых, зашевелились, отползая назад. Узники действительно походили на ходячие трупы, разве что в глазах ещё оставалась жизнь, но и та угасала под влиянием тюремного режима. Уже невозможно было поверить, что каких-то несколько месяцев назад каждый был здоров. Недели пыток и месяцы голода лишили их жизни, превратив в тени, копошащиеся в тлетворном зловонии тел и голов.
- Месяц минул, сколько ещё будешь тянуть? – раздался из угла смешливый голос. Покосившись на темноту, Молчун никого не увидел. Со вздохом он отвернулся. С самого его появления здесь с ним вёл беседы Некто его же голосом, а теперь крал его смех. – Не надоело полагаться на него? Что станет с твоей верой, когда надежда начнёт иссякать? Со временем её не останется, и ты навеки сойдёшь во мрак. А это совсем не весело… Чего молчишь? Нечего сказать, кроме обычного бреда? «Есть, для чего жить, есть, в кого верить»… Живые, знаешь ли, недолговечны.
- Заткнись!
- Или что? – голос вновь захохотал. – Убьёшь меня? Попробуй! Ты меня даже не видишь…
- Долго это не продлится. Придёт время, и увидим, у кого больше прав смеяться.
- Я это давно слышу. Ничего не изменилось. И ты не изменился. Зато твой хозяин стал совсем другим. Где его обещания? Во что они обратились? Пустой звук. Он не придёт. Никто не придёт. Ты один. Так, полагайся на себя!
- Умолкни! – выкрикнул Молчун, метнув в угол жестяную миску. Неизвестный действительно замолчал, но узник знал, что он вернётся. Всегда возвращался.
***
Жизнь вошла в новое русло. Вставали в пять, умывались, одевались, неспешно завтракали, после чего в шесть спускались в зал, и Альберт открывал заведение. Работники подходили к семи, и к тому времени нужно было тщательно осмотреть зал, сделать небольшую уборку и провести ревизию в подсобке, попутно составляя списки требуемого. А потом толстяк занимал своё место за стойкой и наблюдал за происходящим вокруг, как командор за своей флотилией.
День в трактире похож на танец. Начинается он медленно, все двигаются плавно и спокойно, подмечая мелкие детали. Но к вечеру темп ускоряется, шаги начинают звучать не только чаще, но и громче, а под конец и вовсе срываешься в бег. Поначалу эта работа кажется сумасшедшей и утомляющей, и только потом понимаешь: всё не так плохо. А может, просто привыкаешь.
Когда начинало темнеть, «Вишнёвая лоза» превращалась в уютный мирок, где после рабочего дня крестьяне мирно потягивали пиво и травили друг другу байки из местных легенд. Начиналось это всегда одинаково, с фразы: «А вы слышали?», а заканчивалось бурными аплодисментами и громкими, полными восхищения возгласами: «Бывает же такое!».
Но я был прав: такая жизнь мне не подходила. Что такое, сидеть на месте и повторять одно и то же действие, которое вовсе не приносит удовлетворения? Едва наступала возможность, я сбегал и мчался навстречу вечернему городу. Столица Кандоры, Лока, казалась прекраснее именно вечером, когда заходящее солнце окрашивало её в оранжевый цвет, постепенно меркнущий под покрывалом ночи. С востока медленно надвигался сумрак, он словно голодный зверь поглощал мир, заставлял его подчиниться, и только яркий свет факелов способен бороться с голодом тьмы, вышедшей на свободу из потайных уголков мира, где она пережидает ослепляющий день. А едва темнело, на небе воцарялась холодная луна и беспощадно разгоняла тени, заставляя их вновь трусливо прятаться по углам. Всю ночь она, словно страж, охраняла мир от вселенской тьмы, и под её призрачным светом город казался кладбищем. Высокие белёсые башни Верхнего города вздымались надгробными плитами над домами Нижнего.
В июне темнело невыносимо поздно, и на улицах ещё царило оживление. Бухнувшись на землю, я вперил взгляд в людей, мысленно гоня их прочь и, надеясь, что они меня услышат. Но не прошло и минуты, как я забыл о них - внимание всецело поглотил седой парень. Насупившись, я проводил его глазами и неуверенно поднялся, после чего бросился за ним. Продвигаться было нелегко, а уследить за непонятным благодетелем и того сложнее. Он двигался быстро, постоянно приходилось переходить на бег, чтобы не потерять его в хотя и редеющей, но всё-таки толпе. Как назло, он был одет в костюм тёмного цвета и единственное, что подсказывало направление - его шевелюра. Когда людей стало меньше, он прибавил скорости. На бег не переходил, но двигался довольно стремительно.
Наступив на коровью лепёшку, я поскользнулся и едва не упал. Когда выпрямился, парня и след простыл. Выругавшись, я осмотрелся, пытаясь найти хоть какой-то намёк на то, куда он свернул, и потопал в ближайшую подворотню, рассудив, что он вряд ли успел убежать по улице. Переулок был незнаком и выводил в небольшой двор. Я остановился. Сомнений в том, что парня я окончательно потерял, не осталось. Уже развернувшись, чтобы вернуться, услышал, как в углу, где расположилась компостная куча, что-то пошевелилось. В сомнениях я уставился туда. Груда прогнивших фруктов и овощей, перемешанных с каким-то мусором. Подойдя, я отшвырнул в сторону какую-то тряпку и вздрогнул, когда на меня выскочила тень. Шум. Грохот. Мяу!
- Ах ты, чёртова тварь! – воскликнул я, провожая взглядом облезлое недоразумение. – Все беды этого мира тебе на голову! Ты никогда не получишь мой хладный труп, кошатина обнаглевшая!
- Несчастное животное, - раздался за спиной знакомый, полный скорби голос.
Я стремительно обернулся, попытавшись изобразить удивление, но вышло плохо.
- Добрый вечер, - вежливо поздоровался со мной безымянный благодетель. – Зачем за мной следил?
- С чего ты это взял?
- Сначала пробираешься в чужой дом и подслушиваешь, потом ходишь за мной по улицам, затем начинаешь бегать, ещё и в этой куче пытался меня отыскать. Ну и кто ты после этого?
- Жан, - ответил я, не придумав ничего лучше.
- Кайл, - протянул он в замешательстве.
Руки никто из нас протягивать не стал. Я стоял, хмуро его разглядывая. Наконец, он с весельем хмыкнул, вынудив меня напрячься ещё сильнее. Если кто-то тебе помогает, это неспроста, а если ты ещё и сталкивается с благодетелем при такой ситуации – не жди добра.
- Хочешь заработать? – внезапно спросил парень, и я уставился на него с непониманием.
- Собрался нанять меня?
- Если умеешь воровать. Сможешь выкрасть для меня одну вещицу? Я заплачу.
- У меня есть деньги.
- Лишние не помешают, - он усмехнулся. – Или помешают?
Я неловко потоптался на месте. Даже предположить не мог, что мне предложат подобное, да ещё с таким видом, будто он каждый день только этим и занимается.
- Что надо украсть?
- Символику Ордена, - непринужденно отозвался парень.
Я поперхнулся. О Карателях слышали все, даже в самой далёкой глубинке. Основали их Орден в незапамятные времена, и долгие столетия он служил на благо народа, защищая население от «нелюдей», как и по сей день. Впрочем, ныне его положение не так сильно. Пошатнулось оно после отгремевшей лет двадцать назад войны. Вместе с победой Каратели привезли в столицу немало книг, прочитав которые, уставились на инквизиторов с гневом.