Сад бабочек (ЛП)

– Ты проявляешь к ним такую заботу, Майя… Спасибо тебе.
Я побоялась отвечать и просто кивнула.
Садовник прошел в комнату, и Тереза прервала игру. Но когда он взял стоявший в углу стул и сел слушать, мелодия вновь набрала силу.
Мы с Десмондом постояли в коридоре и прослушали еще несколько композиций, но Тереза больше не сбивалась, играла чисто, как на выступлении, словно демонстрировала свой талант. Когда мы убедились, что кризис окончательно миновал. Десмонд мягко потянул меня за руку и повел по коридору.
– Ты голодна?
– Нет, если честно.
Его отец заставил бы меня поесть, так как следил за нашим здоровьем. Его брат сделал бы то же самое – ему понравилось бы смотреть, как я запихиваю в себя еду и давлюсь. Но Десмонд просто кивнул и повел меня в пещеру.
Там никого не было – остальные еще обедали. Мы прошли в самый центр, и Десмонд остановился. Повернулся и обнял меня за плечи, привлек к себе.
– В одном он точно прав, – сказал он, коснувшись губами моих волос. – Ты действительно проявляешь к ним заботу.
Я научилась этому в квартире – у Софии. Она на свой странный лад заботилась о каждой из нас. А потом у Лионетты. София заботилась о своих девочках, но Лионетта показала мне, как следует заботиться о бабочках.
– Должно быть, нелегко привыкнуть к такому месту, если попал сюда с улицы, – добавил Десмонд. – Ты в безопасности, но не имеешь права уйти.
Мы попали сюда не с улицы и не чувствовали себя в безопасности. Но я не знала, как заставить его понять, поскольку витрины с Бабочками были закрыты.
Однако мы все-таки отправились на кухню. Когда я справилась с волнением, голод напомнил о себе. Мы ели бананы с вафлями, и в этот момент к нам заглянула Адара и пообещала оставаться с Терезой на ночь. Она сама страдала от депрессий и уже неоднократно преодолевала их. И совсем иначе смотрела на такие вещи.
Не в силах словами выразить свою благодарность, я поцеловала ее в щеку.
Данелли тоже внесла свой вклад. Она приглашала Садовника в свою комнату, как делала раньше, когда заработала вторую пару крыльев. Думаю, он понимал, что к чему. Но, по-моему, он был тронут – даже если мы старались не для него, мы делали это ради Терезы. Если Бабочки заботились друг о друге, это радовало его, как если б мы делали это ради него.
Десмонд налил стакан молока и сел рядом со мной на стойку, поставив стакан между нами.
– Если б я сделал что-нибудь романтичное, ты бы сделала вид, что тебе нравится, чтобы потешить мое самолюбие?
Я посмотрела на него с опаской.
– Я бы с радостью тебя поддержала, но не могу ничего обещать, пока не узнаю, что это.
Десмонд одним глотком выпил полстакана.
– Идем. Я покажу.
– Если я скажу, что мне не по себе, но все равно пойду, это потешит твое самолюбие?
– Вполне.
Он помог мне спуститься на пол и взял за руку. Мы вышли в Сад. Снаружи еще не стемнело, и сумерки окрасили небо. Я на ходу смотрела, как меняются краски. Десмонд привел меня в пещеру и выпустил мою руку.
– Подожди здесь.
Не прошло и минуты, как он вернулся.
– Закрой глаза.
Если Десмонд о чем-то просил меня – и если я делала, как он просит, – у меня не возникало ощущения, что я подчиняюсь ему, как подчинялась его отцу или брату.
Десмонд был куда осмотрительнее в своих просьбах.
Сквозь шум водопада я не слышала, что он делал. Но через мгновение заиграла музыка. Я узнала мелодию. «Sway», любимая песня Софии, – она танцевала под нее со своими девочками всякий раз, когда навещала их, и всякий раз в глазах у нее стояли слезы. Десмонд взял меня за руки, положил одну себе на бедро и шагнул вплотную.
– Открывай.
Возле прохода в коридор, подальше от брызг, стоял «Айпод» с колонкой. Десмонд улыбнулся, немного неуверенно, и пожал плечами.
– Потанцуем?
– Я никогда… я не… – я втянула воздух и улыбнулась, так же неуверенно. – Я не умею танцевать.
– Брось. Я сам, кроме вальса, ничего не знаю.
– Вальс?
– Мамины благотворительные вечера.
– А…
Десмонд поднес мою руку к груди, а второй рукой обнял меня за талию. Я прижалась щекой к его плечу, и мы медленно закружились на месте. Десмонд начал негромко напевать, а я позволила ему вести и уткнулась ему в плечо – не хотела, чтобы он видел мое лицо и что на нем было написано.
Бывают такие моменты, когда вдруг осознаешь происходящие в твоей жизни перемены. Такое происходит довольно часто.
Со мной это произошло в три года, когда я поняла, что мой отец не такой, как все его родные.
Потом – в шесть лет, когда я кружилась на чертовой карусели, и все меня бросили.
Так было, когда я ехала в такси к бабушке и когда бабушка умерла. Когда Ноэми впервые угостила меня текилой в квартире.
Так было, когда я очнулась в Саду. Когда мне дали новое имя и отняли мою прежнюю жизнь.
И тогда, в объятиях этого странного юноши, я понимала, что моя жизнь уже не будет прежней – хотя ничего, в общем-то, и не менялось.
Возможно, мне удалось бы изменить его. Уговорить, обмануть или как-то иначе повлиять на него, чтобы он помог нам обрести свободу. Но это имело бы свою цену.
– Дес…
Я почувствовала, как его губы у моего виска растянулись в улыбке.
– Да?
– Вот сейчас я тебя немного ненавижу.
Он не прервал танца, но улыбка его померкла.
– Почему?
– Да потому что это полная лажа, – я медленно вздохнула, обдумывая свои следующие слова. – И это разобьет мне сердце, вот почему.
– Так значит, ты тоже меня любишь?
– Мама говорила, что мужчина должен признаться первым.
Десмонд немного отклонился, чтобы посмотреть на меня.
– Серьезно?
– Да.
Он никак не мог понять, шучу я или говорю всерьез.
Эта песня закончилась, и началась следующая – тоже что-то знакомое. Десмонд чуть отстранился.
– Но кому я в этом признаюсь? Может, под именем Майи ты мне и ответишь. Но это будешь не ты.
Я покачала головой.
– Я бы не стала так рассуждать. Вряд ли мне выпадет шанс снова стать той, прежней.
У него вытянулось лицо. А чего он еще ожидал? Потом Десмонд опустился на колено, взял меня за руки и улыбнулся.
– Я люблю тебя, Майя, и клянусь, что не сделаю тебе больно.
Я поверила ему лишь отчасти.
И пыталась отделаться от чувства вины.
Но не смогла. Поэтому присела к нему на колено и поцеловала. Он так увлекся в ответном поцелуе, что потерял равновесие, и мы оба повалились на сырой пол. Десмонд смеялся и продолжал целовать меня. А я поняла, что не смогу целиком поверить в его признание. Он не смог бы стать хорошим, как ни старался. Быть лучше отца и брата для этого недостаточно. Он каждый день продлевал наше заключение. И этим делал мне больно.
  * * *  
– В этот раз я не читала По, если хотите знать.
– Уверен, в этот раз вы сосредоточились на процессе, – сухо соглашается Виктор. – Значит, это было всерьез?
– У нас с Десмондом?
– И с ним тоже. Но я имел в виду ваши слова насчет мамы.
– Да, честно.
Какое-то время Виктор обдумывает ее слова, пытачсь уловить смысл.
Не выходит.
– До сих пор пытаетесь угадать, кто я и откуда?
– Да.
– Зачем?
Он вздыхает и качает головой.
– Потому что вымышленные люди не могут давать показания.
– Я вполне себе настоящая, изготовлена из натурального сырья.
Не стоило бы ему смеяться. В самом деле не стоило бы. Но Виктор смеется и не может остановиться. Он ложится на стол, чтобы хоть как-то приглушить смех, а когда снова поднимает глаза, она улыбается, в этот раз совершенно искренне. Хановериан улыбается в ответ.
– Реальный мир наседает, да? – спрашивает Инара тихим голосом, и его улыбка угасает.
– Будем откровенны?
– Вам тяжело спрашивать – и не менее тяжело слушать, хотя вы столько уже услышали. Вы мне нравитесь, специальный агент Виктор Хановериан. Вашим девочкам повезло, что у них такой отец. Так или иначе, история подходит к концу. И станет легче на какое-то время.