Офицер артиллерии
Николай Личак
ОФИЦЕР АРТИЛЛЕРИИ
1. СЕНТЯБРЬ, 1941
Дождливым сентябрьским днем 1941 года стрелковая дивизия, только что выгрузившаяся из эшелонов на станции Искровка, совершала марш к месту боев. Она получила приказ занять один из участков обороны и не пропустить немецко-фашистские войска к Полтаве.
По раскисшим дорогам, сплошь покрытым лужицами мутной воды, части дивизии двигались тремя колоннами. В средней — вместе со стрелковым полком подполковника Дестичана — шла батарея дивизионного артиллерийского полка. Под копытами лошадей звучно чмокала вязкая черноземная грязь; скрипели туго натягиваемые лошадьми постромки; кренясь и подпрыгивая на ухабах, медленно ползли грузные короткоствольные гаубицы.
По обеим сторонам дороги простирались ровные вспаханные поля с громоздящимися то здесь, то там буртами свеклы. Жирные, с серым отливом комья земли тускло поблескивали гладкими, срезанными лемехом плуга боками.
Командир батареи лейтенант Ковтунов ехал впереди на жеребце каурой масти по кличке Орлик. Слева бок о бок раскачивался в седле разведчик и коновод командира батареи рядовой Троицкий. Он поминутно вертел головой, разбрызгивая с капюшона плащ-накидки дождевые капли, и часто задавал лейтенанту вопросы. Вопросы были такие, будто Ковтунов не командир батареи, а по меньшей мере командующий армией.
— Да сколько же у него, у немца, сил-то? Чего он хочет? — спрашивал Троицкий.
— Немцы наступают на Змиев и Белгород, — отвечал Ковтунов. — А в середине — Харьков. Значит, что? В клещи хотят Харьков взять! Думать надо!
Троицкий слушал внимательно, его серые глаза на узком веснушчатом лице светились живым интересом. Выслушав ответ, он многозначительно поджал губы и вздохнул.
— Слышите? — показал он через некоторое время влево. — Оттуда как будто бы сильнее, да?
Но Ковтунов и сам с тревогой прислушивался к отдаленному гулу артиллерийской канонады. Что ждет его там, впереди? Каково-то будет его боевое крещение? «Да ведь, в сущности, оно было уже, это боевое крещение, вчера, когда бомбили эшелон», — невесело подумал Ковтунов и вспомнил себя лежащим в грязном кювете, плотно прижавшимся к сотрясающейся от разрывов земле. Одна бомба упала особенно близко. От взрывной волны на несколько секунд оцепенело тело, отнялись руки и ноги. Потом, очищая с шинели грязь, он прятал глаза от бойцов, боясь, что они видели торопливость, с которой их командир очутился в кювете. Ковтунов и не заметил, что такое же смущение было и на лицах окружающих. «Да, скверно тогда получилось», — решил про себя Ковтунов и опасливо покосился на Троицкого, словно тот мог прочесть его мысли. Но Троицкий, зачем-то бросив повод, спросил:
— Товарищ лейтенант! Вы как думаете, когда война кончится?
— Теперь не знаю, — помолчав с минуту, откровенно ответил Ковтунов и снова замолчал, прислушиваясь: впереди к глухому рокоту артиллерийской канонады примешивались пулеметные очереди. Они звучали совсем слабо, словно кто-то легонько, но часто барабанил пальцами по чему-то деревянному.
Ковтунов невесело усмехнулся, вспомнив, как в первые дни войны боялся, что война закончится в несколько недель и он не успеет попасть на фронт.
По-прежнему справа и слева тянулись черные мокрые поля, то там, то здесь темнели высокие усеченные пирамиды свеклы. Изредка попадались длинные приземистые постройки. Из пелены дождя, мелко сеющегося с неба, возникла вдруг фигура всадника. Конь под ним шел рысью, далеко в стороны разбрызгивая копытами жидкую грязь. На минуту приостановив лошадь, всадник, в котором Ковтунов узнал адъютанта командира полка, выкрикнул:
— Командиры батарей, в голову колонны! — И, дав шпоры, пронесся дальше.
«Ну вот, теперь, наверное, скоро», — подумал Ковтунов, невольно вздыхая, и, кивнув Троицкому, чтобы тот следовал за ним, поспешно выехал из колонны.
* * *Наблюдательный пункт лейтенант Ковтунов оборудовал на чердаке длинного, с каменными стенами скотного двора. Троицкий установил у слухового окна стереотрубу; связисты уже протянули связь на огневую позицию, расположенную в километре позади наблюдательного пункта. Метрах в ста впереди наблюдательного пункта, наискось, пролегал глубокий овраг, недоступный для танков.
Дождь перестал. Ковтунов, сбросив с себя измазанную грязью плащ-накидку и оставшись в гимнастерке, перекрещенной ремнями походного снаряжения, хмуро прохаживался по чердачной площадке, бросая нетерпеливые взгляды на связистов, устанавливавших телефонный аппарат. Поторапливая их, он думал о том, что, в сущности, наблюдательный пункт выбран неважно, лучше бы расположить его на земле. Но командир полка торопил, опасаясь, что немцы могут еще сегодня перейти в наступление, и времени для тщательной рекогносцировки не было.
Рекогносцировка… Ковтунов подошел к только что развешанной им на стропилах плащ-накидке и еще — в который уже раз! — внимательно осмотрел крупную дыру с рваными краями, пробитую осколком снаряда. По спине пополз неприятный холодок. Память тотчас же услужливо воскресила недавние события. Когда большая группа офицеров спустилась в балку, противник накрыл ее минометным огнем. Погиб начальник штаба полка капитан Туров, ранило командира шестой батареи…
«Надо было оставить лошадей и идти дальше пешком, тщательно соблюдая маскировку, — сделал вывод Ковтунов. — И вовсе не обязательно выезжать такой большой группой».
— Товарищ лейтенант! Связь с огневой установлена! — радостно выкрикнул сержант Тунев, командир отделения связи, и улыбнулся, отчего полнощекое лицо его стало еще круглее.
«A-а, наконец-то». — Ковтунов молча шагнул к телефонному аппарату и, присев на корточки, взял трубку. Вызвал коммутатор и, когда его соединили с командиром стрелкового полка, которому была придана батарея, доложил о готовности.
Темнело. Впереди за оврагом было тихо. «Может быть, там и нет немцев?» — усомнился Ковтунов.
На черном, размокшем от дождя поле копошились маленькие фигурки. Это пехотинцы рыли ячейки, окопы, устанавливали пулеметы. Звуки стрельбы по-прежнему слышались издалека, и трудно было понять: приближаются они или нет. Временами Ковтунову казалось, что они слышны уже позади. В один из таких моментов он тревожно подумал: «А что, если обойдут?» И сейчас же успокоил себя: «Не может быть! Ведь и справа и слева наши части!»
Когда стемнело, его вызвал командир артиллерийского полка подполковник Голощапов. Ковтунов нашел его в небольшом домике с вывеской: «Правление колхоза „Красный партизан“». Подполковник сидел на стуле, вытянув перед собой укутанные одеялом ноги.
— Садись! — коротко бросил он, пристально глядя на лейтенанта. — Побывал бы у тебя сам, да видишь — ревматизм замучил. Проклятая погода!
Расспросив Ковтунова о делах, подполковник положил на стол руку, покрытую синими вздувшимися узелками вен.
— Так вот. Даю тебе еще два орудия, из шестой. Командир взвода — лейтенант Васильев. Смотри там в оба. Главное — остановить противника, какими бы силами он ни наступал. Успех — в маневре метким огнем. Стрелял ты на полигоне всегда отлично. Ну вот и представь себе, что поле боя — тот же полигон. И никакой растерянности. Помни: не так страшен черт, как его малюют!
И, пожимая на прощание лейтенанту руку, добавил:
— Ну, держись, артиллерист!
На обратном пути Ковтунов побывал на огневых позициях. Там уже хлопотал, устанавливая орудия, лейтенант Васильев. Заметив командира батареи, он подбежал, вытянулся и, четко приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал:
— Командир огневого взвода шестой батареи лейтенант Васильев! Прибыл в ваше распоряжение. Орудия в исправности, личный состав полностью. Больных и раненых нет!
