2077 (СИ)

Все ждали.
— Что думаешь, Хмурый, сюда попрут, или западнее возьмут? — Обратился Кувалда к сидевшему в позе лотоса на неплохо сохранившейся покрышке от какой-то легковушки искателю, рассматривавшему горизонт в полевой бинокль.
— Думаю, что сюда попрут. Главное, чтобы Молотов там кипишь раньше времени не поднял… — Хмурый осекся на полуслове, и через несколько секунд, добавил:
— О! Вот и наши гости дорогие… Кажись как раз сюда и идут… Вась, глянь в свою трубу, — сказал он Снайперу. Тот приложился к оптике СВД.
— Вижу. — Вася был как всегда немногословен.
— Быстро идут? — Спросил его Кувалда.
— Минут через двадцать будут здесь, — ответил Снайпер.
Хмурый, передал командиру бинокль.
— А ну-ка… — Иван с интересом стал рассматривать приближавшуюся технику, — ты смотри, хрень какая…
В двенадцати километрах от развязки, то появляясь, то исчезая в неровностях рельефа, двигался самый настоящий парусник. То, что двигался он не по водной глади, а по суше, выглядело, мягко говоря, необычно. В бинокль пока можно было рассмотреть только землисто-серые паруса — корпус трамвая был еле-еле различим.
Кувалда выглянул с верхотуры, придерживаясь за торчавший из бетона кусок гнутого ржавого швеллера, и свистнул посыльного.
— Эй, Камрад! — Так звали посыльного. — Едут наши гости. Давай, дуй к своим! И не шумите там! Атаковать только по сигналу.
Камрад дал отмашку и исчез под мостом.
— Ну что, товарищи! — Кувалда оглядел присутствующих, и его взгляд остановился на Витьке. — Давай, Витя, спускайся к ребятам, и далее по обстановке, как обговаривали. Хмурый, спустись, дверь запри. Сидим пока тихо. Не шумим, — нас здесь нет. Посмотрим, что здесь забыли эти «корсары»…
  
3
 
16 марта 2077 года. Юг бывшей России, Ростовская область, город-призрак. Середина дня
Стояли первые дни весны, когда с неба уже не летели «белые мухи», а от зимних сугробов остались лишь мелкие серые кучки грязного снега по тенистым углам. В этот день весна в городе чувствовалась по-особенному, во многом благодаря царившей с раннего утра атмосфере праздника.
Народ прибывал, постепенно заполняя главную городскую площадь. Сегодня Фюрер будет говорить со своим народом, и каждый житель города считал своим долгом находиться здесь. Исключение составляли лишь те, кто работал в свою смену на сталелитейном, автомобильно-техническом и оружейном заводах, а также в пекарнях, на фермах и фабриках.
Население города немаленькое — более семи тысяч человек — новых ариев, и около десяти тысяч рабов проживавших вместе со своими господами.
За городом располагался лагерь, в котором находились еще около пяти тысяч рабов. Их численность постоянно менялась по причине износа «человеческого материала», а также от пополнения, пригоняемого спецотрядами Рейха. От новых ариев рабы отличались внешне оттенком кожи, формой носа и разрезом глаз. Пленникам славянской внешности обычно давалось право выбора — присоединиться к новым ариям и приносить пользу Рейху, или умереть. «Славянин не может быть рабом» — гласит один из законов Рейха. Городские рабы содержались в куда лучших условиях, нежели лагерные, за что служили своим господам с особым старанием, боясь оказаться в лагере. (Бывали даже случаи, когда некоторые рабыни становились наложницами своих господ, но такое поведение в Рейхе не одобряется, и потому такие отношения обычно не афишировались). Лагерные рабы ненавидели городскую прислугу, и оказаться снова в лагере означало верную смерть для городского раба. Те из «лагерных», что старались выслужиться, чтобы попасть в услужение в город, часто плохо заканчивали, становясь жертвами солагерников за свое усердие.
Новый Город, — созданный Рейхом анклав, умещался в уцелевшей после взрыва одной единственной (но зато термоядерной) боеголовки части города, в прошлом «миллионника», и был окружен с одной стороны сплошными руинами с воронкой-озером в эпицентре, и с другой «городом-призраком», обнимавшим анклав полукольцом. Город-призрак был необитаем (по крайней мере, официально, так было принято считать), и его улицы патрулировались «Валькириями».
Люди выстраивались на площади вокруг небольшой сцены со стоявшей на ней трибуной. Во всем чувствовалась организация и железная дисциплина.
Первыми возле трибуны стояли подразделения группы «Молния» во главе с полковником Колояром, — элита Рейха, — бритые наголо мужчины, в строгой форме, со знаками молнии, вытатуированными на правых висках. За плечами каждого война арбалет, на поясе меч и сумка со стрелами.
Немного левее, — три юношеских взвода по двадцать человек из «Школы Мужества». Некоторые сержанты школы уже имели на бритых головах знаки в виде буквы «S». Дисциплина в их отрядах была образцовая, что было свидетельством того, что их не зря удостоили высокой чести получить знак еще до поступления в «Молнию».
Справа от бойцов «Молнии» стояла группа «Валькирия», — тридцать женщин-воительниц во главе с бритой наголо Хельгой, — женщиной способной поражать не только силой, но и красотой. Валькирии были одеты также в одинаковую коричневую форму, каждая имела при себе короткий меч и лук. Длина волос у всех валькирий одинаковая. У каждой валькирии на кисти правой руки был знак, — вытатуированный обоюдоострый меч.
Справа за трибуной, там, где на площадь выходила главная городская улица, стоял плод совместных усилий десятков инженеров-конструкторов и нескольких тысяч рабочих рук, — новый, уже четвертый, боевой сухопутный корабль «Сварог». Парусник стоял в пол оборота к трибуне, и выглядел очень эффектно, несмотря даже на убранные паруса. Отдельно, возле корабля стояла его будущая команда, во главе с бывшим лейтенантом, теперь капитаном Яросветом. Команда состояла из лучших бойцов отобранных лично Яросветом из своего бывшего подразделения, и специально подобранных руководством НСР и командиром «Молнии» полковником Колояром, а также специально подготовленных для службы на боевом корабле специалистов из инженерно-технического отдела Рейха.
За отрядами на площади стояли горожане в разных одеждах, среди которых преобладали серый, коричневый, черный и темно-синий цвета. Это были специалисты с производства, инженеры, домохозяйки с детьми. На площади стоял шум. Люди разговаривали между собой, обсуждали последние новости, дети играли.
На башне здания Рейхстага, бывшего когда-то обиталищем администрации одного из районов города-призрака, а теперь занимаемого руководством Рейха, отремонтированного и местами перестроенного, ударили в колокол. Звук разлился над площадью и толпа притихла. Стоявшие в первых рядах увидели, как из здания Рейхстага, в сопровождении двоих телохранителей, вышел невысокий узкоплечий человек с несколько крупной головой на тонкой короткой шее, неопределенного возраста, одетый в такую же серую форму, как и бойцы «Молнии», и направился к трибуне. Площадь взорвалась приветственными криками толпы, размахивавшей флагами со свастиками и портретами своего Фюрера.
Человек поднялся на трибуну, скромно улыбаясь и маша рукой кому-то из народа. Когда он подошел к микрофону, и приготовился говорить, над площадью воцарилась такая тишина, что в дальнем ее конце можно было услышать слабое потрескивание из четырех стоявших вокруг сцены с трибуной колонок.
— Славяне, русичи, новые арии! — Фюрер сделал паузу, и окинул внимательным взглядом своих подданных. — В этот день, мы собрались здесь для того, чтобы отпраздновать величие нашего Рейха.
Двадцать лет назад, в этот город, полный анархии и беззакония, дикости и безнадежности, пришли мы, славяне, и утвердили на этой земле новый славяно-арийский Рейх. Спустя десять лет, новые викинги, подобно своим нордическим предкам, подняли свои паруса, и двинулись в опустевшие после безумия полувековой давности земли, чтобы утвердить власть ариев на русской земле.