Дневник чайного мастера

— Гениально!
— Да нет же, обычное любопытство, а еще я вкалываю до потери пульса. Ну, и когда отправляемся?
Потом она проверяла настройки, а я смотрела на ее пальцы, на сосредоточенное и непроницаемое лицо. Это она тайно унесла транслятор из моей комнаты, но мне не хотелось давать волю сомнениям, поэтому я рассказала ей подробно о планах, о солнцекаре и местах, куда намеревалась отправиться. Словно это был сон, сквозь который я ощущала текущую по моему телу воду — воду, ожидавшую нас в вечном движении совсем рядом. Остальное не имело значения.
Я не поинтересовалась, что заставило ее поменять решение, а она не рассказала.
  
Глава 16
 
Жителей дома из красного кирпича казнили в тот день, когда у нас все было готово к поездке, — через две недели после того, как я купила солнцекар. Я не видела этого, видела лишь ржавые пятна на песке улицы и вынесенную из дома мебель — да, а еще краем глаза издалека разглядела дверь с прибитой наискось, поперек синего круга доской.
— Не смотри, — сказала Санья, но я не могла не смотреть, а потом мне очень захотелось не видеть этого ужаса. Настали такие времена, когда мы сначала пытаемся отвернуться от какого-то события, но это не получается, и начинаем жить так, будто ничего не случилось. А тем временем это событие поселяется в нас, постепенно устраивается в гулком темно-красном пространстве нашей груди, и его острые края режут на куски мягкое, нежное сердце. Гуляя по улицам, я видела, как люди несут в себе эту душевную боль — похороненную, но не слишком глубоко, — так, чтобы она могла отбрасывать тень на их лица, словно медленно исчезающий свет.
Мы направлялись к свалке. Небо походило на стену из белого, серого и бледно-голубого тумана, меняющегося подобно морю, и было непонятно, что нас ждет — буря или хорошая погода. В сумке лежали серебристые диски.
— Надо бы их хорошенько спрятать где-нибудь, — с беспокойством сказала Санья. — Там, где никто не догадается их искать, но где можно их найти. Ведь те, кто записал на дисках историю, допускали, что кто-то их обнаружит и тогда их слова могут изменить все, что люди знают о нефтяных войнах и об архемире. Мы должны дать другим такую же возможность. На всякий случай.
Было ясно, что она имела в виду. Хотя никто из нас не сказал «а что, если мы не вернемся?», но я думала об этом и уверена, что она думала о том же.
На свалке пересохший мусор хрустел под толстыми подошвами наших башмаков. Наконец показались знакомые останки архемобиля. Там я когда-то нашла первый из наших дисков и разбитое археустройство, вероятно принадлежавшее экспедиции Янссона. Диски я убрала в металлическую коробочку, в которой нашла их в источнике, сверху обмотала тряпкой и рваными пластиковыми пакетами. Санья выкопала под задним колесом архемобиля ямку, туда мы и положили наши драгоценности. Тут мне вспомнился голос той женщины, и я мысленно поблагодарила ее. Она — дочь мастера чайной церемонии из другой эпохи — организовала экспедицию задолго до нас, доказав ее возможность. Без нее я никогда и ни за что не решилась бы осуществить свой план. Сверху на диски мы навалили всякого мусора и прикрыли кипой полуистлевших пластиковых пакетов. Теперь все выглядело, как раньше.
Санья повернулась, чтобы уйти, но я попросила ее подождать немного. Затем залезла в кабину, просунула руку в насквозь проржавевшую приборную панель и достала оттуда пластиковую коробочку. Она была легкой, ее содержимое глухо стукалось о стенки.
— Помнишь? — спросила я.
Лицо Саньи просияло:
— Ой, я совсем забыла! А что у нас здесь?
Она подошла поближе, присмотрелась к дате на крышке.
— Придется подождать еще целых двадцать лет, — сказала я.
— У нас было условие, что нельзя открывать до этой даты, кроме как в чрезвычайной ситуации, — напомнила мне Санья.
— Ты думаешь, сегодня такая ситуация?
Она улыбнулась, но лицо оставалось серьезным.
— Если не сегодня, то кто знает — когда вообще.
Она поймала мой взгляд, чуть кивнула, затем взяла у меня коробочку и начала поворачивать крышку, пока не сломала лаковую печать, которой мы залили край. На внутренней стороне стояла дата десятилетней давности. Нам было по восемь лет, когда мы сделали эту капсулу времени. И чего в ней только не было: ржавый замок и ключ, для него не подходивший, пожелтевшая страница из книги — наверное, маминой, несколько гладких камней и старые очки в сломанной оправе и с разноцветными стеклами.
— А ведь я помню эти очки, — воодушевилась Санья. — Они волшебные!
Я вспомнила одну нашу детскую игру: мы изображали шпионов-исследователей. Им полагалось надеть очки и заглядывать в разные укромные места, а потом докладывать друг другу об увиденном.
— Как ты думаешь, стоит ли нам взять что-нибудь с собой, так, на удачу? — спросила я.
— Каждый лишний грамм груза может замедлить ход солнцекара, — заметила она, и была права. Поэтому я убрала очки и уже начала закрывать крышку, как Санья остановила мою руку, сняла со своей руки браслет из морских водорослей и положила его в коробочку. — Теперь ты.
— У тебя ножик с собой? — спросила я.
Санья достала нож и протянула его мне. Я положила коробочку на приборную доску и ножом отрезала длинную прядку своих волос.
— У меня ничего другого нет, — ответила я, возвращая ей нож.
Потом я обернула несколько раз прядку вокруг пальца, сделала узелок и аккуратно уложила ее в коробочку. Узелок немного ослаб, прядка развернулась и приняла форму браслета. Так они и остались лежать одно внутри другого — темные волосы и тоненький браслет, как и мы с ней в жизни — порознь и все-таки вместе. Санья закрыла коробочку и соединила края печати.
Это было похоже на ритуал против мимолетности, словно мы совершили таинство, разрушить которое невозможно. Если мы не вернемся, то после нас останется нечто — пусть безымянное, инфантильное и не имеющее ценности, но все же — некая память о нас, знак, что мы были здесь однажды.
Так я думала тогда.
И верила, что она думала так же.
Я хочу верить в это.
Когда мы вернулись в деревню, Санья пожелала мне хорошего вечера и ушла — худая и угловатая, — ни разу не обернувшись.
После ее ухода я решила сходить еще раз к солнцекару, чтобы проверить, все ли готово для завтрашней дороги. Под мостом пахло землей и гниющим мусором. Провизию и воду мы принесли заранее (взяли на всякий случай чуть больше), нам предстоял неблизкий, по моим расчетам, путь, да и кто знает, в каком состоянии дороги по ту сторону границы. Хотелось надеяться, что мы найдем там чистую воду, но уповать на это было по меньшей мере глупо, так что большая часть багажа состояла из питьевой воды.
Пришлось немного повозиться и заново переложить мешки с фруктами, семенами подсолнечника и миндалем, чтобы пристроить еще одну бутылку. Было ясно, что нас обязательно задержат, если заметят, что мы в открытую везем с собой запас воды на несколько недель, поэтому запастись достаточным количеством воды оказалось самым сложным. За то время, пока деревенские жители тайно приходили ко мне за водой, мы изучили все их контрабандистские ухищрения. И здесь Санья превзошла сама себя: она сняла сиденья, устроила под ними двойное дно для воды и пищи на неделю, но так, что снаружи не заметишь, что кто-то переделал солнцекар. На всякий случай прицеп мы сделали крытым, чтобы в нем можно было спать ночью.
Немного смущали огневки. Кто знает, сколько их мы сможем набрать в пути, а те, что возьмем с собой, точно долго не проживут. В конце лета светло круглые сутки, но вечера становились все темнее, и раньше, чем луна дважды станет полной, новая луна повернет год к зиме. Мы планировали вернуться раньше, но недостаток огневок вполне может осложнить нам обратную дорогу. Невозможно было знать в точности, где в жилах земли спрятана вода и насколько глубоко нам предстоит спуститься, чтобы отыскать ее. Санья починила два архесветильника — такие, что на солнечных батареях, но их свет был куда слабее, чем свет от фонаря с огневками, а второй вообще работал кое-как. Обескураженная, она сказала, что не удалось найти хороших проводов, поэтому придется довольствоваться тем, что есть.