Между Дьяволом и глубоким синим морем (ЛП)

— Ого, у меня так болят мышцы, — сказал Люк, поглаживая грудь, будто желая подтвердить свои слова. — Сегодня утром поднимал тяжести.
— Знаешь что, Люк? Твои мышцы никого не интересуют. И не думай, что я не заметила, как ты сменил тему. Если хочешь отвлечь меня, предлагаю поговорить о чём-то другом, кроме поднятия тяжестей.
Люк ухмыльнулся, обрадовавшись, что вывел меня из себя.
— А Мэдди мои мышцы интересуют. Очень даже. Кстати о ней! Через полчаса её смена заканчивается, и если меня с моими мышцами не будет у кафе, я не доберусь до второй базы. Ривер, рад был знакомству. Хорошо, что ты теперь с нами в Ситизене. Ты пойдёшь сегодня в кино?
— Кино? — спросил Ривер. Он сел на бедро и прислонился к кухонному прилавку. — А что за фильм?
— Летом фильмы крутят на улице в парке, — сказала я, прежде чем Люк успел ответить. — Сегодня, ближе к сумеркам, будут показывать «Касабланку». Обычно я устраиваю пикник. И мы любим приходить пораньше, чтобы занять место поближе к экрану.
— Разве тебе не нужно навестить Саншайн или ещё чем заняться? — Люк сел на бедро и прислонился к прилавку в точности, как Ривер. — Я планировал украсть водку из дома Мэдди и выпить её в кино. Что звучит гораздо лучше, чем дурацкий пикник. Что думаешь, Ривер? Не стоит ли Вайолет остаться дома и дать мужчинам развлечься?
Ривер пробежался рукой по своим тёмным волосам и улыбнулся.
— Вайолет, почему бы нам не присоединиться к Люку на его обратном пути в город и попытаться в этот раз дойти до продуктового? Без остановок у туннеля или ещё где. Тогда мы сможем купить что-нибудь к пикнику. И, Люк, у меня есть бутылка коньяка в багажнике, если хочешь. Я не пью. По крайней мере, не часто. Я хранил его для особого случая, но можешь взять его.
Люк покачал головой. Он злился, что Ривер отказался издеваться надо мной и моей милой идеей о пикнике. И что тот не пил. По мнению Люка, все настоящие мужчины должны пить.
— Не-а, — сказал он. — Обойдусь. Оставь бутылку себе. Я тоже много не пью. Просто захотелось, потому что они всегда крутят чёрно-белые фильмы, а они чертовски нудные. Если я не выпью, то усну.
— Вообще-то, «Касабланка» один из моих любимых фильмов, — Ривер поймал мой взгляд, и уголки его губ приподнялись. — Видел его сотни раз, будучи трезвым, и никогда не засыпал.
Люк застонал, а я улыбнулась. Чёрт, да я засияла! Ривер принял мою сторону против Люка, чего Саншайн никогда не делала.
Находиться рядом с Ривером уже было куда лучше, чем разговаривать и молиться Фредди. Потому что она была мертва. А Ривер — живым, и он заступился за меня перед Люком, и собирался пойти со мной в продуктовый. Внезапно я почувствовала себя счастливой.
 ≈≈≈ 
Десятью минутами позже, взяв сумки в руки, мы с Ривером последовали за молчаливым Люком по дороге в город. На этот раз, когда мы дошли до туннеля, то не останавливались. Мальчики прошли мимо, будто он ничего для них не значил, но я вздрогнула так, как вздрагивают, когда кто-то шагает мимо твоей могилы. И я сосредотачивала взгляд на дороге, боясь поднять его и увидеть ухмыляющегося мне мужчину с хлопающей челюстью, полной меховых зубов, которые скрежетали, как у дикой собаки.
В нашем городе было всего одно кафе, но хорошее. Прямо в центре, на углу двух улиц, по контурам которых рости дубы и зелёные газоны. Если стать посредине и повернуться, то можно увидеть библиотеку, пиццерию, кафе, кооператив «Данделион», цветочный магазин, стенд с попкорном, магазин с антикварными часами, хозяйственный магазин и лавочку с редкими книгами, где хозяйничал загадочный Натан Кин, которому по слухам было лет сто. У него были длинные растрёпанные волосы, он открывался и закрывался в странное время и рассказывал всем о своей неразделённой любви.
Эхо обладал всеми белыми углами, которые ожидаются от любого старого американского городка. Он был чистым, миловидным и вневременным, особенно в свете яркого солнца. И хоть большую часть времени я мечтала покинуть этот город, иногда он мне нравился.
Кафе принадлежало той же итальянской семье, которая владела пиццерией. В хорошую погоду можно было сидеть снаружи за круглым чёрным столиком, попивать итальянский кофе и чувствовать себя немного более цивилизованной, а также наблюдать за прекрасным Джанни, пока тот кипятит молоко.
Я пила кофе в этом кафе с двенадцати лет. В лето, когда Фредди умерла, почти каждый день я проводила в библиотеке и кофейном киоске, и часто могла быть замеченной с чашкой эспрессо в одной руке и книгой сестёр Бронте в другой.
Периодически мимо проходили взрослые и странно на меня поглядывали. Но моих родителей не заботило, что я пила кофе в столь юном возрасте, даже если бы они заметили, чего, кстати, так и не случилось. Фредди бы мне не разрешила, но родители… мои родители не любили вмешиваться. Это было одним из их лучших качеств. Они не верили в правила. Особенно если они мешали тому, что считалось моим личным делом — например, употребление карамельного напитка с высокой вероятностью задержки роста.
«Они вернутся? — часто спрашивала я. — Фредди, они когда-нибудь вернутся?»
«Да, — приходил ответ. — Да, да, да. Просто держись, Ви.»
Мы заказали у Мэдди латте, несмотря на то, что недавно пили кофе в гостевом доме. Я улыбнулась ей, но она смотрела на Люка. У девушки были круглые щёки, длинные ресницы и блестящие чёрные глаза, и, как я догадывалась, она думала, что была влюблена, или испытывала что-то близкое к тому.
Люк указал на неё и усмехнулся.
— Ты держишься подальше от неприятностей?
Она рассмеялась.
— Нет.
— Вот это моя девочка, — и тут Мэдди улыбнулась ему, будто он был солнышком, вышедшим в пасмурный день.
— Ты заслуживаешь лучшего, — сказала я, но недостаточно громко, чтобы она услышала. Фредди сказала мне, что человек сам должен выбирать за себя. Это было не моё дело.
Мы с Ривером взяли наши напитки и вышли наружу; я сделала глоток и стала размышлять, как хорошо пить кофе с человеком, который тебе нравится. А Ривер мне нравился. Я посмотрела на него уголком глаза, стоящего в своих обтягивающих штанах на тротуаре, грациозного и высокого, выглядевшего так, будто город был у его ног. В хорошем смысле. Мне нравилось, как он щурился, прежде чем сделать глоток эспрессо, будто не знал, чего ждать.
Так я и пила свой кофе и разглядывала центр Эхо вместе с Ривером, пока тощий мужчина с тонкими седыми волосами не вышел из-за угла и не споткнулся об бордюр. Так он и стоял на газоне, подняв взгляд ввысь, сердито поглядывая на небо, будто само солнце обидело его. Это был Даниэль Лип, одетый в тот же коричневый шерстяной костюм, что и всегда. Он бы пьян. Он всегда был пьян.
Обычно я старалась проявить к нему сочувствие. Но в этот момент он был тёмным пятном на милом виде моего города, потому я возненавидела его, притом внезапно, с быстрой злостью, которую вызывает пролитый напиток на прекрасное платье или утонувшая муха в идеальном, холодном стакане лимонада.
— Даниэль Лип испортил наш вид, — сказала я.
— Кто? — спросил Ривер.
— Даниэль Лип. Он был бы городским чудаком, да вот только у нас уже есть Натан Кин, хозяин книжного магазина с разбитым сердцем. Поэтому Даниэль Лип у нас городской пьяница.
— Люблю городских чудаков, — ответил Ривер, на что я улыбнулась.
Но тут Даниэль заметил меня.
— Вайолет Уайт, — прокричал он на всю улицу. Он не подошёл к нам; просто стоял на траве, качаясь и тыча в меня пальцем, его слова сливались, пока не полились единым потоком, как краска, стекающая с полотна.
— Вайолет Уайт, — повторил он, — ханжа, считающая себя лучше всех остальных, как и все Уайты до неё, и Гленшипы тоже, пока мы не выгнали их из Эхо. Снобы! — гневно сплюнул он. — Всегда были и всегда будут! Живёте в огромном поместье у моря, ничего не знаете, но ведёте себя так, будто знаете всё. Но я бы мог открыть вам пару тайн…
Даниэль Лип делал это годами, каждый раз, когда видел меня или брата, или наших родителей, потому я уже привыкла. Его монологи всегда касались одних и тех же тем: какие мы снобы, и что он может нам рассказать пару тайн. Однажды я спросила о нём у отца, гадая, была ли между ним и нашей семьёй какая-то вражда. Но отец просто подобрал свою кисточку, пожал плечами и сказал: «Вайолет, кто знает, что мотивирует этих простолюдин», — прежде чем вернуться к своей картине.