В чужом небе (СИ)

- Довелось командовать орудием ещё в Первую войну. В Гражданскую уже батареей. А вы служили?
- Во флоте - тоже можно сказать орудием командовал, плутонгом. Пока наш линкор не разнесли в бою над Йольдиевым морем имперцы.
- Стало быть, ничего длиннее кортика не носили, - усмехнулся Кудряй.
- В Первую войну - да, потом и шашкой пришлось поработать и штыком. Но на службе уже все навыки притупились. Разве только в седле держусь уверенно.
- У нас по осени пешком быстрее. Обоз потому такой большой собрали, чтобы до первых заморозков на объекте народ протянул. Это сейчас с неба сеет морось невразумительная, а возвращаться подводы будут уже под настоящим дождём. Тогда только порожними пройти и смогут. С грузом - уже никак.
- Выходит, до первых заморозков на комплекс можно будет только по воздуху попасть?
- Только так. Можно ещё пешком, конечно, попробовать, если не боишься в грязи потонуть. Да и ночевать придётся на голой земле.
Несмотря на подозрительность, Кудряй оказался неплохим человеком. Мне быстро удалось разговорить его, и болтал он вполне в охотку. Однако стоило только коснуться темы комплекса, или, как он называл его, объекта, то командир тут же переводил разговор в другое русло. Не слишком умело - топорно, прямо скажем, - но, всё равно, никаких сведений об объекте узнать от него не получилось. А вот об инспецах Кудряй говорил охотно и долго. Неприязнь к ним он не считал нужным скрывать.
- Союзнички. Таких союзников топить надо. Я считаю, не для того мы Революцию делали, чтобы такие вот свободно у нас по Народному государству разгуливали. Да ещё и титулами своими в нос тыкали.
- Мне товарищ Дрозд говорил, от них просто оторопь берёт - такие жуткие.
- Это он про Озо, наверное. Когда он рядом, всем не по себе делается. Он, и правда, жуткий. А остальные - ерунда. В бабе гонору много, говорят, она в городе кого-то кнутом своим насмерть забила. Пускай бы у нас какой фокус выкинуть попробовала. Вмиг бы с ней сладили. А командир их - хуже всего будет. Наглый - это словами не передать. Его только маркизом величать и никак иначе. Да и общаться согласен только с профессором Боденем или его замом Коробудом, больше не с кем.
- Даже с начальником охраны? - удивился я.
- Приходится ему с товарищем Деженем общаться, - усмехнулся Кудряй, - да и со мной изредка. Но всякий раз он слова будто через губу переплёвывает. Не его мы полёта птицы.
Он замолчал на секунду, а после вдруг произнёс:
- Я помню, как во время Революции, таких вот наглых да заносчивых, как этот маркиз - наших князей с боярами - вешали на столбах. Жаль, у них в Империи не вышло ничего с революцией. А мы ничем помочь не смогли.
В тяжёлое послевоенное время многие смотрели на Народное государство, вышедшее из мировой бойни, как на светоч разума. И по его образу в некоторых страна, в том числе и империи, произошли свои революции. Все они закончились кровью - большой или малой, зависело от конкретного государства. В Нейстрии, к примеру, гражданская война длилась около полугода, пока на трон не возвели совсем ещё юного короля. Причём не без помощи оставшихся на Континенте котсуолдских полков. От Империи откололась часть провинций, несогласных с мирным завершением войны и жаждавших развязать новую - так образовалось государство Блицкриг. И оно таки свою войну получило. Но и там у руля стояла старая военная аристократия Империи. Те же, кого они называли чернью, продолжали трудиться на заводах и в полях, и умирать сотнями на фронте. Так что ничего эта революция народу, который её делал, не принесла.
Дорога в общей сложности заняла у нас почти неделю. Лошади за это время совсем выдохлись и едва переставляли ноги, с трудом выдирая копыта из липкой грязи. Молодые народармейцы уже все ехали на подводах. Сил брести ни у кого уже не было. Промокшие шинели тянули вниз, в ботинках хлюпала вода, портянки нормально просушить не удавалось. Но иногда всё же приходилось спускаться с телег, чтобы вытаскивать их из непролазной грязи, в которую превратилась дорога.
И появление деревянного частокола с вышками и колючей проволокой, пущенной поверх брёвен, вызвало у всех приступ бурной радости.
- Добрались никак, - пробурчал возница на передней телеге и, сняв промокший картуз, широко осенил себя церковным знаком.
Кудряй было вскинулся, чтобы осадить его, но я вовремя перехватил руку не в меру горячего командира Народной армии. Не стоило сейчас нервировать и без того уставших людей.
Часовой на вышке приветствовал нас и махнул рукой кому-то по ту сторону ворот, чтобы открыли.
Наш обоз встречала внушительная делегация из десятка народармейцев. С винтовками они обращались не в пример лучше тех, кто сидел сейчас усталый донельзя на подводах. Руководил ими младший командир в потрёпанном мундире и с нейстрийским револьвером в руке.
- Ну вот ты и пожаловал, товарищ Кудряй, - криво ухмыльнулся он в усы. - А уж заждались тебя. Думали, скоро ремни варить придётся.
- Дождь раньше времени зарядил, - пожал плечами Кудряй, - сам же видишь.
- И то верно, - кивнул младший командир, убирая револьвер в кобуру.
Он сделал знак народармейцам и те расступились, пропуская нас на территорию комплекса.
Маркиз Боргеульф возвышался над не самым низкорослым профессором Боденем почти на голову. Роста маркизу добавляла ещё и высокая генеральская фуражка с имперским орлом. А вот стоящий рядом оберсубалтерн Озо был внушителен и без головного убора.
- Вы обещали рассказать нам о результатах своих исследований, профессор.
Тон Боргеульфа был так холоден - казалось, ещё пара слов и на стенах начнёт выступать иней.
- Вы всё видели, маркиз, - выросшему при царском режиме профессору легче было именовать Боргеульфа его титулом, нежели более молодым товарищам-учёным. - Не понимаю, что вам ещё нужно?
- Они более чем скромны, профессор. Я считал, что за время, прошедшее после газовой атаки Соловца вы добились большего.
- Вы что же, простите, не доверяли мне?
Профессор снял пенсне скорее для того, чтобы не хуже видеть презрительное выражение на лице Боргеульфа. Он тщательно протёр оба стекла и водрузил его обратно на нос. Выражение лица маркиза не изменилось.
- Я считал, что вы поделились с нами не всеми наработками в этой области. О вас мне говорили, как о настоящем светиле медицины.
Тон маркиза говорил о том, что он понимает, насколько ошибочно это суждение.
- Простите, если разочаровал вас.
- Сколько бойцов вам удалось сделать невосприимчивыми к боли? Скольким из них удалось развить регенеративные способности организма?
- Эта работа требует индивидуального подхода к каждому человеку. Поймите, организмы людей уникальны и не похожи один на другой. Мы работаем с каждым народармейцем, попавшим к нам, минимум три недели, и это если он отсеивается сразу. А полный курс обработки занимает не меньше двух месяцев. И процент отбраковки на разных стадиях...
- Но в Соловце все стали фактически неуязвимы! - вспылил маркиз. - И там понадобилось всего-то несколько сот литров отравляющего вещества.
- Мы не знаем, какова была концентрация. Сколько было в том газе действующего вещества, с которым мы работаем сейчас, а сколько просто обычного хлора. А тут ещё важны такие факторы, как влажность воздуха и, возможно, даже атмосферное давление. И всех этих данных у нас просто нет. К тому же, не забывайте, что комплекс был полностью разрушен варварским нападением бандитов, здесь всё пришлось начинать с нуля.
Маркиз явно не ожидал подобного отпора от внешне совершенно безответного Боденя. Он был вынужден согласиться с приведёнными профессором доводами. Раньше нечто подобное говорил и доктор Коробуд, но тот был обычным физиологом и слова не были подкреплены репутацией медицинского светила.
- А как продвигаются ваши, с позволения сказать, эксперименты, маркиз? - в свою очередь задал вопрос Бодень.
Хотя он был уверен - всё, что тут делает маркиз со своими людьми, не более чем грандиозное надувательство, которым тот маскирует своё пребывание на объекте. Иначе никак не объяснить его возню с непонятными приборами, странные символы на полу и стенах отдельной, пустой комнаты и странные намёки на герметизм и прочие, так называемые, оккультные науки. Господи спаси, да что может быть общего у слов «оккультизм» и «наука»? Это просто не укладывалось в голове у профессора Боденя - материалиста до мозга костей. Он всегда вслед за великим хирургом повторял, что при вскрытии ещё ни разу не нашёл у человека души. А уж вскрывать ему приходилось очень многих. Как мёртвых, так в последний год и живых. Вот только назвать этих людей живыми получалось с очень большой натяжкой.