Алхимик

			И тут — словно бы время остановилось и Душа Мира явилась перед ним во всём своём могуществе. Взглянув в чёрные глаза этой девушки, на её губы, словно не знавшие, что им сделать: оставаться ли сомкнутыми или дрогнуть в улыбке, — Сантьяго в один миг уразумел самую важную, самую мудрёную часть того языка, на котором говорит мир и который все люди постигают сердцем. Она называется Любовь, она древнее, чем род человеческий, чем сама эта пустыня. И она своевольно проявляется, когда встречаются глазами мужчина и женщина — так произошло и сейчас, у этого колодца. Губы девушки решили наконец улыбнуться, и это был знак, тот самый знак, которого Сантьяго, сам того не зная, ждал так долго, который искал у своих овец и в книгах, в хрустале и в безмолвии пустыни.

			Это был чистый и внятный язык, не нуждавшийся в переводе и объяснениях, как не нуждается в них Вселенная, свершающая свой путь в бесконечности. Сантьяго же в ту минуту понял только, что стоит перед своей суженой, и та без слов тоже должна понять это. Он был уверен в этом со всей непреложностью — больше, чем в том, что он сын своих родителей, хотя родители наверняка сказали бы, что надо сначала влюбиться, посвататься, узнать человека как следует, скопить денег, а уж потом жениться. Но тот, кто даёт такой совет, не владел Всеобщим Языком, ибо, когда погрузишься в него, становится ясно: посреди ли пустыни или в большом городе — всегда один человек ждёт и ищет другого. И когда пути этих двоих сходятся, когда глаза их встречаются, и прошлое и будущее теряют всякое значение, а существует лишь одна эта минута и невероятная уверенность в том, что всё на свете написано одной и той же рукой. Рука эта пробуждает в душе любовь и отыскивает душу-близнеца для всякого, кто работает, отдыхает или ищет сокровища. А иначе в мечтах, которыми обуреваем род людской, не было бы ни малейшего смысла.

			«Мактуб», — подумал юноша.





* * *


			Англичанин вскочил с места и потряс Сантьяго за плечо:

			— Ну, спроси же её!

			Сантьяго приблизился к девушке. Она с улыбкой обернулась к нему, и он улыбнулся в ответ.

			— Как тебя зовут? — спросил он.

			— Фатима, — потупившись, отвечала она.

			— В тех краях, откуда я родом, многие женщины тоже носят такое имя.

			— Так звали дочь Пророка, — отвечала Фатима. — Наши воины принесли это имя в дальние земли.

			В словах этой хрупкой и изящной девушки звучала гордость. Англичанин нетерпеливо подталкивал Сантьяго, и тот спросил, не знает ли она человека, исцеляющего все болезни.

			— Он владеет всеми тайнами мира. Он разговаривает с джиннами пустыни.

			Джинн — это демон. Девушка показала на юг — в той стороне и жил человек, которого они искали. Потом набрала воды в свой кувшин и ушла.

			Англичанин отправился искать Алхимика. А Сантьяго ещё долго сидел у колодца и думал, что когда-то, ещё на родине, восточный ветер донёс до него благоухание этой женщины, что он любил её, ещё не подозревая о её существовании, и что эта любовь стоит, пожалуй, всех сокровищ земных.





* * *


			На следующий день он опять пришёл к колодцу и стал поджидать девушку. Однако, к своему удивлению, обнаружил там англичанина, который впервые оглядывал пустыню.

			— Я ждал весь вечер, дотемна, — сказал тот. — Когда зажглись первые звёзды, появился и он. Я рассказал ему о том, что ищу. А он спросил, удавалось ли мне уже превращать свинец в золото. Я ответил, что этому-то и желаю научиться. Он велел мне пробовать снова. Так и сказал: «Иди и пробуй».

			Сантьяго притих. Для того ли англичанин столько странствовал по свету, чтобы услышать то, что знал и так? И тут вспомнил, что сам отдал своих овец Мелхиседеку, получив взамен не больше.

			— Ну так пробуй! — сказал он.

			— Я и собираюсь. И начну прямо сейчас. Англичанин ушёл, и вскоре появилась Фатима со своим кувшином.

			— Хочу тебе кое-что сказать, — заговорил Сантьяго. — Дело очень простое. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я тебя люблю.

			От неожиданности Фатима пролила воду.

			— Я буду ждать тебя здесь. Я пересёк пустыню в поисках сокровищ, которые находятся где-то у пирамид. Но тут началась эта война. Сначала я проклинал её. А теперь благословляю, потому что она привела меня к тебе.

			— Но война когда-нибудь кончится, — отвечала девушка.

			Сантьяго оглядел финиковые пальмы. Он был когда-то пастухом, а в этом оазисе много овец. Фатима дороже всех сокровищ. Но девушка, словно прочитав его мысли, продолжала:

			— Воины ищут сокровища. А женщины пустыни гордятся ими.

			Потом доверху наполнила свой кувшин и ушла.





* * *


			Сантьяго каждый день приходил к колодцу. Он уже рассказал Фатиме, как пас овец, как повстречал Мелхиседека, как торговал хрусталём. Постепенно они подружились. За исключением тех пятнадцати минут, что юноша проводил с нею, день для него тянулся нескончаемо долго.


			Когда истёк месяц. Вожатый созвал всех путешественников.

			— Неизвестно, когда кончится война, — сказал он. — Продолжать путь мы не можем. А бои будут идти ещё долго, затянутся на годы. В каждом из враждующих племён есть отважные и сильные воины, каждое дорожит своей честью и не уклоняется от боя. Тут воюют не хорошие с плохими, тут бьются за власть, а такие войны, однажды начавшись, долго не кончаются, ибо Аллах и за тех, и за других.

			Люди разошлись. Сантьяго, увидевшись с Фатимой, передал ей слова Вожатого.

			— Уже на второй день после нашей встречи, — сказала она, — ты объяснился мне в любви. А потом рассказал о стольких прекрасных вещах — таких, как Всеобщий Язык и Душа Мира, — что я постепенно становлюсь частью тебя.

			Сантьяго слушал её голос, и он казался ему прекрасней, чем шелест ветра в кронах тамариндов.

			— Я уже давно поджидаю тебя у этого колодца. Я забыла о своём прошлом, о наших обычаях, о том, как, по мнению мужчин нашего племени, должно вести себя девушке. С самого раннего детства я мечтала, что пустыня преподнесёт мне подарок, какого в жизни ещё не бывало. И вот я получила его — это ты.

			Сантьяго хотел взять её за руку, но Фатима продолжала крепко сжимать кувшин.

			— Ты говорил мне о своих снах, о старом царе Мелхиседеке, о сокровищах. О знаках. И теперь я ничего не боюсь, потому что именно они дали мне тебя. А я — часть твоей мечты, твоей Стези, как ты её называешь.

			И потому я хочу, чтобы ты не останавливался, а продолжал искать то, что ищешь. Если тебе придётся ждать, когда кончится война, нестрашно. Но если придётся уйти раньше, ступай на поиски Своей Стези. Ветер изменяет форму песчаных барханов, но пустыня остаётся прежней. И прежней останется наша любовь.

			Мактуб. Если я — часть твоей Стези, когда-нибудь ты вернёшься ко мне.





* * *


			Сантьяго огорчил этот разговор. Юноша шёл, припоминая, каких трудов стоило многим его знакомым пастухам убедить жён, что они не могут обойтись без далёких пастбищ. Любовь требует, чтобы ты был рядом с той, кого любишь.

			На следующий день он рассказал об этом Фатиме.

			— Пустыня уводит наших мужчин и не всегда возвращает, — отвечала она. — И мы к этому привыкли. Всё это время они с нами: они облака, не дарующие дождя, животные, прячущиеся меж камней, вода, которую, как милость, исторгает земля. Мало-помалу они становятся частью всего этого и вливаются в Душу Мира.

			Кое-кто возвращается. И тогда праздник у всех наших женщин, потому что мужья, которых они ждут, тоже когда-нибудь придут домой. Раньше я глядела на этих женщин с завистью. Теперь и мне будет кого ждать.

			Я женщина пустыни и горжусь этим. Я хочу, чтобы и мой муж был волен, как ветер, гоняющий песок. Я хочу, чтобы и он был неотделим от облаков, зверей и воды.





* * *


			Сантьяго отправился на поиски англичанина. Он хотел рассказать ему о Фатиме, и удивился, увидев, что тот поставил рядом со своим шатром очаг, а на него стеклянный сосуд. Англичанин совал в печь хворост, поддерживая огонь, и поглядывал на пустыню. В глазах его появился блеск, какого не было в те дни, когда он не отрывался от книги.

			— Это первая стадия работы, — объяснил он Сантьяго. — Надо отделить нечистую серу. Главное — нельзя бояться, что ничего не выйдет. Я вот боялся и до сегодняшнего дня не мог приняться за Великое Творение. Ещё десять лет назад можно было сделать то, что я делаю сейчас. Счастье ещё, что я ждал десять лет, а не двадцать.

			И он продолжал совать в печь хворост и поглядывать на пустыню. Сантьяго сидел с ним рядом до тех пор, пока лучи закатного солнца не окрасили песок в розоватый цвет. Тут он испытал нестерпимое желание уйти туда, в пустыню: пусть-ка её безмолвие попробует ответить на его вопросы.

			Он долго брёл куда глаза глядят, оборачиваясь время от времени на финиковые пальмы, чтобы не терять из виду оазис. Он слышал голос ветра, ощущал под ногой камни. Иногда видел раковину — когда-то в незапамятные времена на месте этой пустыни было море. Потом присел на камень и как зачарованный устремил взгляд на горизонт. Он не представлял себе любовь без обладания, но Фатима родилась в пустыне, и если что-то и может научить его этому, то лишь пустыня.





* * *


			Так сидел он, ни о чём не думая, пока не ощутил какое-то дуновение над головой. Он вскинул глаза к небу и увидел в вышине двух ястребов.

			Сантьяго долго следил за ними, за тем, какие прихотливые узоры вычерчивают они в небе. Ястребы, казалось, парят без смысла и цели, но юноша ощущал в их полёте какое-то значение, только не смог бы назвать, какое. Он решил провожать глазами каждое их движение — может быть, тогда станет ему внятен их язык. Может быть, тогда пустыня объяснит ему, что такое любовь без обладания.

			Внезапно его стало клонить в сон. Сердце противилось этому, будто говоря: «Ты близок к постижению Всеобщего Языка, а в этом краю всё, даже полёт ястребов в небе, исполнено смысла». Сантьяго мысленно поблагодарил судьбу за то, что полон любви. «Когда любишь, всё ещё больше обретает смысл», — подумал он.

			В эту минуту один ястреб круто спикировал на другого, и тотчас глазам юноши предстало видение: воины с обнажёнными саблями входят в оазис. Оно мелькнуло и исчезло, оставив тревогу и волнение. Он много слышал о миражах и сам несколько раз видел, как человеческие желания обретают плоть в песках пустыни. Но ему вовсе не хотелось, чтобы в оазис ворвалось войско.

			Сантьяго попытался было выбросить эти мысли из головы и вернуться к созерцанию розовеющих песков и камней. Но что-то мешало ему сосредоточиться, и сердце продолжало томиться тревогой.

			«Всегда следуй знакам», — наставлял его царь Мелхиседек. Юноша подумал о Фатиме. Вспомнил о том, что видел, и почувствовал: что-то должно произойти.

			С трудом вышел он из оцепенения. Поднялся и двинулся обратно, по направлению к финиковым пальмам. Ещё раз мир показал ему, что говорит на многих языках: теперь уже не пустыня, а оазис сулил опасность.