Безмолвный пациент

– Со мной? – непонимающе переспросил я.

– Не прикидывайтесь идиотом. Догадайтесь, кто мне звонил с утра? Макс Беренсон! Он сообщил, что вы дважды связывались с ним и задавали очень много вопросов личного характера.

– Я задал Беренсону несколько уточняющих вопросов об Алисии. По-моему, он не возражал.

– Зато сейчас очень даже возражает! И квалифицирует ваши действия как преследование!

– Ну вы же понимаете…

– Нам сейчас только судебного иска от Макса Беренсона не хватало! Больше никакого превышения полномочий! Каждый шаг будете согласовывать со мной! Ясно?

Внутри меня все кипело, но я молча кивнул, мрачно глядя в пол, словно провинившийся подросток. Профессор верно оценил мою реакцию и несколько смягчился.

– Тео, послушайте мудрого старика. – Он по-отечески потрепал меня по плечу. – Вы идете неверной дорогой. Задаете вопросы, ищете зацепки, как будто это какая-то детективная история… – Диомидис рассмеялся и покачал головой. – Так вы до этого не доберетесь.

– А до чего я должен добраться?

– До истины! Помните, как у Биона: «Никаких воспоминаний, никаких желаний»[20]? И никакой повестки дня на сеансе. Задача психотерапевта – находиться рядом с пациентом и внимательно следить за своими ощущениями. Это все, что вам нужно делать. Остальное решится само собой.

– Да. Вы правы, – пробормотал я.

– Конечно, прав. И давайте договоримся: я больше не желаю слышать, что вы снова побеспокоили кого-нибудь из родственников Алисии. Хорошо?

– Даю слово.





15


В тот же день я отправился к Полу, двоюродному брату Алисии. В окне поезда показались окрестности Кембриджа – от края до края раскинулись поля, над которыми висело льдисто-голубое небо. Как же хорошо выбраться из Лондона! Небо не такое угнетающее, и дышится легко…

Выйдя из вагона с кучкой студентов и несколькими туристами, я пошел вперед, ориентируясь по навигатору в телефоне. На улицах, окутанных тишиной, мои шаги по асфальту разносились гулким эхом.

Дорога неожиданно закончилась. Дальше начиналась грязная жижа с редкими островками травы, а чуть пониже текла река. На берегу стоял одинокий дом, неуместный, словно какая-то выпуклость из огромных красных кирпичей прямо посреди моря грязи. Жутко уродливый дом в викторианском стиле с заросшими плющом стенами и запущенным садом, в котором царствовали сорняки. Казалось, природа властно возвращает то, что человек у нее когда-то отобрал. В этом доме Алисия родилась и провела первые восемнадцать лет жизни. Здесь сформировалась ее личность. Здесь находятся корни всего того, что произошло с ней во взрослой жизни, – причины всех принятых впоследствии решений. Все это здесь.

Иногда трудно понять, почему ответы на то, что случается с нами в настоящем, необходимо искать в прошлом. Приведу простой пример. Моя коллега-психиатр, крупнейший специалист в области лечения пациентов, склонных к сексуальному насилию, как-то сказала мне, что за три десятка лет работы с педофилами обнаружила, что ее подопечные все до единого в детстве сами стали жертвами подобного преступления. Это вовсе не означает, что каждый подвергшийся насилию ребенок неизбежно превратится в педофила. Зато если в детстве половая неприкосновенность ребенка не была нарушена, во взрослом возрасте он не станет насильником. Плохими не рождаются. Как заметил Уинникотт, «младенец может возненавидеть мать только в одном случае – если та прежде возненавидит собственное дитя».

Новорожденный невинен, это пока еще чистый лист. У младенца имеются лишь базовые потребности: есть, пить, испражняться, а также любить и быть любимым. Но что-то может пойти не так в зависимости от обстоятельств и конкретной семьи, где родился малыш. Ребенок, который подвергался мучениям и насилию, не в состоянии отомстить обидчикам в реальной жизни, потому что он беззащитен и слаб, но он может – и, скорее всего, будет – плодить в своем воображении фантазии об отмщении. Ярость, как и страх, никогда не возникает без причины.

Что-то случилось с Алисией – возможно, в раннем детстве. И это спровоцировало ее склонность к убийству, которая регулярно проявлялась на протяжении всех последующих лет. Что бы ни подтолкнуло ее, далеко не каждый решится схватить оружие и выстрелить собственному мужу в лицо практически в упор. У большинства людей не хватило бы духу. Поступок Алисии свидетельствует о глубоком разладе в ее внутреннем мире. Вот почему я жаждал выяснить, как жилось Алисии в этом доме; я искал то, что деформировало ее и что превратило в того, кем она стала, – в человека, способного на убийство.

Я брел по саду среди буйной травы и диких вьюнков. Мой путь пролегал вдоль одной из стен дома. За углом я обнаружил огромную плакучую иву – необыкновенно красивое величественное дерево. Его длинные голые ветви склонялись до земли. Я представил, как маленькая Алисия играет возле дерева и оказывается в тайном, волшебном мире, прячась под пышной листвой. На моих губах заиграла невольная улыбка.

И вдруг вся моя легкость испарилась: я ощутил на себе чей-то тяжелый взгляд и, подняв голову, заметил в окне второго этажа уродливую старуху. Она прижалась лицом к стеклу и пристально смотрела на меня. Я поежился от необъяснимого страха.

К сожалению, я услышал шаги позади себя, когда было слишком поздно. Что-то тяжелое обрушилось на мой затылок, разлилась страшная боль, и все померкло…





16


Я очнулся, лежа на холодной жесткой земле. Первой пришла боль. В голове дико пульсировало, будто череп раскололся надвое. Я осторожно пощупал затылок.

– Крови нет, – послышался голос, – но синяк вам завтра обеспечен. И жуткая головная боль в придачу.

Я поднял глаза. Надо мной с бейсбольной битой в руке склонился Пол Роуз. Он был примерно моего возраста, но выше ростом и шире в плечах. Почти юношеское лицо, копна таких же, как у Алисии, рыжих волос. От него разило виски.

Я попробовал сесть. Не удалось.

– Не торопитесь. Полежите пока, – посоветовал Пол.

– Боюсь, у меня сотрясение мозга.

– Может, и так.

– Какого черта вы это сделали? – возмутился я.

– А чего вы ожидали, приятель? Я принял вас за вора.


– И очень зря.

– Да уж знаю… Я порылся в вашем бумажнике. Оказывается, вы психотерапевт.

Пол извлек из заднего кармана джинсов мой бумажник и бросил мне. Тот шлепнулся мне на грудь, и я убрал его.

– Вы из Гроува?

Я кивнул, и в голове вновь резко запульсировала боль.

– Наверное, узнали, кто я? – проговорил Пол.

– Двоюродный брат Алисии?

– Пол Роуз. – Он дружески протянул мне руку. – Давайте-ка помогу вам подняться.

Пол с удивительной легкостью поставил меня на ноги. Этот парень был силен, как бык!

– Вы меня чуть на тот свет не отправили, – проворчал я, покачиваясь на нетвердых ногах.

– А откуда я знал, что вы без оружия? – Пол пожал плечами. – Вы, между прочим, проникли в частные владения. Вот и получили по заслугам. Кстати, зачем приехали?

– Хотел повидаться с вами. – Я поморщился от боли. – Ох, как я сейчас об этом жалею!..

– Заходите.

Я слишком страдал, чтобы спорить, и покорно двинулся вслед за Полом. Каждый шаг отдавался жуткой пульсацией в голове. Мы вошли в дом через заднюю дверь. Внутри он выглядел таким же неказистым, как и снаружи. Кухню покрывали обои с оранжевым геометрическим рисунком, вышедшим из моды лет сорок тому назад. Потемневшие от старости листы во многих местах отошли от стен, свисали, закручиваясь в спирали, и кое-где почернели, словно начинающая обугливаться бумага. Под потолком в углах виднелась старая паутина с иссохшими трупиками насекомых. На полу серым ковром лежал толстый слой пыли. В ноздри ударил едкий запах кошачьей мочи, и я почувствовал, как к горлу подступил рвотный позыв. Я насчитал в кухне не меньше пяти котов – они спали на стульях и всех горизонтальных поверхностях. На полу валялись открытые целлофановые пакеты, доверху наполненные пустыми консервными банками из-под кошачьей еды. Оттуда шла чудовищная вонь.

– Присаживайтесь, угощу вас чаем. – Пол прислонил бейсбольную биту к стенке возле двери. Я поглядывал на нее. Рядом с ним мне было не по себе. – Держите! – Он протянул надтреснутую кружку с чаем.

– Болеутоляющее в доме есть?

– Где-то валялся аспирин. Надо глянуть… Вот, кстати, средство не хуже! – Роуз помахал бутылкой с виски и плеснул щедрую порцию в мою кружку с чаем.

Я отхлебнул немного. Напиток получился горячий, приторный и крепкий. Пол неторопливо пил чай и внимательно смотрел на меня. Сразу вспомнился пронизывающий взгляд Алисии.

– Ну и как она? – наконец заговорил он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я туда еще не ездил. Отсюда непросто выбраться. Мама болеет, не хочу надолго оставлять ее одну.

– Понятно. Когда вы последний раз видели Алисию?

– Лет сто назад. Мы с ней давно не общались. Я был у них на свадьбе, потом пару раз пересекались… Вот, пожалуй, и всё. Габриэль Алисии шагу не давал ступить. Все контролировал. После свадьбы она перестала звонить. И больше ни разу не приехала. Если честно, мама здорово обиделась.

Я слушал молча. В голове словно работал отбойный молоток, и я едва соображал. Но чувствовал, что он наблюдает за мной.

– Так для чего я понадобился, приятель? – Пол прищурился.

– Собирался задать вам несколько вопросов… об Алисии, о ее детских годах, – с трудом выдавил я.

Понимающе кивнув, мой собеседник налил себе еще виски. Казалось, он немного расслабился. Виски подействовал и на меня: боль слегка притихла, и в голове несколько прояснилось. Главное, не отходить от темы. Не увлекаться лирикой, только факты! И поскорее вон отсюда.

– Вы росли вместе? – задал я первый вопрос.

– Мы с мамой переехали сюда, когда умер отец. Мне было восемь или девять. Думали, что ненадолго, а потом мать Алисии погибла в аварии, и моя мама осталась тут, чтобы присматривать за Алисией и дядей Верноном.

– Вернон Роуз – отец Алисии?

– Ага.

– Он умер здесь несколько лет назад, так?

– Да. – Пол нахмурился. – Покончил с собой. Повесился на чердаке. Я его и обнаружил.

– Ох, какой ужас…

– Да уж, приятного мало. Алисия страшно переживала. Полагаю, тогда мы с ней и виделись последний раз. На похоронах дяди Вернона. Она паршиво выглядела… Еще виски?

Я попытался отказаться, однако Пол, продолжая рассказ, налил в мою чашку новую порцию.

– Между прочим, я не верю, что она грохнула Габриэля. По-моему, это полный бред.

– Почему?

– Алисия никогда не была такой. Не было в ней злобы.