Безупречная репутация. Том 1

Нет, похоже, не придумали. Или этот плешивый их не использует. Он разыгрывает третий вариант, самый удобный и простой в данной локации. Расслабленная поза, насмешливая уверенность, полы расстегнутого мундира расходятся, и становится виден жирненький животик.

– Вы, гражданка Каменская, знакомитесь с Андреем Кисловым. По собственной инициативе или по поручению – не имеет значения. Мы, конечно, проверим ваши показания, но сейчас причина вашего знакомства с потерпевшим роли не играет. Важно только то, что вы, гражданка Каменская, были очень хорошо знакомы с Кисловым. Он вам нравился – привлекательный молодой мужчина…

Ох, с каким наслаждением он произносит «гражданка Каменская»! В голосе следователя – вся классовая ненависть к бывшим коллегам, которые теперь работают куда меньше, а зарабатывают куда больше. Ловко пристроились на тепленькие местечки, никакой ответственности, никаких приказов, внеочередных суточных дежурств, бесконечных отчетов и отписок, многостраничных документов, никакого общения с настырными адвокатами, которых хочется удавить собственными руками, никаких публичных выволочек на совещаниях, короче, никаких прелестей государственной службы в сфере поддержания правопорядка, а денежки за такую райскую жизнь капают приличные и чистые, за которые не стыдно и не стремно.

Терпи. Молчи. Сохраняй спокойствие. Пусть расскажет свою версию, выпустит пар. Только ничему не удивляйся, не прерывай его. Он тоже человек, и он тоже устал, он допрашивает Настю уже… Сколько? Быстрый взгляд на часы, висящие на стене прямо над головой у следователя: уже три часа. Только недавно было два. Время летит… Лишь бы Лешка не спохватился. Пока все тихо, ее телефон на столе у следователя не ожил ни разу. Вообще-то это довольно странно. За три часа ни одного звонка, ни одного сообщения. Наверное, этот урод выключил звук. Если Чистяков опомнился и начал ее искать, то позвонил сначала ей, потом, не дождавшись ответа, ее родителям, и теперь все в панике, ведь она уехала почти четыре часа назад и должна была уже десять раз добраться до дома. Лет двадцать назад можно было при любом случае ссылаться на пробки и безнаказанно опаздывать куда угодно: немедленно проверить твои слова было затруднительно; сегодня же пробками так просто не отговоришься: всегда можно проверить интенсивность трафика в любом месте города при помощи Интернета. К тому же застревание в пробках никак не объясняет тот факт, что ты не отвечаешь на звонки. Телефон не выключен, не находится «вне зоны», машина или стоит, или двигается совсем медленно, так в чем дело?

– Вы сделали Кислову недвусмысленный намек и получили такой же недвусмысленный отказ. Или это был не намек, а прямое и открытое предложение, а, гражданка Каменская? Конечно, это было предложение, вы не стеснялись, ведь вы не привыкли, что вам отказывают, и никакого сопротивления не ожидали. В таком случае отказ прозвучал для вас еще более оскорбительно. Вы впали в ярость, ушли из кафе, прервав беседу на полуслове и не попрощавшись, а на следующий день прямо с утра явились к Кислову, чтобы предпринять еще одну попытку добиться своего и вынудить его вступить с вами в сексуальные отношения…





⁂


«Слишком много всего, слишком быстро, я не успеваю переключаться, – думала Настя, стараясь не расслабляться, слушать очень внимательно, не пропуская ни слова, ни звука, ни жеста. – Нет, не так. Пока я еще успеваю, но я устала, концентрация падает, скорость реакции постепенно снижается, и неумолимо приближается тот поганый момент, когда я дам слабину и допущу ошибку. Собственно, я уже начала ошибаться, когда добавила лишнюю фразу о том, что нежелание с кем-то встречаться не обязательно связано с конфликтом. Значит, процесс пошел, усталость берет свое. Надо собраться, сосредоточиться, не отпускать напряжение».

В самом начале, еще в машине, она была уверена, что Кислов обратился в полицию с жалобой на назойливость частных детективов и преследования с их стороны. Вообще-то полиция на подобные заявления не реагирует, если речь не идет об известной медийной личности или крупном чиновнике. Но Андрею Вячеславовичу удалось каким-то образом убедить их принять заявление, а полицейские с удовольствием решили порезвиться на костях бывших коллег. Ладно, Вася сам представился Кислову, сказал, кто он и в каком агентстве работает, а насчет Насти как он догадался? Выходит, она плохо сыграла свою роль, позволила себя разоблачить.

На протяжении всего пути до места, куда ее везли в полном молчании, Настя методично, слово за словом, секунду за секундой вспоминала свою встречу с Кисловым, пытаясь найти момент, когда она совершила промах. Или таких моментов было несколько? Наверное, она стремительно стареет и теряет профессионализм. Где она прокололась? В чем?

Она не сомневалась, что дело именно в жалобе Кислова, у которого, вполне вероятно, есть влиятельные знакомые, поддержавшие заявителя и надавившие на руководство отдела или окружного управления. Руководство дало команду «фас!» – опера вынуждены исполнять, даже если не хочется. Они для проформы зададут Насте несколько вопросов, запишут ее объяснения и с облегчением отпустят: есть бумага, которой можно отчитаться перед начальством. Если же дело не в команде сверху, а всего лишь в мелком желании куснуть за бочок частных сыщиков, то вопросов будет больше, и времени на всё это уйдет тоже больше, и издевки, вполне вероятно, придется выслушать, но результат окажется тем же. Бумагу напишут, Каменскую отпустят. Все это займет максимум полчаса, у сыщиков нет лишнего свободного времени на подобную ерунду, так что она не станет звонить Леше и предупреждать, что задержится немножко. Во-первых, он встревожится и начнет требовать объяснений; во-вторых, объясняться с мужем в присутствии этих угрожающе молчащих оперов ей противно. Вернется домой и все спокойно расскажет.

В отделе полиции ее провели в кабинет, где уже ждал этот следователь с плешью и яркими изогнутыми губами. Один из тех оперативников, что ехали с ней в машине, ушел, второй остался, то ли собирался полноценно участвовать в разговоре, то ли хотел просто поприсутствовать. В тот момент Настя была еще убеждена, что ей предстоит не допрос как процессуальное действие, осуществляемое в рамках уголовного дела, а обычный опрос как часть процедуры доследственной проверки заявления гражданина. И как гром среди ясного неба прозвучали для нее слова о деле, возбужденном по факту убийства гражданина Кислова.

Ей понадобилось не больше минуты, чтобы справиться с собой и перестроить мозги. Конечно, она свидетель, и свидетель очень важный, это понятно, и потому Анастасия Каменская готова была давать показания и подробно рассказывать все, что ей известно, в том числе и о странных поступках Кислова, и о своих подозрениях насчет шантажа или угроз. Она спокойно отдала следователю свои документы, чтобы он внес данные в протокол, начала добросовестно отвечать на вопросы, а когда речь зашла о длительности ее знакомства с Кисловым, оперативник очень вежливо и даже с извиняющимися интонациями в голосе попросил Настю показать ему свой телефон.

– Если вы утверждаете, что впервые звонили Кислову только во вторник и до этого никогда прежде с ним не контактировали, то в вашем телефоне, наверное, есть подтверждение этому? – сказал он.

– Конечно, – кивнула Настя и протянула ему мобильник.

Оперативник быстро зашел в журнал, просмотрел истории звонков, после чего не вернул ей телефон, а почему-то положил на стол, за которым сидел следователь. Причем положил экраном вниз. Наверное, в этот момент он и отключил звук. Настя насторожилась: что это? Обычная рассеянность? Грубость и невоспитанность? Или фактическое изъятие средств связи у задержанного?

Через пару минут оперативник покинул кабинет, оставив ее наедине со следователем, который вдруг принял очень официальный вид и холодным надменным тоном начал снова задавать те же самые вопросы, на которые она только что отвечала. Ей опять пришлось перестраиваться, потому что стало понятно, что допрашивают ее не как свидетеля, а как хорошего потенциального кандидата в подозреваемые. С каждым вопросом холодность и надменность в голосе следователя нарастали, к ним присоединились явственно слышимые нотки сначала недоверия, потом презрения. Со свидетелями так не разговаривают. Разумеется, кроме тех случаев, когда заранее уверены в их недобросовестности.

Кажется, допрос Анастасии Павловны Каменской был для следователя именно таким случаем, и он этого даже не скрывал. То ли не сумел скрыть, то ли не посчитал нужным. И с этого момента каждая секунда превратилась для Насти в серьезное испытание. Нужно держать себя в руках, ни на что не реагировать, произносить минимально необходимое количество слов. Оставаться спокойной и невозмутимой. Не терять рассудительности, вникать в каждую произнесенную следователем фразу и быстро обдумывать не только задаваемые вопросы, но и мимику, жесты, интонацию. То, что она свидетель, – абсолютно естественно, и в этой позиции она полностью готова к сотрудничеству. Но то, что ее пытаются сделать подозреваемой, Настю никак не устраивало. Откуда взялись эти подозрения? Они возникли на пустом месте, потому что других версий нет? Или кто-то из местных полицейских испытывает к ней «такую сильную личную неприязнь, что прямо кушать не может»? Так Настя, вроде бы, ни с кем, кроме Володи Шилова, и не знакома, и не пересекалась по работе ни раньше, ни теперь. Ну не Шилов же ее так подставил! Зачем? С какой стати? Что она ему сделала плохого?

Когда впервые из уст следователя прозвучал вопрос о ее интимных отношениях с Кисловым, вернее, о намерениях старой мымры гражданки Каменской вступить в половую связь с молодым привлекательным потерпевшим, Насте с огромным трудом удалось не подпрыгнуть на стуле и не открыть рот от изумления. Но она справилась. И даже не спросила, откуда это взялось, просто ответила на вопрос.

А потом в речах следователя промелькнуло, что эту глупость утверждал сам потерпевший. Значит, был какой-то свидетель, сообщивший следствию то, что ему сказал Кислов. Но почему Кислов это сказал? Для чего выдумал такой бред?

Весь этот параллельный поток мыслей нужно было поддерживать и контролировать, одновременно слушая вопросы и формулируя ответы. Делать это в течение пяти минут – нормально, в течение получаса – уже довольно сложно, а в течение трех часов? Настя чувствовала, что силы заканчиваются. Еще чуть-чуть – и она или завизжит, или запустит в оконное стекло чем-нибудь тяжелым.

«Если следователь так себя ведет, то либо он получил команду от руководства, либо клинический идиот. И в том, и в другом случае возражать, негодовать, объяснять, что он не прав, или возмущаться произволом и беспределом – занятие пустое и бессмысленное. Он или исполняет приказ, или свято уверен в себе, поэтому шансов, что он изменит поведение, никаких. Держи себя в руках. Терпи. Не поддавайся на провокации», – твердила себе Настя.

Это слово «провокация» то и дело мелькало в голове, и Настя сначала думала, что следователь пытается вынудить ее совершить ошибку и сказать что-то такое, что подкрепит его подозрения. Но теперь ей стало казаться, что он хочет спровоцировать ее на срыв. На истерику. На повышение голоса, крик, брань, угрозы. Он с нетерпением ждет, когда она утратит самообладание и заорет голосом базарной торговки: «Это твой последний день при погонах! Завтра тебя уволят! Ты не знаешь, с кем связался! Я – ветеран МВД, я людей сажала, когда ты еще на свет не родился! Мне стоит сделать только один звонок по телефону – и ты вылетишь с должности, как пробка из бутылки шампанского!» Или что там еще кричат в подобных ситуациях персонажи всяких детективных сериалов?

Откуда появилось такое ощущение – Настя не знала. Но оно было очень явственным и четким.

На то, чтобы прислушиваться еще и к собственным ощущениям, у нее уже не хватало потенциала. Что он только что сказал? Что она привыкла ни от кого не получать отказов? Очень интересно! Если информация получена от свидетеля, то мог ли Кислов сказать ему такое? Теоретически – да, мог, придумал точно так же, как придумал, что она его домогалась. Но пожаловаться на домогательства – это одно, а сказать, что кто-то не привык получать отказ – совсем другое. Для подобных утверждений нужно или очень хорошо и давно знать человека, или иметь с ним множество общих знакомых, которые и поделились своими наблюдениями, или за короткое время составить личное впечатление, основанное на определенных высказываниях или поступках. Первое и второе исключаем сразу. Третье? Да, с Латыповым у Насти именно так и получилось, но они провели вместе несколько часов, и, кроме того, Латыпов сам искренне признался, что умение не получить отказ и добиться своего является для него признаком профессионализма. Сколько времени Настя провела с Кисловым? Кот наплакал. Что она ему за это время успела сказать? Что она – женщина предпенсионного возраста, которая боится увольнения. Можно было на основании этого сделать вывод, что она не привыкла, когда ей отказывают? Ага, как же. Плохо одетая стареющая тетка из провинции – и привыкла ни в чем не знать отказа. Такое может выдумать только человек с больной фантазией. К тому же патологический лжец, который врет по любому поводу без всякой цели, исключительно из любви к искусству. Похож Андрей Кислов на такого типа? Да что-то не особо…

– Вы явились к Кислову вчера утром без предупреждения и без приглашения, он встретил вас нелюбезно, на ваши попытки вступить с ним в связь снова ответил отказом, и вы, гражданка Каменская, снова впали в ярость. Он был с вами груб, правда? Говорил, что в вашем возрасте и с вашими данными крайне глупо рассчитывать на благосклонность молодого мужчины, и вы почувствовали себя оскорбленной и униженной. Я вас понимаю, любая женщина на вашем месте отреагировала бы точно так же. И вы не сдержались, схватили первое, что попалось под руку, и ударили Кислова по затылку, когда он повернулся к вам спиной. Вероятно, он шел к входной двери, чтобы открыть ее для вас. Он вас выпроваживал? Требовал, чтобы вы ушли и оставили его в покое? Или вы просто сильно толкнули его и он неудачно упал и обо что-то ударился головой? А? Как было? Вы его ударили или он сам упал?

«Понесло тебя, парень, – думала Настя, вслушиваясь в слова плешивого красногубого человека в мундире. – Получается, Кислов скончался от травмы черепа, и орудие убийства в квартире не найдено, иначе ты не предлагал бы мне вариант «сам упал». Если я от этого варианта откажусь, ты должен начать требовать от меня признания: куда я дела то, чем ударила его. Кроме того, убийство произошло вчера в первой половине дня, и в одиннадцать утра, когда я стояла перед квартирой Кислова, об обнаружении трупа еще и речи не было. Даже если допустить, что труп обнаружили сразу после моего ухода и группа выехала в половине двенадцатого, с тех пор прошло меньше полутора суток. Разве судмедэксперт уже предоставил заключение о причине смерти и механизме образования травмы? Как-то сомнительно. На месте обнаружения трупа о причине смерти обычно не судят, только внешние признаки описывают, а уж потом начинается длительная и тщательная процедура судебно-медицинского исследования. «Обо что-то ударился головой…» О какое еще «что-то»? Экспертов-криминалистов отменили? Или они все вымерли? При осмотре места обнаружения трупа они обязательно должны были исследовать все поверхности, о которые убитый мог удариться, и либо обнаружить следы крови, волосы и мозговое вещество, либо не обнаружить. Нашли следы – значит, мог упасть сам, а мог и после предварительно нанесенного удара, это уже скажет судебный медик после вскрытия и исследования, а на это, опять же, нужно немало времени. Не нашли следов удара о поверхность – речь будет идти только о предмете, использованном в качестве орудия убийства. Без вариантов. Так были следы-то или нет? В общем, об обстоятельствах убийства тебе почти ничего не известно, и ты банально берешь меня на понт».

– Вы, гражданка Каменская, не закоренелая преступница, лично для меня это очевидно, поэтому совершенное убийство повергло вас в шок. Вы в панике покинули место преступления и долго приходили в себя, сидя на оградке рядом с подъездом…

«Неужели у них такие хорошие камеры, что на них видно, как я плохо выглядела? Бледная, и лоб в испарине, и дышала часто и поверхностно… И камер этих понатыкано так много, что видно всех и каждого с любого угла обзора, с любого ракурса? Да прям-таки! Значит, все-таки Шилов. Эх, Володя, Володя…»

Настя не успела додумать мысль до конца, потому что дверь кабинета распахнулась и вошли двое мужчин. Один из них, постарше и повыше ростом, молча протянул следователю мобильник со словами:

– С вами хотят поговорить.

Плешивый взял телефон, выслушал несколько коротких фраз, слегка побледнел, схватил свои вещи и пулей вылетел в коридор.

Настя глазам своим не верила. Высокий красивый темноглазый Антон Сташис. И рядом с ним – Дзюба, рыжий Ромчик, на свадьбу которого они с Чистяковым собирались обязательно прийти, но теперь, судя по всему, идти ей придется одной, Леша ведь будет в отъезде. Она хотела что-то сказать, но ни язык, ни губы не слушались. И только когда Антон протянул ей упаковку бумажных платков, почувствовала, что по ее лицу текут слезы.

– Пойдемте, Анастасия Павловна, – мягко проговорил Сташис. – Нас ждут.

– Кто ждет? Где? Мне нужно позвонить мужу, – выдавила она прерывающимся голосом, стыдясь своих слез и не в силах их остановить.

Это не были слезы горя и обиды или, наоборот, радости и облегчения. Это была чисто физиологическая реакция на длительное, почти невыносимое напряжение одновременно интеллекта и воли. Судорожно вытирая глаза и щеки, она пыталась понять, каким образом здесь оказались оперативники из убойного отдела на Петровке. Из ее бывшего отдела… Дело об убийстве Кислова забрали в МУР? Но почему? Просто так дела с территории не забирают. Особая опасность преступника, серия, терроризм? Да не смешите! Резонансное дело? Еще смешнее: Андрей Кислов не политик, не крупный чиновник или бизнесмен, не телезвезда. Никому не известный автор сценариев для многолюдных праздников, не более того. Или все-таки дело именно в личности убийцы, которого Кислов так сильно боялся, и, по-видимому, не зря?


Вытерла лицо, собрала со стола свои документы и телефон, посмотрела на дисплей: шесть непринятых вызовов от Чистякова. А звонок и в самом деле выключен, тут она не ошиблась. Функцию «виброзвонок» она когда-то сама отключила за ненадобностью.

– Не волнуйтесь, ваш муж в курсе, что вы задерживаетесь, – негромко сказал Антон, шагая по коридору. – Мы с ним сразу связались.

– И что сказали?

– Что произошло убийство, вы – важный свидетель, и вас попросили срочно дать показания, касающиеся личности убитого и его поведения за день до смерти. Ничего тревожного, все в рабочем порядке, просто следствию очень нужна ваша помощь.

– Ну, хоть так, – через силу усмехнулась она. – Спасибо, Антон.

Идти далеко не пришлось, кабинет начальника окружного УВД генерала Ефремова находился на четвертом этаже. Сначала Настя увидела самого генерала, костистого, с длинным хрящеватым носом и густыми нахмуренными бровями, и еще какого-то полковника, крепкого и ладного, с приветливым выражением лица, потом краем глаза заметила фигуру в штатском, стоящую в самом углу справа, но у нее не было сил повернуть голову и посмотреть, кто это. Ромчик Дзюба крепко держал ее под локоть, и Настя понимала, что он чувствует, как ее трясет и как подкашиваются ноги. Полковник тут же подскочил, выдвинул для нее стул, заботливо помог сесть. Да что это с ними со всеми?

Генерал откашлялся и представился. Настя молча кивнула в ответ. Не станет она рассыпаться в любезностях, она уже давно не служит, не носит погоны, и для нее хоть генерал, хоть лейтенант, хоть кто – без разницы. Она им не подчиняется.

– Сорокин Валентин Евгеньевич, – назвал себя полковник, – зам по криминальной полиции.

Настя снова кивнула. Ну и что это за цирк с конями?

Генерал сухо принес извинения. Недоразумение. Нерасторопность подчиненных, неумение правильно оценивать и интерпретировать поспешно собранную информацию. Слишком ретивый, но не очень опытный следователь. Надеемся на понимание, большие проблемы с кадрами, объяснимое стремление раскрыть тяжкое преступление по горячим следам. Если бы не полковник Сорокин, который вовремя заметил ошибки в работе оперативников и сообщил руководству…

При слове «руководство» генерал бросил нервный короткий взгляд в угол, где Настя заметила фигуру в штатском. Она уже пришла в себя и успокоилась, нервная дрожь прошла, и у нее вполне хватило сил оглянуться назад и посмотреть, что же это за руководство такое.

Впрочем, она догадывалась, кто это. И не ошиблась. В углу кабинета тихонько стоял начальник МУРа Константин Георгиевич Большаков. Ее бывший ученик, а впоследствии бывший начальник. Теперь многие понятия в ее жизни будут сопровождаться словом «бывший», и все реже и реже можно будет пользоваться словом «будущий».

Большаков улыбнулся ей.

– Добрый вечер, Анастасия Павловна. Сильно вас замучили местные опера?

– К оперсоставу претензий нет. Они со мной почти не разговаривали. Старался в основном следователь, – ответила Настя.

– Руководство следственного комитета по округу тоже принесет вам свои извинения, – торопливо встрял полковник. – Я не снимаю ответственности со своих подчиненных, но, положа руку на сердце, они-то ни при чем, их дело – собирать информацию и выполнять поручения следователя. Они кое-какую информацию получили, очень, надо заметить, компрометирующую вас, следователю принесли, а он уж сам свои выводы сделал, и видите, что вышло! Вместо того чтобы связаться с вами, пригласить к себе и допросить как свидетеля, начал вас терроризировать и запугивать.

«Дурак ты, – беззлобно подумала Настя. – Ну откуда ты можешь знать, терроризировал меня этот плешивый или нет? Тебя там не было, и я никому не успела нажаловаться. А ты – вишь как! – оказывается, уже все знаешь. Горит шапка-то на воре, горит синим пламенем. Не зря у меня было чувство, что меня провоцируют на истерику. Этот крендель плешивый держал на столе включенный телефон, чтобы кто-то мог слышать весь допрос. Кто? Ты? Или начальник следователя? Или какая-то третья заинтересованная сторона?»

– Давайте, если можно, обойдемся без извинений, – сказала она. – Я очень устала, и меня дома ждет муж, который не знает, где я и что со мной. Если вам непременно нужно кого-то наказать, то, пожалуйста, объявите взыскание тому сотруднику, который забрал мой телефон, отключил звонок и не дал мне возможности связаться с мужем, чтобы предупредить, что я задерживаюсь надолго и меня допрашивают в связи с убийством, в котором меня же и подозревают.

Строго говоря, насчет «не дал возможности связаться с мужем» – это уж она передернула. Если бы попыталась позвонить, то не факт, что ей стали бы препятствовать. Но она ведь и не пыталась. Пока ехала в машине, считала, что все будет быстро и небольно и незачем Лешку попусту дергать. А когда осознала, что дело раскручивается всерьез и совсем не в том направлении, ее телефон уже лежал под рукой у следователя, из чего можно было сделать вполне очевидный вывод, что никуда звонить ей не полагается. Но вывод-то мог быть и неверным, она же не проверяла… Все так. Но в ней взыграло совершенно детское желание чуть-чуть укусить. Ей даже стало немного совестно.

Ромчик тут же оказался рядом и протянул руку, помогая Насте встать, хотя теперь необходимости в этом уже не было. Но она улыбнулась Дзюбе и с благодарностью оперлась о его широкую надежную ладонь.

– Мы предоставим вам машину, вас отвезут, куда скажете, – продолжал суетиться полковник, на лице которого проступило нескрываемое облегчение. Видимо, он радовался, что Каменская не устраивает сцену и не истерит, качая права.

– Кстати, о машине, – спохватилась она. – Я не знаю, где она стоит, и у меня отобрали ключи.

– Вопрос решен, – подал голос Антон, стоявший рядом с Большаковым. – Я выяснил, где машина, и взял ключи.

– Вот, Валентин Евгеньевич, учитесь, как надо относиться к ветеранам МВД, заслуженным работникам, – в голосе генерала промелькнула плохо скрытая злоба. – А ваши бойцы только и могут, что ключи и телефон отобрать и в машину запихнуть. Завтра же приказ о взысканиях мне на стол!

Так, здесь идет какая-то своя игра. Впрочем, как всегда, ничего нового.

– Не беспокойтесь, Валентин Евгеньевич, – мягко произнес Большаков. – Я сам довезу Анастасию Павловну. Она сейчас не в том состоянии, чтобы садиться за руль, а мои сотрудники отгонят автомобиль к ее дому. Еще раз спасибо за бдительность и своевременное вмешательство.

– Служу России! – четко отрапортовал полковник Сорокин.





Вадим




– Вадинька, где моя серая шаль с кружевом? Сегодня прохладно, я накину ее, когда пойду к Сарье пить чай.

Блекло-серые глаза смотрят требовательно и тревожно. Когда-то Вадим считал свою бабулю ужасно проницательной, а ее взгляд – пронизывающим. Бабушка видела насквозь. Во всяком случае, ему так казалось с самого раннего детства.

Теперь не то и не так. Как жаль…

– Бабу, сейчас конец осени, все ходят в пальто и куртках. И дождь все время, – со спокойной улыбкой ответил Вадим. – Шаль тебе не пригодится.

Что толку объяснять бабуле, что шаль давным-давно съедена молью и выброшена на помойку? Она все равно этого не помнит.

Деда он с раннего детства называл папой, а вот бабушку отчего-то звал не мамой, а этим странным укороченным «Бабу» с ударением на последнем слоге. Откуда взялось в лексиконе маленького Вадика это слово, никто не знал.