Будьте моей семьей

– Но зачем он меня обманывал? – недоумевала Арина. – Вот ты сказала, а я сейчас поняла, что тогда, когда я его встретила, меня не остановило бы никакое знание о его семье, о его жене и детях, и я бы все равно была бы с ним, куда бы он меня ни позвал, – и возмутилась, взмахнув руками от захлестнувших ее эмоций: – Но зачем, зачем было это предложение выйти замуж, эти рассуждения о нашей долгой совместной жизни, это обручение, эта квартира, наконец?! Зачем, бабуль? Я бы не стала с ним съезжаться и жить, и не рассчитывала ни на что, а просто спала бы с ним, когда он приезжал. Он же это понимал, ба! Он же знает, что я никогда не уведу мужчину из семьи, никогда! Я же рассказывала ему, как меня бросили родители, как мама выбрала другого мужика вместо меня, что я всегда на стороне жен, которых обманывают мужья!

– Думаю, потому и врал, что прекрасно понимал тебя и твой характер. Подозреваю, что Виктор Олегович не лишен некоторого романтизма и самолюбования, и в случае с тобой ему не нравилась роль изменяющего мужа, богатого любовника молодой девчонки, к которой он на самом деле испытывал сильные чувства, ему не хотелось, чтобы ты воспринимала его только так. Ему импонировала роль твоего героя, в чем-то заменившего тебе отца, человека, на которого ты смотришь с обожанием, которым восхищаешься и за которым готова идти на все. И все же, думаю, для него ты была больше, чем просто страсть к молодой, красивой девочке, иначе он не зашел бы так далеко, делая предложение.

– И как мне теперь жить со всем этим, ба? – Сев на кровати, схватив двумя руками бабулю за руку, Ариша глядела на нее больными глазами, из которых все катились и катились слезы. – Это же такое предательство, такое предательство… Почему меня все предают, ба? Почему? Все, кто мне важен, кого я люблю, сначала родители, потом дед так неправильно, так обидно умер за какой-то завод, а теперь вот и Виктор. Я что, какая-то ущербная, ба?

– Так, стоп! – строгим, недовольным тоном остановила ее стенания Анна Григорьевна и возмутилась: – Это что за ерунда такая, а? Полная хрень, как вы нынче говорите! Ну-ка успокойся, тебе нельзя волноваться. И послушай меня. – Она положила вторую ладонь поверх их сцепленных ладоней, тряхнула руки и заговорила четким, убежденным тоном: – Во-первых, тему родителей ты давно закрыла и давно поняла, что никто тебя не предавал, а предавали они исключительно самих себя, изгадив собственную жизнь. С этими комплексами ты справилась еще в подростковом возрасте, тем более их только благодарить надо, что ты осталась со мной, а не с матерью, сменившей уже и не упомнить скольких мужей. С дедом вроде бы тоже разобрались, и ты простила все свои детские обиды. Сейчас ты впадаешь в комплекс жертвы, припоминая все свои обиды, все тяжелые жизненные ситуации, в которых тебя, якобы бедненькую, ужасно обижали, и только пуще накручиваешь себя и жалеешь. Остановись, Ариша. Быть жертвой – это тоже привычка. Вот не имела ее – и нечего приобретать, замучаешься отделываться потом. – И наставительно отчитала: – Надо в любой ситуации вести себя с достоинством, как бы тяжело ни было.

– Но ведь больно, бабушка, – жаловалась Арина. – Это так обидно, так нечестно, так…

– Да, я понимаю. – Высвободив одну руку из сплетения их ладоней, бабушка погладила Арину по голове. – Только если ты перестанешь держаться за эту боль, обиду и жалость к себе и проанализируешь все спокойно, холодным разумом, то поймешь, что во всей этой ситуации полно плюсов, и это сплошь положительный для тебя исход.

– Это как? – поразилась Арина, нервно хохотнув, и вытерла слезы неосознанным, каким-то по-детски беззащитным жестом.

– А давай посмотрим, только если ты способна нормально думать и перестанешь рыдать и примерять к себе роль жертвы, – предложила Анна Григорьевна.

– Перестану, давай, – согласилась Арина.

– Вот смотри, – начала перечислять Анна Григорьевна, – для начала ответь мне честно: если убрать всю эту шикарную жизнь и заоблачные возможности и оставить за рамками вопрос сексуального удовольствия, которое вы доставляли друг другу, то в сухом остатке ты можешь с абсолютной уверенностью утверждать, что по-настоящему любишь Виктора Олеговича? Или это только страсть и восхищение маленькой девочки перед всемогущим, великолепным мужчиной?

– Ну-у-у, – протянула Арина, задумавшись, и неожиданно призналась: – Если честно, последнее время меня все больше стал напрягать этот нескончаемый праздник, вечный карнавал и веселье. Мы же никогда с ним не сидели просто так дома, не вели душевные тихие разговоры, не делились чем-то глубоко личным. Да, секс с ним… – она вдруг замолчала, озадаченная неожиданной мыслью, – а ты знаешь, ба, – вдруг еще откровенней призналась Арина, – секс был, конечно, хорош, но, если честно, бывало у меня и получше. А вот страсть – это да, страсть была офигительная, она все затмевала, и из-за нее близость с ним казалась мне фантастической какой-то.

– Вот, вот, – тихо рассмеялась Анна Григорьевна, – последнее время я стала замечать в тебе перемену, ты начала уставать от такой жизни, да и пылкость твоих чувств поостыла. Так любишь или нет?

– Нет, бабуль, – отрицательно покачала головой Арина, – пожалуй, что нет.

– Вот, – многозначительно подняла палец бабушка, – то есть трагедия обманутой любви не случилась, и чуть позже вы все равно бы расстались. Понимаешь, детка, страсть – она всегда разрушает, всегда, без исключений, а созидает только любовь. Хорошо, что ваша с Виктором страсть не успела разрушить ничьих судеб и не наделала беды. И ты вышла из этих отношений, ничего не разрушив в самой себе и своей жизни, а только приобретя. Смотри, как много тебе дал этот мужчина…

– Все, что он мне дарил, я оставлю ему, ты же знаешь, бабуль, – безапелляционно заявила Арина.

– А я не о барахле с побрякушками говорю, – отмахнулась Анна Григорьевна, – я говорю о том опыте, который ты получила из этих отношений. Благодаря этому мужчине ты стала великолепной женщиной, которая приобрела к своей красоте еще и знания, опыт и изысканность. Я говорю о том, что благодаря ему ты посмотрела мир и побывала в разных странах на вип-уровне, что редко кому удается. У вас были красивые отношения, он старался удивлять и радовать тебя, и за это тоже стоит быть благодарной, и даже за то, что он обманывал тебя. Потому что ты никогда не чувствовала себя с ним вторым номером после жены, всегда находясь в статусе первой и любимой, а это важно. И самое главное, самая большая и великая драгоценность, которую он преподнес тебе, – это ребенок, которого ты ждешь.

– Я пока не успела об этом подумать, – непроизвольно прижав руку к животу, растерянно призналась Арина.

– А я вот сразу об этом подумала, – все улыбалась ей бабуля. – Ты представляешь, какой замечательный малыш у тебя родится от такого умного, сильного духом, здорового во всех отношениях, интересного и привлекательного мужчины.

– Я не скажу ему о ребенке, ба, – сообщила Арина.

– И не надо, – поддержала ее в этом решении бабушка. – Этот этап его и твоей жизни закончен, и каждый должен идти дальше своим путем.

– И ты не станешь меня убеждать, что отец обязан знать о ребенке и все такое, что он сможет ему многое дать? – подивилась Арина.

– Нет, не стану. Отчего-то мне кажется, что лучше Виктору Олеговичу о нем не знать. И незачем нашего ребенка подвергать ненависти со стороны его жены и детей. Эти жены богатых мужей способны на небывалые гадости, охраняя свое благополучие. Не припечет тяжелая ситуация, так и не скажем. Сами поднимем.

– Спасибо тебе, бабуля, – прошептала Арина, собираясь снова заплакать.

– Ну-ну, – поспешила остановить новые слезы Арина Григорьевна, – вот плакать завязывай, это вредно для ребенка. И вообще начинай в первую очередь заботиться о нем. А то удумала тут драмы разводить.

– Не буду драмы разводить, – усмехнулась Арина.

А Анна Григорьевна, придвинувшись к ней поближе, сказала проникновенным голосом:

– У вас был ослепительный, великолепный и необычайно красивый роман. Но запомни, детка, на всю жизнь: пошлость убивает красоту, а появление жены и детей, наличие которых скрывалось, – это уже совершеннейшая пошлость. Отпусти, прости, сохрани в душе благодарность этому человеку и красоту того, что у вас с ним было, и давай жить дальше. У нас новый этап в жизни. Замечательный этап. – Она выпрямилась и весело подмигнула внучке: – Может, вся эта твоя страсть-мордасть несусветная только и нужна была для того, чтобы ты родила этого малыша. Кто знает, у Господа свои резоны.

Никто не знает, вот уж точно.

Через три дня Арину отпустили домой, предписав еще неделю соблюдать постельный режим и продолжить амбулаторное лечение.

Она знала, что Виктору провели удачную операцию, наложили несколько гипсов, и он лежит в такой же вип-палате, но в другом отделении больницы. Она его не видела, несколько раз он звонил и присылал сообщения, но Арина не ответила ни на звонок, ни на СМС.

Зачем?

Она чувствовала странное состояние какого-то внутреннего освобождения, что ли, некой появившейся легкости, свободы, сродни тому, что пережила и испытала после того своего памятного психологического срыва в четырнадцать лет, после звонка мамы. И хоть и жалела о потере столь ярких чувств, эмоций, страстей, но уже как-то так… отстраненно, со светлой грустью, как дождливой осенью грустим мы по ушедшему звонкому счастливому лету, тихонько вздыхая, вспоминая, как же здорово было в нем.

Прямо из больницы они с Анной Григорьевной отправились на Сретенку.

В нахлынувшей вдруг печали Арина медленно обошла шикарную квартиру, свидетельницу ее страстной влюбленности и праздника жизни с Виктором.

Она никогда не чувствовала эту квартиру своей, а себя в ней – чем-то органичным. Они не совпадали никак – врожденная утонченность вкуса Арины и крикливая, вычурная роскошь этого жилища. И если все это не имело значения и даже подчеркивало своей броской, кичливой роскошью их страсть, когда Виктор находился здесь вместе с ней, то, оставаясь одна, Арина словно чувствовала, как эта квартира не принимает ее, отторгает.

Так что и жалеть не о чем, выдохнула Арина.

Она разложила по ювелирным коробочкам все драгоценности, подаренные Виктором, и убрала их в сейф, которым пользовались они оба.


С помощью бабули сложила в чемодан все свое нижнее белье, пижамки и пеньюары, резонно рассудив, что все равно вряд ли кто-то, кроме нее, будет им пользоваться, наряды, которые покупала сама, некоторые вещи, что приобретал для нее Виктор, невысокой стоимости, но из разряда любимых, которые часто носила. Оставила висеть гордым рядом в шкафу в специальных чехлах шубы, соболиную накидку и все шикарные дорогие наряды известных домов, и авторские платья. Не тронув, оставила стоять в гардеробе на своих местах эксклюзивные сумки и обувь, взяв только каждодневную, которую носила постоянно.

Вот и все. Нет, еще кое-какие милые вещицы, не имеющие большой цены, но памятные и связанные с лучшими моментами и воспоминаниями, все фотографии в рамках, на которых она была запечатлена одна или с Виктором. Мало ли, вдруг жена сюда нагрянет. И если Краст еще как-то сможет отговориться от женских вещей, придумает какую-нибудь правдивую версию, то фотографии – это уже конкретный попадос.

Вот теперь точно все.

Виктор больше не звонил и не писал СМС, не настаивал на встрече, но Арина прекрасно понимала, что все равно не удастся избежать разговора – не тот это мужчина, который позволит просто так игнорировать себя кому бы то ни было.

И, разумеется, этот разговор состоялся.

Через пару месяцев после ее выписки из больницы Виктор пришел к ним домой без всякого предупреждения.

– Привет, – открыв ему дверь, доброжелательно поздоровалась Арина.

– Здравствуй, – произнес он немного уставшим голосом.

– Проходи, – пригласила его Арина.

– Я хочу пригласить тебя в ресторан. Нам надо поговорить в спокойной обстановке.

– Более спокойной обстановки ты вряд ли где-то найдешь, – уверила его Арина, – бабушка у своего ученика, и нам никто не помешает общаться. А я угощу тебя чаем того самого сорта, который ты любишь, и своим фирменным пирогом.

– Почему я никогда не пробовал? – поинтересовался Краст, переступая порог.

– Ты не хотел домашности, – объяснила Арина, чуть пожав плечами.

– Спасибо, что подыграла мне тогда в палате, – произнес Виктор, когда Арина поставила перед ним чашку с чаем и тарелку с щедрым куском еще теплого пирога.

– Пожалуйста, – без какого-либо подтекста ответила она.

– Сильно переживала? – спросил Виктор.

Взял десертную ложку, ловко отломил от пирога кусочек, отправил в рот и запил глотком чая.

– Ум-м-м, слушай, это очень вкусно. Зря ты мне его не делала.

– Наверное, зря, – согласилась Арина и ответила на его предыдущий вопрос: – Да, сильно переживала. Плакала, чувствовала себя обманутой и преданной. Было больно.

Помолчали. Он ел пирог с откровенным, подчеркнутым удовольствием, еще и мычал показательно, и запивал его чаем, а она смотрела на это.

И оба понимали, что они так прощаются, скорее всего, навсегда.

– Я могу что-то сделать для тебя? – спросил Виктор, отодвигая пустую тарелку.

– Да, – кивнула Арина. – Объясни, только честно и искренне, зачем ты меня обманул. Ты же прекрасно понимаешь, я так страстно была в тебя влюблена и испытывала такую неистовую тягу к тебе, что никакой факт наличия у тебя семьи меня бы тогда не остановил.

И он объяснил. Повторив чуть ли не слово в слово все, что говорила Арине бабушка в больнице – про свое желание быть для нее чем-то особенным и гораздо большим, чем богатым любовником для молоденькой красивой девушки. Что с ним делалось что-то необъяснимое, когда она смотрела на него своими невероятными темно-синими глазищами, распахнутыми почти от детского неподдельного восторга. Что он как на наркотик подсел на эти ощущения и хотел постоянно удивлять, восхищать ее, чтобы видеть в ее глазах любовь и влюбленное восхищение им самим, и удивление от сюрпризов и подарков.

А еще, в потоке откровенности, рассказал, что квартиру на Сретенке на самом деле он не покупал, она принадлежит его другу, который живет в Америке и который предложил ему пользоваться ей столько, сколько ему понадобится. И о том, что все эти два года, пока он был с Ариной, он отказался от иных своих любовных связей и, можно сказать, был ей верен, если не считать жены.

– Я привез тебе все твои вещи и драгоценности, – закончив что-то вроде исповеди, сообщил Виктор. – Ты зря их оставила. Красивый, конечно, жест, я оценил, честно. Но зря.

– У-у, – покачала она головой, – я не возьму.

– Не глупи, – устало махнул он рукой, – я дарил их тебе от чистого сердца, с любовью. Мне нравилось делать тебе подарки.

– Нет.

– Если ты помнишь, там авторские вещи, сделанные специально для тебя, в том числе обувь и наряды, – рассердился Краст ее упертому отказу и привел еще один аргумент: – Ты живешь небогато, могут настать такие времена, когда эти драгоценности реально смогут тебя выручить и подстраховать.

– Я не возьму, Виктор, – повторила Арина с нажимом.

– Да что за блажь! Честная бедность – это, конечно, благородно, но унизительно и глупо, Арина.

– Разве ты не понимаешь? – спросила она, чуть улыбнувшись. – Если я приму твои подарки, то получится, что ты мне заплатил. Это успокоит твою совесть. Ты человек, привыкший за все платить в этой жизни, особенно за удовольствия. Но это опошлит и обесценит все, что у меня было с тобой, – подчеркнув интонацией «у меня», сказала она. – Со временем я стану для тебя просто приятным воспоминанием об одной прекрасной любовнице в череде меняющихся в твоей жизни женщин, которой ты заплатил, не более того. Каким бы красивым, щедрым и достойным такого великолепного мужчины, как ты, ни казался этот твой жест. А я буду жить, зная, что со мной расплатились, и понимая точную цену, назначенную за мою любовь. Нет, – повторила она, – у нас был великолепный, прекрасный, страстный роман, и я достойна иметь красивые воспоминания о нем, не обесцененные оплатой.

Он поднялся со стула, шагнул к ней, рывком поднял ее на ноги и поцеловал, долгим, горько-сладким прощальным поцелуем, со вкусом и запахом персикового пирога и пряного чая.

Так же резко прервал этот поцелуй, заглянул близко-близко ей в глаза и произнес с теплой, нежной горечью, почти шепотом:

– Дурочка. Маленькая и от того глупая пока еще, наивная дурочка.

Коротко поцеловал еще раз в губы и ушел, больше ничего не сказав.

В тот день, когда Арина впервые после больницы вышла на работу, ее вызвало к себе высокое начальство, что было странным, поскольку руководство такого уровня с рядовыми работниками, к числу которых относилась и Арина, лично не общаются.