Быстро падая

Я корчу гримаску.

– Ауч.

– Ага. – Чейз поворачивает ко мне голову. – Я упал прямо в ящик с инструментами. Вот напоминание об этом.

Без предупреждения он задирает футболку, и, помимо накачанных мускул, таких что можно только позавидовать, демонстрирует круглый шрам наискосок выше пупка. Мне хочется протянуть руку и прикоснуться к нему, чтобы узнать, какой будет кожа на ощупь, но я сдерживаюсь. Может, потому что меня отвлекает татуировка. Я не могу точно понять, что там изображено, так как большая ее часть скрыта под футболкой, но хорошо вижу черные линии. Я тяжело сглатываю.

– Внезапно отвертка воткнулась мне в живот. – Чейз опускает ткань. – Даже больно не было, просто горячо и жгло почему-то. Наверно, я уже был в шоковом состоянии. Потом все закрутилось очень быстро. Джош привел родителей, и мама поехала со мной в отделение неотложной помощи. Она плакала, ругала меня и одновременно продолжала уверять, что все будет хорошо. Не думаю, что когда-либо видел ее такой, – что-то грустное звучит в его словах. – В больнице мне сделали операцию. Но лишь позже я узнал, как плохо все было на самом деле. Потом я проснулся в незнакомой постели и неожиданно для себя стал соседом по палате для…

– Джаспера, – шепчу я.

Он кивает.

– Он находился там на лечении и должен был лежать отдельно. Но, как это часто бывает, места не хватало, поэтому нас поместили в одну палату.

– Что… что у него было?

– Муковисцидоз. Повезло, что рано заметили. Сейчас-то уже есть лекарства, чтобы замедлить ход болезни, но в детстве ему приходилось мотаться на обследования в больницу каждый раз, когда возникала какая-то проблема. В тот момент у него диагностировали воспаление легких.

Муковисцидоз. Я слышала об этом, но, если честно, понятия не имею, что стоит за названием.

Кажется, Чейз замечает мое замешательство, потому что, положив голову на скрещенные руки, продолжает:

– Нарушение обмена веществ. Штука врожденная и относительно редкая. Джаспер объяснил мне это так… – он сдвигает брови, будто пытается вспомнить точную формулировку. – В одном конкретном гене есть дефект, который приводит к тому, что вязкая слизь забивает жизненно важные органы, которые, в свою очередь, становятся восприимчивыми к инфекциям. У Джаспера страдали легкие и поджелудочная. Было столько всего, чего он хотел, но не мог сделать. В то время как другие дети играли на улице, он должен был идти на физиотерапию. Больше, чем глотать таблетки, он ненавидел ингаляции. Когда ему было тринадцать, он отказался принимать лекарства. Просто перестал это делать в знак протеста. Его мама тогда чуть не сошла с ума.

Часть меня не хочет этого знать. Этот смелый мальчик появился в моей жизни тогда, когда я больше всего в нем нуждалась. Я замечала, что с ним не все впорядке, но и подумать не могла, что он смертельно болен. Мы ободряли и поддерживали друг друга. Джаспер был мои другом на расстоянии, я в нем нуждалась. Хотелось бы убедить себя сейчас, что между нами просто радиомолчание. Что он все еще рядом и продолжает свое дело, только без меня. Но кладбище, одинокая комната в доме родителей, рассказ Чейза – все это делает его смерть такой пугающе реальной.

Я не замечаю, как на глаза наворачиваются слезы, пока не ловлю на себе встревоженный взгляд Чейза.

– Эй… – бормочет он и протягивает руку, будто хочет дотронуться до щеки.

Я вздрагиваю и поспешно сажусь.

– Все в порядке.

Дыши, Хейли. Дыши, и тогда все будет хорошо.

Я моргаю, пока зрение снова не проясняется. Дыхание постепенно восстанавливается, но подступающая тошнота остается. Тем не менее не могу перестать расспрашивать Чейза о Джаспере, не теперь.

– Почему ты подвел его?

Молчание.

– Он нуждался в тебе. Ты знал, что все очень серьезно. Он пытался связаться с тобой, но ты его проигнорировал.

– Я знаю, – Чейз тоже садится. – Я знаю, что сделал.

– Почему? – повторяю я дрожащим голосом.

Он не отвечает. Вместо этого поворачивается ко мне спиной.

Более красноречивого ответа быть не могло.

– Я думала, мы договорились, – напоминаю я.

– Так и есть, – он снова смотрит прямо на меня. Взгляд его зелено-карих глаз стал жестким. – Я обещал рассказать о нем. О его жизни. Болезни. Как мы познакомились. Я не соглашался рассказать тебе, как… как…

Я чувствую озноб, несмотря на солнечные лучи. Холод ползет по позвоночнику.

– Как именно ты его подвел?

Понятия не имею, почему я с таким упорством ковыряюсь в открытой ране Чейза. Почему зла, ведь еще несколько дней назад даже не знала его. Наверно, это все ради Джаспера. Я злюсь вместо него, потому что он не может.

Чейз молча смотрит на меня. Это напоминает бесшумную борьбу, и я не знаю, кто выигрывает. Даже когда он переводит взгляд в сторону.

Я резко выдыхаю. Меня это совсем не устраивает. Обычно я избегаю конфликтов, а не ищу их. Я до сих пор слышу в голове гнев и разочарование в голосе Джаспера, когда он рассказывал мне о друге по телефону посреди ночи. Есть что-то в этом парне такое, что заставляет меня идти на отчаянные шаги.

– Пора возвращаться. – Пошатываясь, Чейз встает и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться. Очевидно, это перемирие.

Я благодарна ему за то, что он привел меня сюда и рассказал о друге. Но я не готова его простить. Пока нет. Поэтому я встаю, стряхиваю пыль с одежды и в последний раз бросаю взгляд на долину. Несмотря на разговор с Чейзом, это место остается особенным. Здесь я почувствовала себя другом Джаспера. Я узнала его ближе. Ближе, чем в его комнате. Ближе, чем на его могиле.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем следую за Чейзом к машине. Когда мы покидаем смотровую площадку, это не похоже на прощание с ней, а скорее на немое обещание вернуться снова. Я хочу еще раз побывать здесь, в месте, которое так сильно любил Джаспер. Даже если это последнее, что я успею сделать.






Глава 8





Чейз


Большую часть дороги обратно мы молчим. Только радио заполняет тишину. Когда играет песня из фильма, Хейли делает звук все громче и громче, пока единственным, что мы слышим в ближайшие несколько минут, не становятся голоса Леди Гаги и Брэдли Купера.

Хоть мне и не нравится это признавать, я наслаждаюсь поездкой и видом, открывающимся на долину. С давних пор я испытываю к своей родине противоречивые чувства. Но я обожаю Фервуд, его леса и горы – вообще все, что с ним связано. Мне нравится узнавать людей, у которых я делаю покупки, получаю почту, или которые помогают мне выбирать подарки для друзей и родственников. Есть что-то невероятно успокаивающее в том, чтобы всю жизнь пожить тут и увидеть, как все вокруг меняется и каким-то образом остается прежним. Фервуд всегда будет моим домом, это никогда не изменится. Но большая часть меня хочет уехать отсюда. Подальше от обязательств. Подальше от людских ожиданий. Уехать куда-нибудь, где можно заниматься тем, что хочется именно мне. Некоторое время назад таким местом для меня стал Бостон, куда двумя годами ранее уехал Джош. Но даже там все стало слишком серьезным, сложным. Город. Кампус. Постоянное стремление к цели, которую мне поставили родители, которую вовсе не хотелось достигать.

– Чейз?

Голос Хейли вырывает меня из моих мыслей и возвращает в реальность. Я даже не заметил, как сильно сжимаю руль и напрягаю мышцы. Я бросаю на нее вопросительный взгляд.

– Может заедем на Лавандовую ферму?

Боже, как мне отговорить ее от этой затеи и надо ли?

– Конечно, – говорю я с облегчением от того, что не придется сейчас ехать домой, и на следующем повороте сворачиваю на дорогу к ферме.

Задолго до того, как мы туда добираемся, показываются фиолетовые поля. Пейзаж не похож на те идеальные картины, которые знакомы людям по фотографиям Прованса, это время года уже позади. На земле видны проплешины, почти все цветы уже убраны, но, кажется, Хейли это не беспокоит. Она все время смотрит в окно, и, когда мы наконец прибываем, выпрыгивает из машины еще до того, как я успеваю отстегнуть ремни безопасности. Глядя на нее, я качаю головой.

– Это невероятно! – она запрокидывает голову и кружится на месте, разведя руки в стороны. – Тут так красиво.

Ничего не могу поделать, но я улыбаюсь.

Она выглядит счастливой и одновременно немного грустной, будто каждую секунду, проведенную здесь, что-то меняется в ее душе. Будто никто и ничто не может нарушить ее покой. Даже несмотря на то что из-за сильного аромата лаванды невольно морщусь, я все равно позволяю себе заразиться энтузиазмом Хейли. Одной рукой придерживая шляпку, она, пританцовывая, идет по полю, время от времени наклоняясь и приседая, чтобы собрать лаванду. Неподалеку от нас гуляет местная семья, но они слишком далеко, чтобы мы слышали что-то кроме отдаленных голосов и звонкого смеха детей.

– Ты хоть иногда скучаешь по этому? – спрашивает Хейли спустя мгновение, выпрямляясь с пучком лаванды в руке, и протягивает его мне.

– Что? – Наши пальцы соприкасаются, и на мгновение я удерживаю ее взгляд.

Она сглатывает и отворачивается.

– Как же здесь было раньше? Когда Джаспер был рядом. Когда не нужно было задумываться о деньгах или учебе, о машине и как ее починить, – добавляет она с кривой ухмылкой.

Я не знаю, дело в ее улыбке или словах, но внутри меня что-то екает. Когда Джаспер был рядом… или Джош. В то время мы ходили в школу, а домашние задания и глупые учителя были практически единственными нашими заботами. Почти каждый летний день мы проводили на улице: в саду, на озере, на барбекю, у костра, в походах или даже тут, на этой лавандовой ферме, которая до смерти надоела Лекси и Джошу.

Тяжело вздохнув, я киваю:

– Я скучаю каждый день.

Уголки губ Хейли ползут вверх, однако на этот раз в ее улыбке есть нечто печальное.

– Я тоже, – признается она и идет дальше собирать цветы.

– Чем ты занималась до этой поездки? – невозмутимо интересуюсь я, так как не хочу, чтобы между нами снова возникало напряженное молчание. Не после того маленького противостояния, которое развернулось у нас на смотровой площадке.

– Училась в колледже Сан-Диего, – отвечает она. – Третий год на факультете бизнес-менеджмента. – Она гордо задирает нос.

– А потом ты решила провести лето, путешествуя?

После коротко паузы, она кивает:

– Да.

– Просто так?

– Почему бы и нет? – возражает она, пожимая плечами. – Один раз живем. Я хочу повидать столько, сколько смогу.

Это я в состоянии понять. Даже больше, чем она думает.

– Я все лето провожу в Фервуде или же на одной из строек отца или дяди Александра. Путешествия, к сожалению, не предусмотрены.

Если не считать того, что мой старший брат находится в реабилитационной клинике, которую нам с ним нужно оплачивать. Джош слишком горд, чтобы рассказать маме и папе правду и попросить о помощи, к тому же родители вложили практически все сбережения в расширение компании и ремонт маминого цветочного магазина на Мейн-стрит. Поэтому, даже если бы они знали, даже если бы хотели помочь – они мало что могли сделать, как и я с Джошем. Мы должны справиться с этим в одиночку. И у нас все получится.

– Ты близок со своей семьей? – Хейли сжимает в руке несколько цветков, затем проягивает их мне. Лаванду собирала она, а я получил почетное задание нести букет.

– Да. Раньше Джаспер тоже был частью семьи. Он даже присутствовал на каждом воскресном бранче. Это такая наша традиция.