Что же тут сложного?

– Я?

– Нет, вон та. – Он щелкает пальцами, и на его зов спешит официантка.

– Да, пожалуйста, чем могу вам помочь? – Вежливая, испуганная, улыбчивая, скорее всего, из Прибалтики.

– Еще такого же. Por dos[49]. Мне и ей. Comprendo?[50]

– Да, сэр.

Грант провожает ее взглядом.

– Девке не помешало бы поменьше булок трескать.

Грант работал финансовым консультантом. Теперь управляет группой – точнее, бандой – финансовых аналитиков, что обеспечивает ему доступ к широкому спектру клиентов, начиная от просто богатых до таких богатых, что у их собак есть персональные повара. “ЭМ Ройал” планирует войти в число фондов, в которые обращаются эти клиенты, и моя незавидная задача – сообщить об этом Гранту. Вот только как? Дескать, ты хочешь иметь дело с его компанией и его компании пойдет на пользу то, что ты можешь ему предложить, но этим все и ограничится?

– Должна вам сказать, Грант, что “ЭМ Ройал” действительно хорошая…

– Разумеется, хорошая, черт побери! – не то пролаял, не то рассмеялся он. – Если бы она не была хорошей, лапуля, я бы тут сейчас не сидел.

Я улыбаюсь, словно оценила его остроумное замечание, и продолжаю:

– Мы, разумеется, понимаем, что в вашем распоряжении имеется целый арсенал сильных инвестиционных фондов. Однако преимущества нашего фонда заключаются в наличии диверсифицированных категорий активов, хорошем географическом охвате, открытости другим валютам, сбалансированном сочетании защитных акций и растущих компаний, а также надежных во всех отношениях исполнителях.

Когда только я успела вспомнить этот особый язык Сити, который похож на английский, но при этом звучит так ненатурально? Джек называл его “десперанто” – по-моему, в точку. Джек умеет сформулировать как никто. Я восхищаюсь собой, но все же мне немного не по себе, слишком уж легко я спустя столько лет перешла на этот волапюк. Как будто переехала во Францию и моментально без всякой практики стала нормально общаться с местными жителями.

– И? – спрашивает он. Комплимент ему явно польстил, но он жаждет продолжения. И снова смотрит на часы. Может, они посылают приказ какой-нибудь “Аге” в Уэйбридже разогреть его ужин или еще что-нибудь?

– И нам бы очень хотелось, чтобы “ЭМ Ройал” был представлен на вашей платформе. Нам кажется, что мы могли бы стать прекрасными партнерами…

Черт. Осторожнее, Кейт, как бы этот чувак не решил, что ты на что-то намекаешь.

– Еще бы. Обожаю прекрасных партнеров. Соблазнительное… предложение. (Поздно. Он думает только тем, что у него в штанах.) И почему же?

– Потому что у нас сильная команда аналитиков, и еще потому, что, если честно, мы считаем, что с нами вашим клиентам уже не понадобится никакой другой фонд.

– Ловкий ход.

– Мы стоим дороже индексных фондов и цену на свои услуги снижать не планируем, – добавляю я, и сердце екает. – Но за такие деньги мы гарантируем качественное обслуживание.

– Что ж, неплохо. В общем, Кейти, – продолжает он, огорошив меня уменьшительно-ласкательным обращением (хотя, думаю, он со всеми так, а встреться с Цезарем, наверняка назвал бы его Юликом), – я вас понял. Признаться, я уже кое-что про вас разузнал. Я ведь человек увлекающийся. – Он умолкает, давая мне возможность осознать всю красоту его мысли, и продолжает: – Полагаю, мы заинтересованы в том, чтобы включить вас…

– То есть “ЭМ Ройал”.

– Именно. Включить вас в наше меню.

– Замечательно. Уверяю вас…

– Однако, – он подается ко мне, так что я могу заглянуть к нему под рубашку и увидеть вытатуированную на его торсе грудастую русалку, – нам нужно будет встретиться с глазу на глаз, чтобы обсудить детали, посмотреть кое-какие важные документы.

– Разумеется, Грант. Мои коллеги с большим удовольствием…

– Под “мы” я имею в виду нас с вами, Кейти. Вы и я. Нам нужно встретиться. Где-нибудь в тихом месте. Вдвоем.

Ох уж эти акульи глазки. Оглядывают меня с головы до ног. Я чувствую, как перехватывает мой живот тугая повязка после липосакции. У Ричарда Дрейфуса в “Челюстях” были клетка и гарпун для защиты от акулы, у меня только стол. И, слава богу, два стакана виски, которые в эту самую минуту ставит перед нами официантка, создавая таким образом дополнительный барьер. Дай ей бог здоровья.

– Вам принести что-нибудь еще? – спрашивает она.

Грант жестом отсылает ее прочь. Официантка ретируется. Он снова пялится ей вслед.

– Чуть подкачаться, и будет красотка. Жопа станет поменьше. Ее бы на велик посадить. Ваше здоровье, Кейт. Вы ходите в спортзал?

Я киваю:

– Стараюсь, хотя бы пару раз в неделю.

– Я так и подумал. – Он чокается со мной.

Я не спеша тяну виски, размышляя, как бы не сболтнуть лишнего, взять себя в руки, обратить все в шутку.

– А вы катаетесь на велосипеде, Грант?

– Катаюсь ли я на велосипеде? Гомик ли Гэндальф? Разумеется, катаюсь. Каждые выходные наматываю сотни миль. Натянув сраную лайкру по самую шею. Чувствую себя конфетой в целлофане.

– Надо будет вас познакомить с моим мужем. Поделитесь друг с другом впечатлениями.


Грант хмурится. Дело вовсе не в том, что такие мужчины видят в других мужчинах соперников. Им в принципе не нравится, что в природе существуют другие мужчины. Они, как быки, хотят царить на арене.

– А что у него?

– В каком смысле?

– Велосипед какой?

– Господи, если бы я знала. Но стоил каких-то нереальных денег, тысяч пять…

Грант фыркает от смеха, так что виски течет у него из носа. Не переставая смеяться, берет салфетку и вытирает грудь.

– Пять тысяч пустяки. Мой стоил десятку, и это без колес. Весит не больше яблока, мать его. Можно поднять мизинцем. – Он вливает остаток виски в горло и на несколько секунд замирает, запрокинув голову, – похоже, ждет, что я зааплодирую. Потом ставит стакан на стол и смотрит на меня. – Так что, Кейти, как насчет встречи? Только вы и я. На той неделе. Например, во вторник днем. Пообедаем в “Дорчестере”, “Клэридже”, где скажете. Надо же нам обсудить кое-какие вопросы, узнать друг друга поближе, прежде чем переходить на следующий этап, не правда ли, дорогая?

Я допиваю виски, встаю и протягиваю ему руку:

– Прошу прощения, Грант, мне пора бежать. Приятно было с вами познакомиться. И я очень рада, что вы рассмотрите наше предложение. Разумеется, я непременно пришлю вам всю информацию о ежегодных результатах нашей деятельности, наших протоколах и инвестиционных стратегиях. Боюсь, во вторник я занята, но мой коллега, Трой Тейлор, наверняка с удовольствием меня заменит и выведет наши с вами переговоры на новый уровень.

Грант слушает меня, наливаясь раздражением. Он довольно красив, прекрасно одет и очень-очень богат, но в эту минуту кажется воплощением уродства. Мужчин отказ озлобляет. Потом произносит медленно, буквально цедит слова:

– Да. Да, я знаю Троя. Это ведь он рассказал мне о вас. Мол, новенькая, хоть и старая. Но офигенный профессионал. Так сказал Трой. Я так понимаю, опыт у вас побогаче, чем у большинства из нас. Многолетний, прямо скажем. Вот Трой и думал, что мы, так сказать, договоримся.

Ах вот оно что. За бабником таился негодяй. Тошнотворный поворот сюжета.

– И мы договорились! Рада знакомству, Грант. Увидимся. До свидания.

Я выхожу. Слышу, как он щелкает пальцами у меня за спиной. Последнее танго для Гранта, но, увы, далеко не последний раз, когда я о нем услышу.



20:39

Сегодня на ужин суп, полезная запеканка из батата с мясом и зеленая фасоль – заскочила в “Маркс и Спенсер” на станции. Вообще-то Ричард обещал сам приготовить, но в последний момент ему понадобилось что-то обсудить с этой назойливой кошатницей – кажется, какой-то выездной семинар, посвященный здоровому образу жизни. Я подаю суп, а он сидит, уткнувшись в свой айпад.

– Кейт, ты только послушай. Глава правительственного органа по делам трудящихся старшего возраста предложила тем из нас, кто сдавал экзамены на аттестат зрелости старого образца, говорить работодателям, будто мы сдавали экзамены по новой программе, чтобы те не догадались, что на самом деле мы обессилевшие дряхлые старики сорока трех и более лет.

Ричард разворачивает планшет, чтобы я прочла статью. Чиновница утверждает, что “обладатели аттестатов старого образца”, как она их называет (звучит так, словно они написаны бычьей кровью на папирусе, правда?), могут столкнуться с возрастной дискриминацией. Разумеется, поясняет чиновница, она не призывает врать, однако “если вы столкнулись с подобной несправедливостью, то приходится играть по правилам”.

– Играть по правилам?! – Ричард вопит так, что у него ложка дребезжит в тарелке. – Почему бы ей тогда не упомянуть, что наши экзамены были гораздо сложнее теперешних, так что мы, старичье, умеем писать, читать и считать в уме, не прибегая к помощи электронных устройств.

Черт. Я вдруг вспоминаю, что в резюме для новой работы указала оценки, которые получила за те, прежние экзамены, и при этом написала, что мне якобы сорок два. Мне и в голову не пришло, что будь мне сорок два, я бы сдавала экзамены уже по новым правилам. Настоящее минное поле. Спасибо, что никто в “ЭМ Ройал” не обратил внимания и не попросил показать аттестат. Что бы там ни говорила эта чиновница, скрывать свой возраст не так-то просто. Память нужна как у молодой.

Эмили, которая скрючившись сидит на стуле, подтянув колени к подбородку, вдруг издает стон. Вся в черном, с шарфом, словно сделанным из рыболовной сети, она смахивает на ловушку для омаров, которая собралась на похороны.

– Пап, это несправедливо, – кричит она, – у нас тоже очень сложные экзамены. Вы с мамой вечно говорите, что в ваши годы учились лучше. Это несправедливо. Вы считаете, что я типа полная дура, а я просто переживаю из-за контрольной и остального, к тому же за сочинение я набрала всего шестьдесят три процента.

– Ты и есть полная дура, – бросает Бен, не отрываясь от телефона.

– Бен, прекрати. Хватит пялиться в телефон. Ричард, ты тоже убери айпад. Можем мы хоть раз поужинать так, чтобы вся семья не сидела в интернете? Как это ты набрала всего шестьдесят три процента за сочинение? – Настал мой черед оскорбляться. – Я же тебе помогала его писать. Почему всего шестьдесят три процента?

Эмили, точно черепаха, прячет голову в сетчатый капюшон.

– Мистер Янг сказал, написано хорошо, умно и все такое, но мало ключевых слов. Чтобы оценка была выше, надо было использовать ключевые слова, мам.

– Какие еще ключевые слова?

– Постой-ка, – вмешивается Ричард, – то есть ты написала за Эмили сочинение? Это еще зачем?

– Мама его не писала, а проверяла, – быстро поясняет Эмили, чтобы меня защитить, – она не виновата, что мне не поставили “отлично”.

Ричард переводит взгляд с Эмили на меня и произносит язвительно:

– Только не говори маме, что она не сумела получить за что-то отличную оценку. Такого не случалось с 1977 года.

Бен довольно ухмыляется; примерно такое же выражение лица было у сына в тот день в начальной школе, когда он выпустил на волю обитавших в классе песчанок, “потому что им хотелось на улицу”.

– Если мама не сумела получить “отлично” за сочинение Эмили, значит, экзамены не такие уж простые, – замечает наш домашний логик.

– А я и не говорила, что экзамены простые, Бенджамин. Они трудны своей… я не знаю… бессмысленностью, формальностью, неоригинальностью. По-моему, это никакое не образование. Эмили, дорогая!

Поздно. Дочь убежала наверх. И что теперь? Не могу же я заявиться в школу и нажаловаться мистеру Янгу. Что я ему скажу? “Поставьте Эмили отметку выше, поскольку половину сочинения написала я”? Отличная идея. Должна же быть в жизни хоть какая-то сфера, в которой мне не приходится врать напропалую.

– Мам?