Чужая женщина

Пальцы остановились и сами продолжили играть дальше.

- Зорь, ты не слышишь? Мне не нравится этот депрессняк, сыграй что-то не такое унылое. Можно подумать, мы что-то или кого-то хороним. Я друга домой привел, у меня веселье!

Несколько секунд, и я с диким азартом начала играть «Калинку-малинку» нестройными аккордами. Послышался нервный смех Дениса.

- Зоряна сегодня не в настроении. Хватит, милая. Мы поняли, что развлечь ты нас не хочешь. Устала, да?

- Устала. - повторила я и встала из-за рояля. Перехватила мимолетный взгляд Олега и почувствовала, как онемели ноги, и я не могу и шаг сделать за стол.

- Вы меня простите... у вас все равно мужские разговоры. Я пойду прилягу. Плохо себя чувствую.

Конечно, мне это не сойдет с рук, и Денис устроит мне скандал после ухода Олега, но и разыгрывать сейчас любезную хозяйку я тоже не могла. И именно в этот момент я поняла, что дальше так продолжаться не может. Я должна что-то сделать со своей жизнью, и я больше не могу оставаться рядом с Денисом.

Едва оказалась у себя в комнате, сползла по стене и разрыдалась, закрывая рот руками, так, чтоб даже самой не слышать свой собственный вой. Я не могла держать себя в руках, меня трясло и лихорадило. Я металась по спальне, вдираясь в волосы холодными пальцами и борясь с адским желанием выскочить туда и все сказать при Денисе...а потом становилось страшно, что он навредит моей семье, если придет в ярость, и тогда я понимала, что я в жутком цейтноте и выхода из него нет совершенно. Скорее, почувствовала, чем услышала, как Олег уехал домой, затаившись, с ужасом ждала, когда Денис поднимется ко мне.

И когда раздался сильный стук в дверь, несколько раз вздрогнула.

- Мне плохо. Я не могу встать с постели.

- А я хочу тебя трахать!

Зажмурилась.

- У меня болит живот, и у меня месячные.

- У тебя есть три дырки, Зоря, три, мать твою! И я хочу одну из них. Я оплатил каждую из них. Слышишь? Они у тебя, бля, золотые!

Он икнул, и я поняла, что Денис пьяный вдрызг. Открывать ему в таком состоянии точно нельзя - покалечит.

- Трахнешь завтра, я обещаю. Мне правда плохо, любимый.

- А мне по хер! Открывай! Я трахаться хочу.

И начал бить в дверь ногами. Я зажала уши ладонями, вздрагивая от каждого удара.

- Завтра, милый. Завтра.

- Открываай, сука! Вынесу дверь.

Не вынесет. Сам поставил в каждой комнате дубовые с крепкими замками. Он еще несколько минут тарабанил. А потом, грязно матерясь, поплелся в кабинет, а я бросилась к сотовому, спрятанному под днищем сумочки, включила и быстро набрала Олега. Он мне не ответил.

Рыдая навзрыд, я набирала его снова и снова не переставая. Пока он не выключил телефон и тогда я, растянувшись на полу, заскулила, как раненое животное, кусая костяшки пальцев. Хоть бы слово дал сказать. Оправдаться. Одно маленькое слово. Как же я ненавидела себя за то, что от мыслей о нем все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую. Он ведь не поймёт и не простит меня никогда.

Сама не знаю зачем сестре позвонила, она не сразу ответила. А когда все же проворчала мне «алло», я попросила сфотографировать мне Чертенка и прислать.

- Совсем ополоумела. Видела, который час? Ты что, пьяная?

- Нет... я трезвая. Пришли мне фото сына. Пожалуйста. Моего сына.

- Он не твой сын, а мой. Когда ты от него отказалась, чтоб за папика-миллионера выйти, ты мне всю жизнь испоганила, а теперь он твой? Ты его не растила, только в гости приходила да денег слала. Этого недостаточно, чтоб сыном его называть. И не заливай, что родители заставили, я б никогда не отказалась.

- Сфотографируй, Лераааааа, я увидеть его хочу. Прошу тебя.

- Чокнутая ты! Всегда чокнутой была. Отстань. Я сплю.

И выключилась, а я снова взвыла, пряча лицо в ладонях. Да, не мой он сын. Мы с матерью его сестре отдали...она вырастила мое сердечко. Ее он мамой называет, а меня ...меня тетей. И каждый раз это как нож в горло. Как кислотой по венам да так, чтоб внутри кроме выжженной обугленной плоти, ничего не осталось. Сотовый пиликнул, и я открыла сообщение с фотографией - мой малыш спал на животе, обнимая медведя, и маленькая ножка высунулась из-под одеяла. И в эту секунду я возненавидела себя еще сильнее. За то, что отдала, за то, что смогла отказаться. А ведь можно было...

Нельзя! Ублюдок бы отца засадил. Я сама во всем виновата. Я свой выбор сделала... а родители, которые должны были заступиться, которые должны были уберечь от ошибок, выбрали себя, а не меня. Потребовали этих страшных решений от меня.

Наверное, я никогда не смогу им этого простить. Вот этого принесения дочери в жертву ради обеспеченной жизни и возможности ездить на курорты и по санаториям за деньги моего мужа и пластику маме, и новую машину папе, и Лере стоматолог-косметолог. А на мне синяки светофором разноцветным переливаются несколько раз в году.

«Терпи, дочка. Мужики - они народ такой, ударит, да пожалеет. Какой развод? Ты о чем? А жить мы все на что будем? Ты, если о себе не думаешь, о нас подумай! Эгоистка! Я тебя в муках рожала и ночей не спала. А ты неблагодарная! Плохо ей живется в роскоши! Ну поколотил. Заслужила, видать. Просто так колотить не станет».

Заслужила...тем, что о себе никогда не думала. И так тошно стало, что захотелось сдохнуть. Так с сотовым в руках и уснула на полу. А утром...утром, оказывается, Денис опять куда-то уехал. Мне, как всегда, не сказал куда. Но я в комнате его в шкафах посмотрела, взял ли с собой вещи и сколько. Судя по всему, дня на два уехал. Едва подумала об этом, смска пришла:

«Прости. Выпил вчера лишнего. Мне по делам дня на два. Сам не думал, что утром сорвусь. Карточку на комоде оставил - покупай все, что хочешь».

Усмехнулась и швырнула сотовый на стол. Муж всегда так делал - откупался, если бил или скандал закатывал. А я ...я снимала деньги и складывала на другой счет. После встрясок Денис никогда не спрашивал, на что потратила.





ГЛАВА 13. Олег





Мне хотелось ужраться. Вусмерть. Так, чтоб самому себя в зеркале не узнавать, а потом не просыхать месяцами. Уйти в запой и на хрен сдохнуть, не трезвея ни на секунду. Мимолетное желание слабовольного идиота. И я даже заставил стол бутылками с дешевым пойлом. Сидел на полу в своем любимом углу, курил и смотрел, как этикетки с акцизной поблескивают в тусклом свете грязной люстры. Манят. Зовут обещанием эфемерного рая. А мне вот вся эта хрень ее напоминает...так же рай обещала. Смотрела глазами своими и обещала, мать ее, нечто внеземное и космическое, а на самом деле, как паленое и гадкое пойло, оставила после себя осадок и муть в голове, в сердце и в душе. Мне еще никогда в жизни не было настолько хреново, настолько безвыходно паршиво.

Я ж ее на пьедестал поставил и молился как богине. Сам себе завидовал, пальцам своим, губам, что касались ее. Словно мне снизошло нечто особенное, чистое и светло-невесомое. Счастье. Мне, недостойному алкашу с ветвистыми рогами от жены, волчьим билетом по жизни и гнилыми скелетами из прошлого в шкафу. Я за ними каждую ночь гонялся и каждый раз просыпался под скрежет разрывающегося взрывом железа. Нет, не всегда. Последние недели мне снилась она...всюду она. Двадцать четыре часа в сутки она и двадцать пятым мысли о ней.

И истерический смех - шлюха. Гребаная, проклятая шлюха. Вот что я получил. Обыкновенную шалаву. Хуже бляди любой, потому что они за бабки, за блага какие-то...а эта. Просто слабая на передок дрянь. Увидела, захотела, ноги раздвинула. Банально, пошло и с душком. Как в жизни и бывает. Нет никакой сказки, Громов, и не было никогда. Принцесса оказалась обыкновенной гулящей девкой.

Я лицо руками ледяными тер и вспоминал все с самой первой секунды знакомства и до вот этой встречи у Дениса дома. А ведь все ясно было, и это я, болван, правды перед носом не видел. Не зря ж говорят, влюбленные идиотами становятся, и я стал. Беспросветным дураком. И лохом. Одного только не пойму: зачем? Какого хрена ей дома не хватало? Денис...бляяядь, как только думал о том, чья она жена, тянуло выблевать кишки на пол. Скручивало пополам с болезненной одышкой, и рот слюной наполнялся. Сукааааа, она из меня не только лоха сделала, но и тварь последнюю, подлюку, которая друга вот так...мать вашу, что ж так хреново, что ж так разрывает изнутри?

Денис любит ее. Такой же повернутый на сучке этой идиот. Я вспомнил, как он о ней рассказывал. Как глаза его вспыхивали, блестели лихорадкой, как мои собственные, и мне одновременно выть хотелось, и в тот же момент бить ему лицо в кровавое месиво, потому что он ее трахал...ее...мою богиню. И права на нее все имел, в отличие от меня. Моментами я хохотал, как одержимый, так, значит, рога ставят не только нищим ментам, но и олигархам. Я все в себе проблемы искал, думал, мало дал Ире, мало любил, мало баловал и денег давал, а оказывается, «много» не бывает. Нет никаких законов, никаких правил. Вы можете быть самым верным и любящим, но это не дает никакой гарантии, никакой уверенности, что вас не предадут, не втопчут в грязь вашу любовь и долбаную никому не нужную верность.

И я теперь точно знал, как люди сходят с ума. Нееет, они не кричат, не рвут на себе волосы, они смотрят в одну точку и понимают, что способны кого-то убить. Просто так. Без какой-либо причины. Выйти на улицу и начать убивать.

Я так и видел себя с пистолетом, отстреливающего прохожих с лицами Дениса и Зоряны. Когда в дверь позвонили, я даже не пошевелился, чтобы открыть. По хрен. Пусть катятся туда, откуда пришли. Я никого не жду. И меня никто не ждет. Закончились ожидания. А вообще можно подумать, меня когда-либо кто-то ждал. На хер я никому не сдался. И это не жалость к себе, а констатация факта.

Звонок не затыкался, пел и пел раздражающей протяжной трелью. Я встал с пола...странно, ни грамма спиртного во рту, а чувствую себя совершенно разбитым, словно выглушил пару бутылок паленой водки один. Подошел к двери, резко распахнул и тут же замер. Наверное, если бы на меня сейчас обрушили ведро ледяной воды, я бы не дернулся так сильно, как когда увидел ее. Я даже застонал вслух от мгновенной и неожиданной боли. Потому что, мать ее, не собирался видеть тварь эту. Не сейчас, не сегодня, не тогда, когда я весь как огромный кровоподтек, который тронуть больно.

Смотрел на нее, мокрую от дождя насквозь с прилипшими к лицу волосами, и видел этот дождь у нее в глазах. Он дрожал в ее зрачках и каплями на длинных ресницах. Но мне уже было насрать и на ее дрожь, и на ее лживый, ядовитый дождь. Я смотрел на нее и видел под ним. Вот так наяву видел, как она стонет взахлеб, а Деня ее еб*т на дикой скорости, как суку последнюю, и я за лицо ее схватил и назад толкнул на лестничную площадку. Процедил сквозь зубы:

- Вооон пошла, сука!

А самому в мясо ее изодрать хочется, и выть от жажды этой звериной. Перед глазами мельтешит она и Деня, и мне самому глаза кровью заливает изнутри. Если не уберется, я ее по стене размажу. Теперь я понимал - женщину можно не просто ударить, ее можно забить насмерть.

- Олееег...дай хоть слово сказать, прошу тебя.

- Заткнись...замолчи! Слышать тебя не могу. Всё - ложь и грязь. Ни слова, сука!

Бросилась ко мне и на руке повисла. А у меня горло дерет, и глаза разрывает, яблоки глазные, как кипятком шпарит. И она это видит, а я себя ненавижу еще больше в этот момент. Что ж тебя, Громов, бабы как лоха...а потому что ты и есть лох.

- Уйди, твааарь, уйди. Пришибууу!

- Олееег, я прошу тебя... я уйду от него слышишь,? Ты только скажи, что любишь, и я уйду...клянусь. Я не смогу без тебя.

Шепчет, и слезы по щекам катятся, хватает за лицо, за рубашку, а я руки ее выламываю и толкаю назад, чтоб не трогала, не смела. А потом ослепило, сорвало.

- Шлюха! - наотмашь, так, чтоб голова к плечу склонилась и кровь по губам потекла, и у меня саднит внутри и ее болью, и триумфом, что ей хоть на четверть больно сейчас, потому что она по мне поездом, а моя пощечина так ...ни о чем, - А если не скажу, с ним и со мной будешь или нового найдёшь?

За шиворот ее сгреб и об стену спиной, так, чтоб искры у нас обоих из глаз посыпались.

- Ты что сделала? Что ты сделала, ты понимаешь...он как брат мне, и ты...сука...тыыыыы... я любил тебя!

Она кровь по щеке тыльной стороной размазывает и крепко держит меня за воротник. И смотреть на нее невыносимо, больно в глаза ее смотреть и свое лицо, перекошенное там видеть. Отражение собственной тупости. Жалкий идиот, который даже сейчас дрожит возле нее.

- Пришиби! Сделай, что хочешь со мной... я не смогу без тебя. Олееег...пожалуйстааа, не гони. Хочешь, на колени стану? Простиии...

И вниз опускается, а я ее за волосы и вверх. Убить дрянь хочется и к себе прижать, целовать лицо ее, глаза и губы дрожащие, а картинки никуда из головы не деваются. Она в них голая сверху на нем прыгает, и грудь ее маленькая скачет в такт...его толчкам.

- Вон пошла! Вооон, сука, воон!

Я заорал так, что казалось, у самого кровь из ушей польется. Соседка щелкнула замком и выглянула в коридор через цепочку, а я ногой дверь захлопнул с такой силой, что там ойкнули и запричитали.

- Шлюха ты, вот ты кто. Со мной и с ним...б***ь, как же тошно. Тошно от тебя. Воняет гнилью. Ты понимаешь? Ты. Мне. Воняешь. Им. Как я раньше этой вони не почувствовал?

- Я люблю тебя...люблю, давно люблю. Олег, выслушай...прошу тебя. Просто выслушай меня и решишь...пожалуйстаааа.

- А его? Что ты тогда делаешь с ним, под ним, мать твою? Или это теперь нормально, под двух ложиться? Сначала с одним - подмылась и потом с другим? Ты хоть подмывалась, а? После него и после меня? Как же тошно, б***ь!

- Не надо, Олег не говори так...

- А как? Как мне тебе говорить, если...твою мать...если ты от меня к нему шла, и не заливай, что не трахал. Трахал, я знаю.

И какая-то часть меня ждет, что скажет, не трахал. Солжет. Навешает лапши на уши, и за это я презираю нас обоих еще больше.

- Я уйду от него...

- Что ж сразу не ушла, как на меня потекла? Или у него денег больше, м?

- Мне...мне не нужны его деньги. Так получилось когда-то...так надо было...

Конечно, надо с его-то миллионами. И мне за него обидно, за себя и так же его в месиво хочется. Все это вместе внутри в шар из колючей проволоки превратилось и режет, рвет, катается внутри, и я кровью захлебываюсь.

- А что нужно? Что тебе от нас нужно?