Дите

Железнодорожная станция находилась на окраине небольшого городка. Бежать в темноте было не очень удобно. Как назло, луна скрылась за тучами и видимость сильно упала.

Двигаясь практически на ощупь, я вышел на пустынную асфальтовую дорогу, посмотрел на близкие огоньки городка и, поправив рюкзак, направился к нему прямо по шоссе.



Темная громада здания выросла передо мной через полчаса хождения по населенному пункту. Обойдя здание, обнаружил, что это школа.

Вскрыть замок задней двери удалось только через десять минут — он оказался на удивление приличным. Немного поблуждав по первому этажу, я наконец добрался до учительской, оказавшейся незапертой, и завалился спать на диван, предварительно подперев дверь стулом.



Утро встретило меня щебетом птиц за окном, и женским криком из коридора.

«Черт, проспал!» — мелькнула паническая мысль.

Быстро достав часы, обнаружил, что уже полвосьмого. Следовало поторопиться. Хорошенько зевнув и потянувшись, вскочил и сделал несколько разминочных движений. Углядев на тумбочке в углу графин с водой в окружении стаканов, напился, долил флягу и, плеснув немного в ладонь, обтёр лицо.

Учительская находилась на первом этаже. Подойдя к окошку и взобравшись на подоконник, оценил расстояние до земли. Нормально, невысоко. Спрыгнув на пол, я подошел к двери и, убрав стул, выглянул в коридор. Он был пока пуст.

Пожав плечами, вернулся к дивану и, подобрав рюкзак, ушел через окно, обнаружив при этом еще одну проблему. Когда бросал скальпели, невольно потянул связки руки. Теперь она плохо поднималась выше плеча. Требовалось отыскать какую-нибудь нору и спрятаться в ней, чтобы физически привести себя в порядок.



Город встретил меня приятной свежестью и солнечными лучами весеннего утра. Отойдя от школы, попытался определиться, где я. На улице народу было не очень много. Пристроившись рядом с бойкой старушкой и делая вид, что мы вместе, направился вслед за ней. Пройдя две улицы, мы вышли на небольшую площадь невдалеке от железнодорожного вокзала, на которой находился продовольственный рынок. У афиши я сразу засек милиционера, который внимательным взглядом просеивал людей на площади. Отлипнув от так ни разу и не обернувшейся бабки, направился вглубь прилавков.

Этот рынок стал для меня просто неограниченным источником информации. Прогуливаясь и внимательно слушая разговоры вокруг, я анализировал услышанное и делал выводы. Самым печальным было, что город наверняка оцеплен и огородами не уйдешь. Конечно, вряд ли ищут именно меня, но задуматься стоит. Не знаю, выяснили ли, во что я одет, что стащил из больничного гардероба, но сменить одежду не помешает. В магазин не пойдешь: будут вопросы, почему маленький мальчик покупает без родителей. Поэтому оставался самый простой путь.

Черт, то, что я оказался именно в себе пятилетием, просто бесило. Покинув рынок, направился гулять по городку. Нужное мне здание обнаружил довольно быстро. Завертев головой, я подошел к густым кустам шиповника, растущим у высокого забора. Протиснувшись в небольшой проход, оказался внутри зарослей. Вытащив из рюкзака вещи, аккуратно сложил их, прикрыл сверху грязной футболкой и выбрался обратно.

Подойдя к примеченному ранее детскому садику, прошмыгнул в раздевалку старшей группы и стал быстро открывать шкафчики.

В каждом брал что-то одно. Плотно набив рюкзак, вышел на улицу, улыбнулся женщине, ведущей за руку маленькую девочку, и подумал: «До чего докатился, опять граблю детей».

Переодевшись в ближайших кустах (за что мне нравятся такие городки, так это за обилие растительности), вернулся на рынок. Теперь на мне были плотные синие брюки, серая футболка, отличные полуботинки и старая серая куртка.



Немного побродив по базару и послушав сплетни, купил в рядом находящемся магазине зубную пасту, щетку и мыло в мыльнице. В продуктовом отделе пополнил запасы перца и продовольствия, беря в основном хлеб и колбасу. Выйдя и держа в руках еще теплую сладкую булочку, завернутую в бумагу, направился к станции. Там, купив в автомате стакан газировки с сиропом (пришлось просить взрослых о помощи — самому роста не хватило), с аппетитом съел булочку, внимательно присматриваясь к людям.



Допив газировку и взяв рюкзак, лежащий под ногами, направился к группе детей лет десяти, идущих к вокзалу в сопровождении двух взрослых мужчин. Подойдя ближе, стал внимательно слушать, о чем они говорят, и был изрядно обрадован: выяснилось, что они едут в поход под Ленинград. И что поезд идет до самой северной столицы.

Пристроившись за ними, спокойно сел в поезд и пошел в вагон-ресторан. Подошедшую официантку попросил принести поесть.

Пока обедал, мимо несколько раз проходили парные милицейские патрули, осматривающие взрослых пассажиров. На детей и подростков они не обращали внимания. Значит, ищут остальных беглых зеков. Наконец, лязгнув сцепкой, поезд тронулся и стал набирать ход, погромыхивая колесами на стыках.

Расплатившись за обед и наврав любопытной официантке, что еду в поход с «четвертым Б», где вожатым мой брат, я вышел из-за стола, пропустил милиционера и направился в противоположную от него сторону.

Пройдя пару вагонов, наткнулся на проводницу с плутоватыми глазами. Посмотрев, как она разговаривает с пассажиром, подумал: «А что? Вполне может быть».

Подождал, когда она зайдет к себе в купе, постучал:

— Здравствуйте, тетенька, можно мне зайти?

Проводница пропустила меня внутрь и закрыла дверь.

Подойдя к столику и скинув рюкзачок на сиденье, я достал пятёрку рублей и вместе с запиской якобы от бабушки, накарябанной мной в вагоне-ресторане, протянул женщине, спросив:

— Можно мне с вами доехать до Ленинграда?

Проводница заметно растерялась:

— Что? Как?

Не дав ей засыпать меня градом вопросов, объяснил:

— Это денюжку бабушка дала. Сказала, чтобы я отдал ее тетеньке проводнице вместе с запиской, и она довезет меня до дома.

Женщина взяла протянутую записку, проигнорировав деньги, и стала вчитываться в содержание листочка из блокнота…


В общем, записка от якобы больной бабушки, купюра и очаровательная улыбка сыграли свою роль. Правда, пришлось пообещать, что она проводит меня прямо до дома в Ленинграде.

Из купе проводницы я не выходил все пять часов пути до конечной станции, разве что перед конечной в туалет сходил.



Город встретил нас мелким дождиком и сбивающим с ног ветром. Попытка по-быстрому смыться не получилась. Проводница все время ошивалась в коридоре, из-за чего мне пришлось вернуться в купе. Выглянув в окно, ничего, кроме мокрых рельсов и каких-то построек вдали, не заметил. Встав на стол и отжав защелку, с трудом потянул вниз окно, не дойдя до конца, оно остановилось. Но чтобы протиснуться хватило! Высунув голову наружу, внимательно осмотрелся. Невдалеке находился какой-то тип в дождевике, стоящий ко мне спиной.

Быстро протолкнув рюкзак наружу, я аккуратно бросил его на щебень возле рельсов. Взглянул на типа в плаще — тот не изменил своего положения — вылез следом. Щебень больно ударил меня по пяткам. Кувыркнувшись, чтобы погасить инерцию, схватил рюкзак и направился вдоль поезда.

Добравшись до складов, обнаружил, что один из них не используется из-за здоровенной дыры в боковой стене. Поскольку я был уже насквозь мокрым, решил устроить в нём временную стоянку. Тем более что выгородка кладовщика уцелела — даже стёкла оказались на месте!

Разведя костерок и развесив вокруг него выжатую в меру сил одежду, натянул извлечённую из рюкзака сыроватую рубашку. Судя по старому кострищу, не я первый обнаружил это место, так что надолго задерживаться в нём не стоило.

Пока вещи сохли, осмотрел помещение и нашёл в углу местную газету недельной давности. И очень заинтересовался фотографией на первой странице. Точно, это лицо мне было знакомо, видел репортаж о нем в одной из передач еще в свое время.

Закончив читать, надел еще горячую, но до сих пор влажную одежду, после чего убрал в рюкзак аккуратно сложенную газету и вышел под начавшийся проливной дождь. С территории станции я выбрался только через час — уж больно она была большая.

Город я совсем не знал, попросту никогда в нем не был, и ориентироваться, тем более в сумерках, оказалось очень сложно, а очень хотелось отдохнуть и высушиться. И когда я заметил детский сад, долго не раздумывал — быстро осмотрев заднюю дверь и не обнаружив сигнализации (то ли не увидел из-за своего роста, то ли её просто не было), с трудом вскрыл замок. Проникнув внутрь, разулся, поскольку на ботинки налипло много грязи, и, шлепая по полу мокрыми носками, на ощупь двинулся вглубь здания.



Спокойное место для себя я нашел на третьем этаже, в спальне одной из старших групп. Отыскав ведро, выжал мокрую одежду и применил дедовский способ. Аккуратно расстелив её на одной кровати, накрыл одеялом с соседней, уложив поверх получившегося «бутерброда» матрац. Постелив на него простыню и взяв подушку, заметил слабый свет, чиркнувший по окну.

Взобравшись на подоконник, увидел на улице человека в дождевике и с фонариком в руке. Человек вдруг протянул руку ладонью вверх, после чего снял капюшон. Только тут я заметил, что дождик закончился. Скорее всего, это был сторож. Мазнув фонариком по окнам, что заставило меня отшатнуться, он подошел к парадному входу, задержался на несколько секунд и двинулся дальше, скрывшись за углом.

Проводив сторожа подозрительным взглядом, я подошел к двери и заблокировал ее стулом. Так, на всякий случай. После чего пошел отмывать ботинки в туалет, через полчаса кровать без скрипа приняла мое уставшее тело.



Казалось, только закрыл глаза, а уже солнышко слепит сквозь стекло. Перевернувшись на другой бок, я сладко зевнул и потянулся. Вот как попал в это тело, так вставать утром не просто неохота, а прямо-таки невмоготу. Взяв часы со стоящей рядом тумбочки, посмотрел на время, и тут же вырвалось:

— Блин, пять утра же всего!

Встав и еще раз сладко зевнув, с недовольным выражением лица направился в туалет. Теперь понял точно, что не люблю ранних подъёмов. В свое время я вставал поздно, привык. После водных процедур вернулся в спальню и стал делать уже привычный разминочный комплекс. Сегодня мышцы почти не болели, только когда начал отжиматься на кулаках, стало покалывать в трицепсах. Через час после разминки мокрый как мышь вернулся в туалет и помылся над раковиной, вытершись висящими на крючках полотенцами. Все-таки удобно, даже раковины под мой рост. Насвистывая бодрую мелодию из репертуара Татьяны Булановой, вернулся в комнату.

Приведя спальню в порядок, оделся в высохшую одежду, собрал выложенные для просушки вещи во всё ещё влажный рюкзак и, посмотрев на часы, стал ждать, наблюдая за черным ходом.

Первым появился тот сторож, оказавшийся седым стариком. Звякнув ключами, стал открывать дверь, через которую я попал в здание. На часах было без пяти семь, нормально, как раз в это время и должны подходить сотрудники детсада. Как только сторож скрылся в здании, я, спрыгнув с подоконника, направился на кухню, где спрятался за большой плитой и опять стал ждать. Спустя несколько секунд раздался скрип открывшейся двери, и через помещение прошествовал старик. Посмотрев ему вслед, я закинул лямки рюкзака на левое плечо и вышел во двор. Быстрым шагом дойдя до угла здания, осмотрелся. И увидел совсем рядом двух женщин, идущих к садику. Резко повернувшись, побежал на другую сторону и едва успел укрыться в домике на игровой площадке, как появились обе женщины — судя по комплекции, поварихи — и, беседуя, неторопливо направились к открытой двери.

— Ой, Павловна, что-то не верится. Прям побил?! До крови?!

— Сама удивилась. Всегда спокойным был, а тут… Как начал его гонять да ремнем… — Женщины скрылись в здании, не дав мне дослушать продолжение разговора.

Хмыкнув, я выбрался из домика и, шагая вдоль стены детсада, направился к выходу с территории.

«Так, сегодня вторник, двадцать пятого. Значит, с того дня, как я очнулся, прошло чуть более трех дней. Звонка ждут через двадцать семь дней, но планы у меня изменились. Обойдутся».

На открытые участки улицы старался не выходить. Шел, вертя головой во все стороны. Чуть что — сразу нырял в какое-нибудь укрытие.

По поводу возраста и роста у меня был только мат. Как же заколебало от всех прятаться! Я получил новое тело взамен старого не для того, чтобы прятаться по всяким кустам! А для новой жизни! Новой!!! И собирался обеспечить себе ее на все сто. Не деньгами, нет. Уверенностью в будущем, счастьем и спокойствием. Я не хотел беспредела девяностых. Не хотел позволить внешним и внутренним врагам развалить СССР. Два года в инвалидном кресле заставили по-другому взглянуть на свою жизнь. Да я сам изменился после потери ног, хоть и раньше паинькой не был, после двух лет существования, а не жизни, я стал еще более невыносим. Это другие быстро становятся растениями, можно сказать, забитыми существами, но со мной такого не случилось. За это можно сказать спасибо моему брату, который свел к минимуму общение с врачами, и моему характеру. И сейчас я направлялся на поиски того, кто реально мог в этом помочь. Того, кто не даст развалить государство. Поэтому-то снаряженный и вычищенный снаружи пистолет лежал сверху в рюкзаке, готовый к бою.



Прошмыгнув в небольшой сквер, я вышел к каналу, подошел к парапету и, просунув голову между столбиков ограждения, с интересом осмотрел проплывающий мимо трамвайчик. Оглядев канал дальше, заметил метрах в трехстах пешеходный мостик, изгибающийся кверху. Вдруг какая-то сила выдернула меня с места наблюдения и подняла вверх. Вот блин, только что никого же не было!

С бешенством поглядел на качка, одетого в смешной мешковатый спортивный костюм и кеды. Теперь понятно, как он тут оказался — спортсмен. Скорее всего, бегал-тренировался по набережной. Заметив задницу, торчащую из ограждения, решил проявить героизм, спасая глупого мальчишку.

«Ага, щаз!»

Сердито посмотрев ему в глаза, вежливо попросил:

— Поставьте, где взяли!

Но парень, широко улыбнувшись, ответил:

— Ага, поставлю, а ты опять к парапету. Потом бултых, и поминай как звали. Родители где? — На землю он меня все-таки поставил.

«Хм, позитивный. Даже бить жалко!» — подумал я, прикидывая свой и его вес.

Сразу видно, что в жизни у него все хорошо. Прям так и светится внутренней энергией. У меня в группе был один такой, все сверкал голливудской улыбкой. А после плена смех в его глазах исчез навсегда. Гнилая та история с пленением была, гнилая. Вспоминая, невольно поморщился, отчего парень спросил:

— Случилось чего, малыш?

И отшатнулся от моего бешеного взгляда. Видно, мои ужимки он принял за желание заплакать. Выдохнув сквозь стиснутые зубы и подавив желание говорить матом, уже свободней сказал: