Два месяца и три дня

Ты будешь делать только то, что я тебе позволю.



Максим требовал неподвижности, особенно тогда, когда она была до предела непереносима. Зная, как заставить ее тело пылать от жара, он играл в нее, словно она и вправду была куклой, безмолвной и прекрасной, покорной и согласной на самые изысканные извращения, которые посетят его красивую голову.

Он раздевал ее донага и сажал на пол, где заставлял расставить ноги – широко, еще шире, чтобы ничто не скрылось от его внимания. Он распускал ее черные волосы, вытаскивая из тугой косы свою любимую красную атласную ленту, и связывал ее руки лентой, привязывал к ножке стола.

– Это чтобы ты чувствовала себя беспомощной. Чувствуешь? – вкрадчиво спрашивал он, как всегда, внимательно наблюдая за ее реакцией.

– Да, – кивала Арина, потому что это именно так и было. Беззащитная и раскрытая, полностью в его власти, она ждала, когда он поцелует ее, или положит ей в рот ложку обжигающе холодного мороженого, или заставит кончить, прикасаясь к ее распаленному и возбужденному клитору холодными от мороженого пальцами или языком. Что именно будет следующим, зависело целиком от него. И он изучал ее вкусы и реакции, в еде, сексе или музыке, словно составлял карту только что открытого им континента.

Эти долгие часы были окрашены в багрянец жгучего стыда и острого желания, и Арина с ужасом понимала, что улетает в пропасть, черную дыру, откуда можно уже и не выбраться.

Она была без ума от всего, что он делал с нею. Ей нравилось, как он играет с ее телом, хотя это была не она, а всего лишь тело, и Максим Коршун с восторгом мальчика, заполучившего новую игрушку, экспериментировал, нимало не интересуясь тем фактом, что к этому прекрасному телу прилагается живая, молодая, перепуганная женщина.

Влюбленная в него женщина.

Прискорбно, не правда ли? Поначалу Арина пыталась обмануть себя, она говорила себе – «это только плотское». А потом – «это пройдет, как только он исчезнет из моей жизни». Но с каждым днем она погружалась все глубже, пропадала безвозвратно, утопая в холодных, изучающих ее, внимательных серых глазах. Он был самым привлекательным, но и самым закрытым человеком из всех, кого знала Арина. Разве способен ее понять человек, называющий любовь тиранией адреналина и эндорфинов. Желание, первобытный инстинкт – своего рода схватка, партия покера сознания с «бессознательным», управляющим нами с древних времен. Максим называл инстинкты своими фигурами в сексуальной игре, где приз – физическое наслаждение.

Его любимая игра. Самая острая, самая головокружительная – сильнее любого вина или наркотика – в первую пару месяцев особенно. Так он говорил.

Больше всего Арина боялась, что Максим каким-то образом распознает, что с ней происходит, и станет играть с этим тоже. Использует ее глупое чувство как пешку в шахматном поединке, как еще один пульт управления, как дополнительное средство сделать ее окончательно перед ним беззащитной. Что будет дальше?

Она не позволяла себе думать об этом, и он, Максим, тоже не давал ей возможности размышлять. Он владел не только ее телом, но и ее временем. Но бывали моменты, когда она все же оставалась одна.

Как-то вечером Максим заявил, что ему надо поработать и что мешать ему в этом деле никак нельзя, так что Арина может делать все, что угодно, за исключением того, чтобы покинуть периметр владения Ричарда.

– Я хочу, чтобы в любую минуту я нашел бы тебя неподалеку, если бы захотел, – недвусмысленно пояснил он и улыбнулся.

– Уф-ф! – воскликнула от неожиданности Арина. – Неужели у тебя еще остались силы?

Максим сделал вид, что оскорбился. Он сдвинул брови, велел Арине сесть рядом на стул, зацепил двумя пальцами горловину надетой на нее своей футболки и оттянул вниз так, что обнажились ее груди.

– Мой член встает, как только я вспоминаю тебя или вижу. Любую часть твоего тела, – усмехнулся Максим, зажав оба Арининых соска между пальцами. Она вскрикнула и вспыхнула, чувствуя, как невольно и неминуемо увлажняется ее влагалище от любых его прикосновений. Ее тело хотело служить ему каждую минуту, жаждало снова испытать силу его яростных ударов, глубину проникновения его члена.

– Хочешь меня, да? – обрадовался Максим и легонько ущипнул сосок. Стоило огромных усилий усидеть неподвижно, но губы ее все равно приоткрылись и дыхание сбилось. Что будет дальше – боль или наслаждение? То и другое смешалось в ее сознании в один термоядерный коктейль, крепче которого вряд ли можно что-то найти в целом мире. Максим просунул руку под футболку, скользнул между ее ног и грубо, не церемонясь, ввел два пальца – указательный и средний – ей во влагалище. Арина вскрикнула, и ее мышцы непроизвольно сократились вокруг его пальцев. Максим посмотрел на нее с одобрением.

– Влажная, девочка моя, совсем влажная. И как, скажи, ты умудрилась остаться такой… нетронутой, а? С таким-то темпераментом и внешностью. Ты владеешь сокровищем и даже не понимаешь этого.

– До тебя я и знать не знала о моем… м-м-м… сокровище. Жила спокойно. – Арина старалась не думать об этих пальцах там, в себе.

– Это мне нравится, и ты мне нравишься, – пробормотал Максим, задумчиво разглядывая ее лицо, в то время как его пальцы проникали все глубже, ощупывая стенки влагалища и слегка саднящей от уже привычной боли нежной плоти. – Так хорошо, да?

– Да, – ответила Арина еле слышно, и тогда Максим радостно ухмыльнулся, вынул пальцы и поднес их к своему носу.

– Отлично. Теперь я поработаю, и твой запах останется со мной. А ты беги, мой возбужденный котенок, и мучайся. Только не смей ласкать себя без меня. Поняла?

– Что? Да как ты можешь… – возмутилась Арина, но Максим только погрозил пальцем и повторил запрет. Арина смирилась и с неохотой покинула кабинет, в котором Максим заперся наедине со своим компьютером. Она бродила по комнатам, заглядывала в шкафы и на полки в библиотеке, включала и выключала телевизор с немецкой речью, но ничто не мешало ее сознанию проснуться и задать главный вопрос, от которого она бегала, как от цунами, способного разрушить целые города.

Что будет дальше?

Что делают мальчики с игрушками, которые им надоели?

Как она переживет их расставание и что станется с нею потом? Она никогда не сможет стать прежней, это факт.



В большой ванной комнате, присоединенной не к ее, а к другой, хозяйской, спальне, Арина сидела на мраморном полу в просторном душевом отсеке, подставив теплым струям «тропического дождя» свое тело. Она обхватила колени руками и равномерно покачивалась из стороны в сторону. «Как странно, – думала она. – Ведь он делает со мной ужасные вещи, и с каждым разом я хочу этих ужасных вещей все больше и все сильнее. Я хочу новых ужасных вещей, я мечтаю о том, что он мог бы сделать со мной. Я – ненормальная? Или это такая защитная реакция, моя попытка подстроиться под странные и, мягко говоря, опасные вкусы мужчины, потому что я влюбилась в него?»

Он добился своего, и Арина теперь с трудом могла ходить, как Максим и обещал. И ей нравилось это, и она улыбалась, думая о том, что он «затрахал» ее и что теперь каждый шаг – это сладкое болевое эхо между ног.

Арина морщилась, нагибаясь или присаживаясь, смущалась и краснела, вспоминая то, каким образом были получены все эти отметины любви. Но улыбалась – ведь этот распущенный мужчина желает ее так сильно, что не дает ее телу никакой передышки. Может быть, он не любит ее, но все же… Разве можно назвать его равнодушным?

– Ты здесь? Я обыскался тебя! – Его голос прервал ее мысли, она вздрогнула и вынырнула из сонной неги. – Чем ты тут занимаешься?

– Сплю, – честно ответила Арина, наслаждаясь тем, что он потерял ее и искал.

– И ты не прикасалась ни к чему, что принадлежит мне? – спросил он требовательно.

– А что принадлежит тебе? – поинтересовалась Арина, а Максим за долю секунды сбросил с себя шорты и раскрыл стеклянные створки кабины, чтобы присоединиться к ней.

– Во-первых, все твое тело, – возмущенно заявил он. – Но прежде всего твои оргазмы. И оба комплекта твоих чудесных, истерзанных губ.

Максим протянул руки, поднял ее с полу и прижал ее к себе, сонную и теплую, совершенно расслабленную и разморенную монотонным журчанием горячих струй. Он вел счет своим победам, ее оргазмам и каждой ссадине на ее теле, словно это были призы в каком-то неизвестном и никем не объявленном квесте.


– Ты думала обо мне, пока была здесь? – спросил он, намыливая ее тело большими своевольными ладонями. Его губы танцевали на краю ее верхней губы, она чувствовала его дыхание и его взгляд всей влажной кожей. Его руки требовательно теребили ее другие, нижние губы, соскальзывали в разрез нежной плоти, но сознательно обходя зону клитора.

– Нет, – солгала она, смутно жалея, что нирвана, в которую она провалилась, отдавшись объятиям горячей воды, оборвана. Он не позволит ей прожить и минуту, не думая о нем, пока она нужна ему. Он сделает все, чтобы разбить ее сердце, и она не может ничего этому противопоставить. Она никогда уже не сможет быть прежней.

– О чем же ты думала? – нахмурился он.

– Я хотела забыться.

– Почему? – Он прищурился и крепко взял ее за плечи. – Что ты хотела забыть и что ты чувствуешь сейчас?

– А ты? Ты чувствуешь что-нибудь? – перебила его она. Цунами всех этих сумасшедших дней накрыло их с головой. Ее синие глаза встретились в его серыми, и полумрак ванной комнаты сгустился между ними.

– Ты должна думать обо мне всегда, постоянно! – требовательно произнес он.

– А если я не хочу этого? – Поединок взглядов, начиненных взрывчаткой. Он еще крепче сжал пальцы на ее плечах.

– Я хочу, чтобы ты запомнила меня навсегда, Белоснежка! – провозгласил он будто с какой-то скрытой угрозой.

– Зачем? – возразила она с деланым удивлением. – Я бы, напротив, хотела запомнить только отдельные моменты.

Она врала, врала напропалую, чувствуя какую-то отчаянную решимость и злость. И ее ложь была бы видна невооруженным взглядом, но между ними текли струи воды, и прятаться за ними было куда легче.

– Отдельные моменты? – разозлился Максим. Он захватил ее запястья одной рукой и завел руки ей за спину, нависнув над ней, как огромная скала. Что он сделает? Она никогда еще не видела его в ярости. В нем всегда было слишком много самоконтроля. Может быть, надо остановиться? Но жаркие ночи перемешались в ее голове с холодными словами, в памяти вспыхнули испещренные мелким шрифтом листы контракта. Играй роль, Белоснежка!

– Слишком много эмоций. – Арина сделала шаг вперед и вставила между его ног свою. Возбужденный член уткнулся в ее бедро. Выкрученные назад руки саднили, отдаваясь болью в плечах, но она терпела. – Я потом захочу построить нормальное будущее. Почему тебе так важно быть моим воспоминанием там, в будущем, к которому ты не имеешь никакого отношения?

– Я не знаю, – процедил он хмуро. – Не думал об этом. Так ты хочешь забыть меня, когда кончится это лето?

– Хотела бы этого, – кивнула она, чувствуя, как сердце сжимается в ужасе, а сознание кричит – нет, нет, она все врет! Не верь ей. Она хочет тебя!

– Умно, моя дорогая, – отрывисто бросил Максим, проведя свободной рукой по влажным и черным ее волосам. Она стояла, не шевелясь, как он любит, и чувствовала себя несчастной. – Не думал, что ты столь прагматична.

– У меня хороший учитель, – пожала она плечами.

Несколько секунд Максим просто молчал, затем его пальцы разжались, и Арина испугалась, что вот сейчас он выйдет из душевой кабины и оставит ее навсегда. Только не это. И снова мысль, что она лишится его безвозвратно, парализует ее, и слезы наворачиваются на глаза.

Но Максим здесь, он только на шаг отступил назад, туда, где у стены притулилась мраморная скамеечка. Он садится на нее, несколько секунд изучающе рассматривает Арину, тщетно пытающуюся скрыть смятение. Потом чуть расставляет ноги и тихо командует, восстанавливая «статус-кво», на долю секунды ими утраченное:

– Повернись ко мне спиной, Белоснежка.

Она исполняет то, что ей велено, с радостью. Стоя к нему спиной, легче глотать слезы. Она знает, как ему нравятся ее заплаканные глаза, но сейчас она не хотела бы ему их показывать.

– Подойди ко мне. Не поворачивайся. – Он что-то делает с водой, и капли сверху изменяют траекторию падения, становятся реже и тяжелее. Арина закрывает глаза и делает три неуверенных шага назад, пока ее ноги не упираются в округлую границу мраморной лавочки.

– Расставь ноги, – она слышит в его голосе нотки возбуждения, он заведен, он хочет играть, но только вот в какую игру на сей раз? Она покорно ставит ноги, как ей сказано, на ширину плеч и в тот же миг чувствует его ладони на бедрах. – Шире.

Именно чего-то в этом духе она и ожидала, и все же вскрикивает, когда резким движением Максим притягивает ее к себе и заставляет упасть на него, сажает ее к себе на колени. Ее ноги – на его ногах, она падает, она его оседлала. Арина снова кричит, на этот раз громче. Невероятно твердый, большущий член пронзает ее и быстро, бесцеремонно прорывается внутрь, преодолевая сопротивление тела. Удар – и он проникает в самую глубину, вламывается туда, как безжалостный захватчик. В такой позиции ей ни укрыться, ни смягчить падения.

– Ты чувствуешь меня, дорогая? – спрашивает Максим, но не ждет ответа. Он тихо смеется, приподнимается, упирается одной рукой о лавку, другой вцепляется в Аринины бедра.

Рррраз! И мощный удар его бедер насаживает ее тело еще глубже. Арина кричит, не сдерживаясь. Кажется, он решил наказать ее таким образом и рывком врывается в нее еще глубже. Его орган заполняет ее целиком – странное, непередаваемое, пугающее и восхитительное чувство тотальной наполненности дополняется его отрывистыми толчками и его руками, раздвигающими ее колени еще шире.

– Ты такая тугая, ох, как это хорошо. Никак не привыкну. А тебе нравится, дорогая?

– Очень… это очень сильно, – шепчет она, и это комплимент, хотя ее голос дрожит. Максим целует ее в шею. Новый рывок. Он владеет ее телом, как полноправный хозяин.

– Обхвати руками мою шею, – шепчет он. Арина поднимает руки и изгибается, чтобы сцепить их замком на сильной шее Максима. Он отпускает на секунду ее бедро. Его рука вольно и по-хозяйски прогуливается по открытой, приподнятой груди. Арина стонет, и в этот момент Максим наносит ей следующий удар. Он разводит ее ноги еще дальше в стороны, он насаживает ее на себя, толчок за толчком, удар за ударом. Она теперь полностью сидит на его члене, невозможно сбежать и почти невозможно дышать.

– А так нравится? Ты будешь помнить меня всегда, скажи мне! – требовательно шепчет он, проводя рукой по ее раскрытым, распахнувшимся от сильного натяжения створкам половых губ. Он прикасается к тому месту, где его член входит в нее, и тут же новым толчком подтверждает свою власть.

– Да, буду, – кричит она, и только тогда Максим проводит пальцами по ее напряженному, почти болезненному клитору.

– Я всегда буду твоим первым мужчиной, слышишь? Это мой сюрприз и самый нежданный подарок судьбы. Никто не забывает своего первого мужчину. И я не позволю тебе лишить меня этого.

Вставая, он легко поднимает ее, ставит перед собой.

– Поставь ногу на сиденье, – командует он. – Нагнись вперед немного.

Теперь он берет Арину стоя. Он удерживает ее бедра, не позволяя ей уклониться от его проникновения и на миллиметр. Затем он вдруг убирает руку и снимает со стены лейку душа на гибком шланге. Вода течет с лейки упругой теплой струей, и Максим направляет эту струю ей на промежность. Теплое, мягкое прикосновение воды к клитору заставляет ее застонать и забиться, но Максим удерживает ее на месте, продолжая сладкую пытку.

– Что, нравится? – спрашивает он и нежно проводит языком по мочке ее уха. Арина почти не слышит его. Резкие, непредсказуемые удары твердого, безжалостного члена и струи воды, согревающие клитор и нежную плоть вокруг, погружают ее почти в беспамятство, почти лишают разума. Она ни о чем не думает, ничего не помнит, она – лишь распластанное и побежденное, униженное и вознесенное до небес тело. Она – чувство во плоти и плоть, захваченная чувством. Влагалище сжимается и расслабляется, тело двигается навстречу ударам властвующего над ней пениса. Теперь уже все равно, что некоторые удары могут причинить боль, она хочет этой боли, стонет и просит еще.

– Да, да! – шепчет она, и эти слова даются ей с огромным трудом. Она потеряла способность рассуждать, ее голова запрокинулась. Она изгибается и стонет, и отчаянно ждет чего-то – этой неведомой волны, которую Максим с такой легкостью порождает в глубинах ее тела. Ее глаза закрыты, в то время как Максим играет с водой, то приближает струю, то уводит в сторону.