Главарь отморозков

– Мне, товарищ полковник, это объяснил начальник штаба сводного отряда спецназа. Мы с ним на связи.

– Да, еще мне сказали, что у вас могут быть данные по банде эмира Шерхана.

– Есть предположения. И есть видеозапись. Если укрупнить, можно даже отдельные лица рассмотреть. Не все, правда, но отдельные можно. Если вы знаете Шерхана в лицо, пожалуйста, мне не жалко.

– Если можно, мы бы посмотрели…

– До рассвета времени много, успеете посмотреть.

– А что на рассвете?

– Вертолет прилетит со следственной и прокурорской бригадами. И попутно к нам пополнение, группа технической поддержки, новое оружие доставят. Как только прилетят, мы сразу выступим на поиск банды. Территорию передадим и выступим.

– Обговорим наши общие дела, старлей, – согласно кивнул полковник и добавил: – Правда, лучше бы не на ходу…

– Конечно, у нас полнопрофильный окоп вырыт, места всем хватит. Прошу… – Я сделал жест рукой, и полковник Сомов сразу двинулся вперед. Его группа за ним, мы со старшим сержантом тоже не отстали.

До рассвета оставалось еще часа полтора. Рассвет в горах приходит, как и закат, резко, без обычного для средней полосы утреннего сумрака. Солнце выходит из-за гор, и сразу наступает световой день. Хуже бывает, когда небо грозит тучами, тогда световой день приходится дожидаться. Но в эту ночь небо было чистым, светила луна, и звезды висели привычно низко над землей, как везде в горах.

– Вы, товарищ старший лейтенант? – спросил по связи часовой с левого фланга.

– Мы идем… – отозвался я.

– Как в войсках «Стрелец» работает? – поинтересовался полковник Сомов.

– На открытой местности никаких проблем. Только вот на прошлой неделе, когда одну пещеру обследовали, были помехи. Камни экранируют, наушники «фонят». Но перебоев не было, голос и сквозь фон доходит. А вы с «Ратником» знакомы?

Он спрашивал у меня, как человек знающий, поэтому я и задал этот встречный вопрос.

– Мы «Ратник» одними из первых испытывали.

– Мы тоже, – признался я. – И испытывали одними из первых, и в эксплуатацию, товарищ полковник, получили одними из первых.

Мы спустились в окоп. Часовой при нашем приближении вытянулся по стойке «смирно». Ликвидаторы спецназа ФСБ, все пятеро – старшие офицеры, коротко козырнули часовому и прошли дальше, вслед за мной. Мое место было в середине второго звена общего взводного окопа, там, где располагалось второе отделение. Там и мой рюкзак лежал в нише, а в нем хранился командирский «планшетник». Вытащив, я загрузил его, сердясь на то, что он загружается намного медленнее моего личного «планшетника», оставшегося дома в распоряжении сына-шестиклассника. Но тот «планшетник» многое и не умел. В него просто вставлялась «sim-карта», и можно было осуществлять сотовую связь. А вот в армейском «планшетнике» была заложена шифровально-дешифровальная программа, этим он и отличался от гражданского. Кроме того, имел и другие полезные функции, такие, как связь со спутником военной разведки, который был в состоянии транслировать на монитор в режиме реального времени то, что видит его камера. Правда, разрешение на такую работу давалось не всегда. При испытании комплекта «Ратник» в боевой обстановке, помню, мне разрешалось хоть круглосуточно поддерживать связь со спутником. В повседневной же службе на это требовалось отдельное разрешение и собственный одноразовый пароль для входа в систему…

– Видеозапись? – спросил Сомов, забирая у меня из рук мой «планшетник», когда тот загрузился.

– Так точно, товарищ полковник.

– Сначала расскажи, что тут у вас произошло. Как так получилось, что банду выпустили?

Я включил на коммуникаторе блокировку внутренней связи, чтобы не рассказывать опять всему взводу то, что бойцы и без меня хорошо знали, и доложил полковнику то, что уже докладывал майору Колокольцеву.

Выслушав меня, полковник показал, что с «планшетником» общается достаточно хорошо, он легко нашел и включил мою видеозапись. И так же легко укрупнил изображение, останавливая воспроизведение на каждом лице, которое можно было рассмотреть. Четверо его спутников встали за спиной своего командира и тоже просматривали запись. Особого внимания удостоился один из раненых с рукой на перевязи.

– Эмир Шерхан… – констатировал полковник Сомов. – Вот он куда спрятался…

– У него почему-то больше всего бинтов на кисти, – не понял один из двух подполковников, – а ведь я руку ему прострелил в середине предплечья.

– Это не бинты, – обратил я внимание на укрупненное изображение. – Видимо, пуля сломала кость, и на руку наложен «лубок»[8], сделанный из подручных средств. Простейшая шина. С одной стороны дощечка, и с другой тоже. Одну дощечку удалось укоротить по размеру, вторую или не получилось укоротить, или просто времени не было, поэтому приложили целиком, а чтобы не торчала сильно, бинтом перемотали. Был у меня во взводе такой же случай. Солдату пуля руку перебила. Дощечек не было, и палки от кустов отламывали, чтобы «лубок» сделать. Две палки вместе связали, на одну сторону. Следующую отломили, а потом парную к ней. И сразу связали, поторопились. Оказалось, что они длиннее. Но новые ломать времени не было. Привязали, как получилось, и бинтами замотали. Так до госпиталя и носил…

– Эмир Шерхан в госпиталь ложиться не будет… – сказал один из ликвидаторов.

– Стрелять с такой рукой сложно, – заметил я. – Особенно в первые два дня. В руке после очереди «зубная боль» начнется. А если пуля еще и нерв задела, то вообще месяц после каждого выстрела плакать будет.

– Скоро рассвет, – взглянул на часы Сомов. – Вертолет когда вылетает?

– Обычно пилоты рассчитывают так, чтобы в темное время над равниной лететь. А как к горам подлетят, уже светло должно быть. Раньше всегда так было. Но на равнине раньше светает…

– Значит, скоро будут. Какой вертолет? Много людей?

– Мое пополнение – семь человек с объемным грузом спецтехники. Честно скажу, даже не знаю, что за группа. Сообщили только, что в помощь мне отправили, и все… Они летят вместе со следственной бригадой и ее охраной. Следственная бригада – там и следаки Следственного комитета, и из прокуратуры обязательно несколько человек. Охрана обычно в составе отделения или даже взвода «краповых». Вертолет, думаю, здесь большой нужен. На «Ми-8» все не поместятся. Скорее всего, «Ми-26».

– Да, вероятно, – согласился полковник. – «Ми-26» быстро летает. Нам с ними встречаться здесь вовсе не обязательно. С вами встретились, это уже для нас, скажу честно, плохо. Но мы одну задачу выполняем, так сказать, смежники. А вот с прокурорскими встреча будет лишней. Куда нас спрячешь, старлей?

– Рядом ущелье, туда следственная бригада и двинется, – прикинув варианты, ответил я. – Будут, думаю, даже пещеру осматривать, где Шайтанов зимовал. В ущелье вам нельзя. В окопе остаться – тоже рисковый вариант. Кто-то из них может полюбопытствовать, как бой проходил, откуда огнеметчик стрелял? Они обычно все это измеряют лазером и в протокол вписывают. Считают, чем объемнее протокол, тем больше их заслуга. Заставляют ждать, пока его напишут, чтобы я подписал. Только я в этот раз ждать не собираюсь. Мне в погоню идти следует. Пусть потом протокол на базу привозят, там прочитаю и подпишу…

– Это все понятно. Но нам куда спрятаться? – поторопил меня полковник Сомов, снова глянув на часы.

– Я вижу только один вариант. Уйти вправо, в ту сторону, куда двинулась банда. Но там велика вероятность малыми силами на бандитов нарваться.

– Теперь это называется «на бандитов нарваться»… – усмехнулся другой полковник, высокий, худощавый, напоминающий своим орлиным профилем хищную птицу. – А раньше, насколько я помню, называлось «найти банду». Найти, чтобы уничтожить…


– Полковник Лущенков прав, – согласился Сомов. – Значит, мы выдвигаемся в том же направлении, в котором и раньше шли.

– На мой взгляд, это единственный вариант. Как далеко вы уйдете?

– Думаю, километров на пять-шесть, и там вас дождемся, чтобы дальше двигаться вместе.

– Я недавно встречал отряд охраны следственной бригады Следственного комитета. Так те ребята были с собственным «беспилотником». Пять-шесть километров… Это попадет в поле зрения «беспилотника», если он у них будет, – предупредил полковник Лущенков, потирая свой породистый орлиный нос с горбинкой.

– Значит, следует забираться дальше… – решил полковник Сомов.

– Как бы нам не разойтись… – предположил я худший вариант. – Впрочем, в любом случае, мы пойдем по следу банды, вы, наверное, тоже, значит, мы вас нагоним. Только может получиться, что вы следы банды затопчете, и нам придется по вашим следам идти.

– А мы следов вообще не оставляем, – сурово сказал один из двух подполковников группы ликвидаторов. – Обучены, как лиса хвостом, за собой заметать…

– Следов не оставляют только птицы в небе и спецназ ГРУ на земле, – возразил я. – Все другие обязательно наследят. А мой следопыт проведет нас лучше, чем любая гончая. Он опытный…

– В любом случае, мы уже выходим, – сказал Сомов. – Чтобы до прибытия вертолета на десяток километров отдалиться, время требуется. Спасибо за видео. Теперь у нас есть подтвержденная версия. Ждем вас на десять километров западнее. Следственной бригаде о нашей встрече лучше не знать. Это большая и основательная просьба. Кстати, там, куда мы выдвигаемся, есть что-то такое, что может заинтересовать Великого Шайтана?

– Там есть ущелье с прямым выходом в Грузию. Не десять километров от нас, а больше двадцати пяти. Это на самой административной границе между Дагестаном и Чечней. Я опасаюсь, что он за границу собирается сбежать.

– Сейчас в Грузии обстановка не та, чтобы его приняли. Хотя кто знает, какие у него там связи. Связи в нашей жизни решают многое, если не все.

– Обстановка, может быть, и не та… Тем не менее оружие и боеприпасы ему турки поставляют через Грузию. Как раньше поставляли, так и теперь. Если наверху люди сменились, это не значит, что они сменились и внизу.

Полковник Сомов поднялся и поправил на плече прицел снайперской винтовки с тяжелым объемным глушителем. Точно такие же винтовки были еще у троих, и только один из подполковников имел хорошо мне знакомую винтовку «ВСК-94»[9]. Из такой стрелял наш батальонный инструктор снайпинга старший прапорщик Николаев. И все офицеры батальона, как люди, обязанные знать снайперское дело, чтобы при необходимости заменить снайпера, проходили время от времени у него краткосрочный курс и тоже из «ВКС-94» стреляли. Иногда старший прапорщик Николаев выезжал с каким-то взводом в командировку на Северный Кавказ, но, к сожалению, я с ним в одну смену ни разу не попал.

– «Выхлоп»[10]? – спросил я полковника, кивнув на винтовку, с которой был знаком только с чужих слов и по специальным журнальным обозрениям.

– Он самый. На сегодняшний день, как я считаю, для любого спецназа самое подходящее оружие. Если уж попал, то попал. Никаких тебе хлопот с раненым противником.

– А эмир Шерхан? – намекнул я, помня, что Шерхан был ранен в результате обстрела как раз группой ликвидаторов.

– Подполковник Храмцов стрелял из своей винтовки в грудь, прикрытую бронежилетом, а Шерхан неожиданно руку поднял. Я сам его на прицеле держал, но стрелять не стал, он нам живым нужен. После попадания в руку эмир сразу за камень свалился. Камень большой был, такой даже наша пуля не берет… Я еще трижды по нему стрелял, надеялся, что эмир перебежать захочет. Но он не вылез, перепугался после ранения. Самые жестокие люди всегда самые трусливые. Они свою трусость жестокостью к тем, кто ответ дать не может, компенсируют.

Вслед за командиром группы поднялись и четверо его бойцов.

– Двинули… – нестандартно скомандовал Сомов и первым выпрыгнул из окопа. Для своего возраста выпрыгнул очень легко, как хорошо тренированный солдат спецназа ГРУ…



Я уже много раз слышал про существование групп ликвидаторов и при ФСБ, и при ГРУ, но лично встретился с ними впервые. И даже в свое время предполагал, что разговоры о ликвидаторах – это очередные бредни всегда готовых обгадить Родину либералов. Но слухи держались долго и упорно. Говорили, что, например, у нас в ГРУ в такие группы набирают офицеров, которые за какие-то гражданские проступки попали под статью Уголовного кодекса. Их «вытаскивают» с «зоны» часто по поддельным документам и отправляют таких людей служить в «сектор Эль». Когда люди живут по поддельным документам, они всегда остаются у Службы «на крючке» и никогда не поступят вопреки приказу, даже если так не велит совесть. Выбора им не дают. Или делай, что приказывают, или отправляйся назад, в «зону», и, возможно, с новыми дополнительными обвинениями, после которых из-за колючей проволоки сможешь выйти, только если снова Службе вдруг понадобишься и покаешься в своем предыдущем ослушании. Как формируются группы ликвидаторов в ФСБ, я не слышал, а спрашивать о таком ликвидаторов, что прибыли в расположение взвода, естественно, невозможно. Сам факт, что офицеры группы ФСБ желали избежать встречи со следственной бригадой Следственного комитета, уже предполагал что-то, о чем лучше не говорить вслух. Но меня эти вопросы касались мало, и потому я предпочитал не забивать себе голову догадками и предположениями. Главное было в другом: мы с этими ликвидаторами делали общее дело и старались сделать его хорошо, с чувством собственной ответственности за тех людей, которых мы своими усилиями пытаемся оградить и защитить от бандитов. И вообще я привык воспринимать людей визуально – нравится мне лицо человека или не нравится. У ликвидаторов ФСБ были хорошие, честные лица, которым хотелось верить. Может быть, слегка смурные, тем не менее, эти офицеры вызывали симпатию…



Прибежал старший сержант Соколянский, показал пальцем на коммуникатор. Я забыл выключить блокировку, а сигналы вызова при заблокированной внутренней связи доходят только тогда, когда шлем на голове. А я шлем снял, чтобы кофе из термоса попить. Коммуникатор я сразу разблокировал, но шлем надевать не стал, потому что кофе допить не успел, и вопросительно поднял подбородок в сторону своего заместителя.

– Часовой говорит, вертолет приближается…

– Пора бы уже, – согласился я. – Пойдем встречать?

– Рановато вроде, товарищ старший лейтенант. Когда еще винты остановят…

Теперь и я услышал громкий хлопающий звук двух двигателей большегрузного вертолета, общая мощность которых, как говорят, достигает почти двадцати трех тысяч лошадиных сил. Хороший табун в небе летает… Звук приближался и снижался.

– Пойдем, площадку выберем поровнее. Такие тяжелые машины не любят мягкую землю.

– Здесь мягкой земли-то и нет. Все пересохло.

– Тем не менее, если шасси провалится, приятного будет мало. Нам претензии предъявят, караулить обяжут, а у нас на это времени не отпущено.

Мы выбрались из окопа и выдвинулись напрямую к входу в ущелье. Площадку для вертолета я выбрал «на глаз» сразу, чуть левее от каменных «ворот» и на таком расстоянии от скалистой стены, чтобы винты могли вращаться безопасно. Сплошного монолита в предполагаемом месте посадки поблизости было не найти, но большие камни, глубоко засевшие в почву и присыпанные в промежности землей, создавали достаточно ровную и прочную поверхность. Рассвело уже достаточно. Я стал сигналить руками, и пилоты легко поняли меня. Не в первый раз вертолеты сажаю, жестикуляция отработана.

Вертолет сначала завис над нами, потом начал снижаться, не просто поднимая неимоверную пыль, а разгоняя ее в разные стороны от места посадки. Он сел точно в место, которое я показывал пилоту, и почти вплотную к нам. Пришлось даже сделать с десяток шагов в сторону, чтобы он на голову не угодил. Голова у меня, вообще-то, крепкая, но такую тушу она явно не в состоянии выдержать.

Так мы со старшим сержантом оказались под крутящимися винтами. Любую шапку, берет или кепку в этом случае и даже, наверное, привычную спецназу камуфлированную бандану пришлось бы придерживать рукой. Но шлем был пристегнут под подбородком, и его придерживать необходимости не было. Шлем и обтекаемый, и закреплен на голове прочно, и, что важно, достаточно легкий. Когда нам раньше предлагали надевать на голову тяжелые стальные каски, мы их, удалившись от мест, где находились под присмотром командования, попросту пристегивали к поясу за спиной, а голову предпочитали повязывать банданой с фетровой полоской, не дающей поту стекать на глаза. Но про эти времена уже давно благополучно забыли, поскольку шлем «Ратника» не только обеспечивает безопасность, он еще и удобен, и существенно упрощает действия подразделения за счет интегрированной арматуры связи…





Глава третья