Истерли Холл

Да, он пересечет канал на пароходе, а потом сядет на поезд и поедет в Париж. Оттуда он направится к Сомме, реке, название которой, как говорил мистер Сандерс, кельтского происхождения и означает Спокойствие. Так хочется почувствовать себя спокойно, хотя бы один раз. Может быть, там он сможет так себя чувствовать. Широкая река, она извивается и петляет…

– Слушай меня, мальчишка, – раздалось рычание.

Боль в груди не давала дышать. Ребра треснули, Оберон знал это, такое уже случалось с ним не один раз. В почках ощущалась пульсирующая резь, биение сердца отдавалось в разбитом лице.

– Ты позор семьи, но, похоже, не стыдишься этого. Может, тебе ремня дать?

Отец снова приподнялся, балансируя на носках ботинок.

Оберон чуть не засмеялся. Ремня? Он не ребенок, но какая разница? По крайней мере, отец никогда не поднимал руку на Веронику. Странно все-таки. Женщины, наверно, избавлены от ярости отца. Или не избавлены? Он снова подумал о Вейни. Отец уволил ее. Она что же, спорила с ним? А он разозлился? Убегала она от него на балкон? А он подходил все ближе, ближе. Она перевернулась через перила или он, забывшись, толкнул ее? Или она действительно прыгнула? Он должен был не допустить этого. Да, не допустить. Отец повторил:

– Еще раз спрашиваю, мне прибегнуть к ремню?

– Нет, отец, вам не нужно применять ремень. Я слушаю.

Говорить было больно. Больно вообще все и уже давно. И опять он чуть не засмеялся. Что это с ним? Раньше он плакал.

Отец переместился к окну. Оберон не смел пошевелиться, хотя у него ломило спину и дрожали ноги. Он перенес вес с носков на пятки и снова на носки, как их учили в школе на занятиях по подготовке офицеров кадетского корпуса.

– Ты не вернешься в Оксфорд. Ты останешься здесь и под моим руководством станешь мужчиной. Исключение из университета – не повод для смеха, – отец сверлил его взглядом.

О господи, он все-таки засмеялся? Очевидно, нет, потому что отец продолжал:

– Ты растратил мои деньги, беспечно забыв про домогательства этих кретинов с их Народным бюджетом. Но погоди, в палате лордов уже приготовились стереть ухмылки с их физиономий. Ни одна ленивая сволочь не получит от нас пенсию!

Он бил кулаком по ладони, как актер в водевиле.

– А пока я бы предпочел, чтобы жалкие слабаки вроде тебя не создавали мне лишних забот.

Оберон кивнул:

– Я понимаю, отец.

«Говори то, что он хочет услышать», – повторял он себе, стараясь как можно меньше шевелить губами. Снова придется сглотнуть кровь. Понятно, что его слова звучат невнятно. А отец продолжал, размахивая рукой, как будто дирижировал каким-то шутовским оркестром.

– Ты вернешь мне деньги. В шахте Истон ты будешь сидеть рядом с управляющим Дэвисом. Ты будешь изучать бизнес. Впереди ожидается немало волнений, потому что я собираюсь воспользоваться Актом о восьмичасовой смене и урезать зарплаты. И ты преподашь им урок, если они посмеют бастовать. Кроме того, ты сократишь количество опор в забоях и вообще все, что возможно, чтобы повысить отдачу чертовой шахты и сделать ее более производительной. Да, и не забудь про три дома Фроггетта. Их нужно выкупить немедленно. Это лазейка для шахтеров, и ее нужно закрыть, причем недорого. Имей в виду, дома не должны достаться никому из них. Это понятно? Я хочу, чтобы рабочие были накрепко привязаны к своим коттеджам, чтобы они знали, что им, если что, грозит выселение, так что пусть работают как сумасшедшие. Как ты выкупишь дома, меня не интересует, но ты должен их выкупить.

Теперь он тыкал пальцем в воздух, целясь Оберону в лицо. Из отца получился бы неплохой убийца, это точно. Балкон… Может быть, все было по-другому…

– В этом году не будет охоты, никаких развлечений. Я буду приезжать чаще.

Отец отошел от окна и направился в его сторону. На Оберона накатил страх. Чаще? Насколько? Отец подходил все ближе, и вот он уже совсем близко, напротив него. Оберон ощутил на лице его дыхание. Именно в этот момент отец уловил запах бренди.

И снова заработали кулаки, удары наносились все чаще, все время по ребрам, потому что вечером предстоял званый ужин и следов не должно быть видно – вот о чем думал Оберон, глотая слезы. И тогда отец остановился, торжествуя.

– Ты трус и мерзкий неудачник.

Оберону было позволено уйти. Он каким-то образом нашел дверь и, выглянув, посмотрел налево и направо. Слуг не было видно, но их никогда не видно, они знают свое место, а он должен знать свое. Он тащился наверх, в свою комнату, при каждом шаге от боли у него перехватывало дыхание, и он знал, что должен добиться успеха на шахте. А что, черт возьми, случится, если он не добьется? Он отбросил страх и увидел себя во Франции, на Сомме. А интересно, есть там зимородки? Он возьмет лодку и будет ловить рыбу. А вот он уже и наверху, слава богу.



Миссис Мур с трудом добралась до своей комнаты. Званый ужин закончился, кастрюли, сковороды, тарелки и прочая кухонная утварь были вымыты. Время приближалось к полночи, шоферы увезли своих хозяев, и зал для прислуги казался каким-то голым и невзрачным без их фигур в форме и начищенных до блеска сапогах. Лакеи и горничные мыли бокалы и серебро в буфетной, но все еще находились на службе, на случай если семейству потребуется горячий шоколад.

Эви вытерла стол предположительно в последний раз за этот день и выскользнула на улицу вдохнуть напоследок свежего воздуха. Да, ужин прошел удачно, и она, Эви, тоже способствовала успеху. В свою книгу рецептов она занесла множество новых кулинарных секретов и подсказок. Ее переполняли гордость и удовлетворение своей работой. Было холодно, и Эви накинула шаль на голову и закутала горло. Она подняла голову и посмотрела на звезды. Что сейчас делают Джек и Тимми, спят или бредут домой, отработав смену в шахте? А Саймон спит или тоже где-то стоит и любуется звездами? В парке ухали совы, из конюшен доносилось фырканье лошадей и постукиванье копыт, когда они переминались с ноги на ногу.

Эви тихонько двинулась по вымощенной булыжником дорожке, направляясь к Тинкер, старой пони леди Вероники, нащупывая в кармане захваченную из кладовой морковку. Войдя во двор, она увидела конюха, стоявшего под масляной лампой прямо напротив конюшни, где находилась пони. И он курил! Она окликнула его:

– Парень, ты что делаешь? Потуши сигарету, тут же все в момент будет в огне. Подумай о лошадях. Тебя уволят, глупенький.

Она побежала прямо по скользкому булыжнику, рискуя подвернуть лодыжки.

– Потуши сейчас же.

Как только она побежала, ей наперерез, оскалив зубы, с лаем выскочили из-за угла две таксы леди Вероники. Вот дела, это же просто бунт на корабле! Она перешла на шаг, стараясь унять собак, продолжавших кидаться во все стороны, как бесноватые. Конюх никак не реагировал на ее предупреждения, поэтому она, подбежав к нему, попросту выхватила сигарету у него из пальцев и затоптала:

– Тебя же уволят, почему ты не слушаешь меня? Леди Вероника появится через минуту, раз собаки уже здесь.

Тинкер уже ржала и мотала головой, выглядывая из стойла. Находясь в световом кругу, конюх, поворачиваясь, споткнулся и с громкими ругательствами наступил на одну из такс. Та громко завизжала, и обе собаки бросились ко входу в дом, но потом одна вернулась. Господи, только не хватало, чтобы леди Вероника выплыла из-за угла! Эви ухитрилась поймать парня и схватила его за руку, не давая ему упасть. В темноте она не видела его лица.

– От тебя несет спиртным, ну-ка соберись и иди спать, бестолочь! Ты же не сможешь утром встать вовремя, чтобы подмести чертов двор, если будешь бездельничать тут всю ночь. И разве ты не понимаешь, что будет с лошадьми, если все тут загорится? Давай, поторопись. Миледи идет по нашим следам.

Эви замерзла и устала. Ей надо лечь и заснуть. У ног ее продолжала прыгать собака.


Парень вырвался из ее рук, и в какой-то момент ей показалось, что он ударит ее. Эви отступила назад, но он опустил руку и сказал:

– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? И вообще, как ты, черт возьми, посмела говорить со мной?

Эви замерла. Перед ней стоял не конюх. Мальчишка Брамптон – вот кто это был. Вторая собака с тявканьем вылетела из-за угла, и теперь обе носились кругами вокруг Эви и мистера Оберона. Раздался голос леди Вероники, больше похожий на шипение:

– Изюм, сюда. Об, где ты, ради бога? Об, иди в дом и не усугубляй положение.

Мистер Оберон произнес: «Il faut parler français, nous avons des serviteurs ici»[12].

Он ведь думает, что Эви не поймет, что он предупреждает сестру, чтобы она говорила по-французски, потому что слуги слышат? Спасибо, господи, за мисс Мэнтон. Эви повернулась к нему и, стараясь изменить голос так, чтобы его невозможно было узнать, в надежде, что он слишком пьян, чтобы запомнить, как она выглядит, произнесла:

– Простите, сэр.

Эви решила, что должна была это сказать. И может быть, ей следует объяснить мистеру Оберону, что она ошиблась и приняла его за простого конюха, но черта с два она это скажет. Она отказывается делить людей на «простых» и «непростых».

– Об, давай, – прошипела Вероника. – Vite![13]

Он повернулся, и при свете лампы Эви увидела наконец его лицо – жалкое, разбитое. Она видела, как он с усилием заставил себя выпрямиться, опустил плечи и тихо позвал:

– Ягодка, Изюм, ко мне!

И ушел в дом, не оборачиваясь. Перед ужином было объявлено, что мистер Оберон нехорошо себя чувствует и не сможет присутствовать на ужине, поэтому места за столом следует перераспределить. Мистера Харви это отнюдь не позабавило.

– Все ясно, слишком много бренди, – буркнул он. – А теперь придется заново переставлять стулья и сдвигать тарелки.

– Чего-то много, это точно, но только не бренди, – пробормотала себе под нос Эви, поворачиваясь, чтобы уйти. Ей слишком часто приходилось видеть лицо Джека после кулачных боев, чтобы не распознать следы ударов. Она уже слышала сплетни, а теперь получила им подтверждение. Эви содрогнулась. Чтобы отец мог сделать такое с сыном! Она дошла до кухни, где свет и тепло подействовали на нее успокаивающе. Из моечной вышла Милли со шваброй. Девушка едва не падала от усталости.

– Так годится? – спросила она, указывая на пол. Тревогу Милли, казалось, можно было пощупать руками. Позади нее стояли Энни и Сара, бледные, как тени.

Эви взяла у нее швабру.

– Все хорошо, именно так и требуется. Ты отлично справилась.

Сегодня вечером все слишком перенервничали.

– Я протру пол, а ты достань кастрюльку на случай, если понадобится приготовить горячий шоколад, и ступай к себе. Снять бальное платье ты можешь и без помощи крестной матери-феи, а потом сразу в кроватку.

Милли рассмеялась.

Эви отпустила всех спать, но сама она добралась до постели только к двум часам ночи, уже ничего не чувствуя от усталости. Но заснуть ей мешала мысль: уволят ее завтра или нет? И что будет с побитым беднягой?





Глава 7




Наступило время завтрака, но никаких вызовов от миссис Грин или мистера Харви не последовало. Миссис Мур раскричалась, потому что Эви пережарила почки. Повариха отозвала ее в кладовку и спросила, какой дьявол в нее вселился.

– Они захотели почки с темными приправами, – выговаривала ей миссис Мур, – но не заказывали цветовое сходство с шахтерами.

Эви все ей объяснила. Миссис Мур побагровела.

– Мы все узнаем во время ланча. А пока работай и ничего не говори. Сосредоточься на том, что делаешь. Всегда старайся сосредоточиться, солнышко, эта привычка спасет тебя от многих неприятностей.

Утро тянулось невыносимо долго. Она сходила за травами к садовникам, но в этот раз там был Сидни, а не Саймон, и Эви могла быть замечена. Она заторопилась назад, на кухню. Когда она пересекла двор и направилась к ступенькам, ведущим вниз, из коридора вышел Роджер, камердинер, и стал подниматься по ступенькам. Он посторонился, когда она проходила, но, протянув руку, схватил ее за локоть. Эви уронила стебли розмарина на ступеньки и, высвободившись, наклонилась, чтобы подобрать травы. Роджер тоже наклонился, голова его оказалась совсем близко к ее лицу. Он погладил ее по руке, когда она начала сгребать стебли.

– Давай я, – предложил он.

Эви покачала головой.

– Это моя работа. Не нужно мне помогать, – резко сказала она. Он засмеялся, обдав ее ароматом перечной мяты.

– Жизнь состоит не только из одной работы. Ты знаешь об этом, Эви? Ты ведь Эви, правда? Может, поболтаем немного попозже, познакомимся?

Эви собрала все до последнего стебли розмарина и быстро поднялась, так быстро, что он пошатнулся. «Давай не будем», – подумалось ей. Но она вспомнила о необходимости быть осторожной. Особенно после вчерашнего вечера. Об этом она не забудет. Слышала ли уже что-нибудь миссис Мур?

– Мне нужно идти, – сказала она, сбегая вниз.

Она ворвалась на кухню. Миссис Мур покачала головой, произнеся одними губами: