Иван Грозный. Сожженная Москва

– Благодарствую, Петро. Ты вернешься в посольство?

– Кто знает? На то повеление будет.

– Ну, тогда удачи тебе.

– И тебе так же.

Бордак выехал на Варварку и, подъезжая к своему дому, чувствовал, как сильно бьется сердце. «С чего это вдруг? Почему так сердце бьется, почему лишился покоя, ведь не в бой же иду, а к себе домой?» – успокаивал он сам себя. Но волнение не проходило. Когда соскочил с коня и открыл створы ворот, от дома к нему бросилась Алена:

– Михайло! – Не добежала, остановилась, засмущалась. – Вернулся.

– Я же обещал.

– То добре.

– Поди ко мне, Алена.

Она покорно подошла, и Михайло крепко сжал ее в своих объятиях.

– Рада?

– Очень рада!

Он отпустил ее, и она, поправив платок, воскликнула:

– Ты же, наверное, проголодался, помыться хочешь?

– Не мешало бы.

– Я тогда на поварню и в мыльню.

– А что, Марфы с Герасимом нет?

– Как же, тут оба.

Появились Герасим с Марфой. Тако же радостные.

– Доброго здравья тебе, Михайло Алексеич! – поклонился Герасим.

– И лет долгих, в счастье и любви, – добавила Марфа.

– Вам того же, дорогие вы мои. Знали бы, как соскучился.

– Знамо дело. Не в слободу ездил, в Крым проклятый.

Герасим забрал коня. Марфа поспешила готовить еду, а Алена занялась мыльней.

Бордак помылся, помолился, потрапезничал.

Сели на крыльце погутарить, но разговору помешал подъехавший всадник.

– Михайло Бордак тут проживает? – спросил он через городьбу.

– Тут. Ты кто?

– Гонец царский.

– Вот как? Погодь, – встрепенулся Бордак и вышел на улицу: – Слушаю тебя.

– Государь повелел тебе ныне же, как стемнеет, быть у великокняжеского Дворца. Зайти по подземному переходу Тайницкой башни, от тебя недалеко. Стража предупреждена, проводят. Ждать государя со стороны башни у дворца.

– Понял. Но когда точно подойти, ведь темно и вечером, и ночью, и утром.

– После вечерни.

– Ясно. Буду!

– И не запаздывай, у царя окромя тебя дел немало.

– Откуда тебе-то знать?

– Оттуда, – бросил гонец, развернул коня и пошел к Кремлю.


– Что-то случилось, Михайло? – подошла к нему Алена.

– Ничего особенного. После вечерни я должен встретиться с царем.

– Ой, с самим Иваном Васильевичем? – ахнула она.

– Да.

– Так ты такой важный вельможа?

– Нет. Я не вельможа. Просто я на службе. А как вернусь, надеюсь, ты постелешь нам в одной опочивальне?

– До свадьбы-то не можно, Михайло, – зардевшись, прошептала Алена.

– Господь простит нас. Ибо любовь – это и есть жизнь.

– Думаешь?

– Уверен. Но если не желаешь…

– Я постелю нам одну постель, – кивнула она и обняла Бордака.

– Ну, и добре, красавица ты моя!

Они вернулись к дому. Светило солнце, день погожий, думы в радости. Что еще надо человеку?

Незаметно подкрался вечер.





Глава четвертая




На вечернюю молитву Михайло, Алена и Петруша прошли в церковь Святой Великомученицы Варвары. Служба длилась около часу, и молились люди истово. Алена не переставала удивляться такому скоплению людей, изяществу и богатству православного храма, хотя была здесь не впервые. Рядом молились и Герасим с Марфой. Когда вышли из храма, на душе было светло, а вот на улице заметно потемнело. Дул слабый, теплый еще ветерок, гнал по мостовой опавшие листья, шелестели ветвями молодые березы. Люди расходились по домам, трапезничать и спать. Русский люд ложился спать рано. Может, оттого и бегали по Москве тысячи малышей – ночь дана не только для отдыха.

– Хорошо-то как, – проговорила Алена.

Михайло перекрестился на храм, кивнул:

– Хорошо и светло. Но что-то я Герасима с женой не вижу.

– Видать, к себе подались.

Когда вернулись на подворье, Герасим оказался там. Он знал о вечерней встрече Бордака в Кремле, но ни во что не вмешивался, заканчивая дела, начатые днем. А на подворье, в хозяйстве их всегда не счесть.

Алена выставила трапезу. Курицу с бульоном, рыбу, хлеб и квас.

Потрапезничав, Бордак вышел во двор. К нему тут же подошел Герасим, спросил:

– Я тебе еще нужон, Михайло? На подворье порядок, скотину напоил, накормил.

– Благодарствую, ступай домой.

– Тебе до Кремля идтить, а как не возвернешься до утра? Невеста твоя, еще не привыкшая к жизни городской, бояться будет. И хотя никакой угрозы нету, да и стража службу блюдет крепче прежнего, а все одно боязно ей.

– Не сидеть же тебе на подворье, покуда я не возвернусь?

– Пошто нет? Похарчевничаем с Марфой, и приду, тут во дворе и дождусь.

– Свою супружницу дома одну оставишь?

– Ей что? Она привыкшая.

– Чегой-то ты темнишь, Герасим, – пристально посмотрел на помощника Бордак.

– То на улице темнеет, а я что? Я помочь желаю. Алена такая боязливая и теряется, коли кто чужой объявится. Даже обычный прохожий, интересующийся, как пройти к нужному дому.

– Нет, Герасим, твой интерес в другом, – покачал головой Михайло.

– В чем же? – умело изобразил недоумение работник.