Иван Грозный. Сожженная Москва

– Азат всегда в состоянии заниматься делами.

– Ну, что ж, веди тогда к своему господину.

Курбан провел русского посланца в большую комнату, где на подушках, уложенных на цветастом ковре, восседал Азат.

– Приветствую тебя, мурза, – сказал, поклонившись, Бордак.

– Салам, Михайло, проходи, устраивайся рядом, сейчас чай со сладостями принесут. Надеюсь, ты не голоден?

– Нет, а чаю выпью с удовольствием. У тебя хороший чай.

– У меня все хорошее, настоящее, дорогое.

– Это так, – улыбнулся Бордак, устраиваясь напротив мурзы. – Есть что-нибудь интересное?

– Есть, Михайло, есть.

– Ну и о чем был разговор на диване в Бахчисарае?

Мурза передал все, чему был свидетелем в ханском дворце.

– Значит, нашествие, – с задумчивым видом проговорил Бордак.

– Да. Весной следующего года, но не забывай, что отряды хана начнут беспокоить ваши сторожевые заставы еще осенью, выискивая слабые места в охране границ.

– Не забуду. Орда Девлет-Гирея пойдет, как и прежде, Муравским шляхом?

– Да. Это удобнее всего.

– И хан желает разорить земли до Козельска?

– Козельском хан не ограничится, ведь рядом густонаселенные земли Тулы, Рязани, Калуги.

– Получается, что Девлет-Гирей намерен опустошить земли с юга и юго-востока от Москвы, на Москву же идти не собирается. Пошто?

– То мне неизвестно. Но и гарантий дать, что хан не повернет на Москву, не могу. До похода еще довольно много времени, план вполне может быть изменен. Хотя вряд ли Девлет-Гирей решится на взятие Москвы.

– Это только твое мнение или и других вельмож?

– Я, Михайло, всегда говорю только от себя.

– Ясно. Но если что-то изменится в планах хана, ты сообщишь?

– Конечно. И каждое новое сообщение, заслуживающее внимания, будет стоить уже двадцать тысяч акче.

– Не дорого ли?

– Гораздо дешевле того, что возьмет на Руси хан, если застанет русского царя и его рать врасплох.

– Хорошо. У тебя все?

– Да.

– Тогда я поехал.

– А зачем ты приезжал ко мне? – ухмыльнулся мурза.

– На переговоры о покупке невольников, что ты держишь в Кезлеве (нынешняя Евпатория), которых приобрел очень дешево, – поняв мурзу, ответил Бордак.

– У меня в Кезлеве нет невольников, а вот шелк из Персии есть. Очень хороший шелк. И ковры, славящиеся на весь мир, есть. Вот договариваться о покупке этого товара ты и приезжал ко мне. Но надеюсь, что ты сумеешь избежать встречи с городской стражей.

– Я все понял. До свидания, Азат!

– Да хранит тебя Всевышний!

Бордак покинул усадьбу мурзы, вернулся на подворье Ризвана. Переодевшись, выехал на пустую дорогу и повел коня к выезду из Кафы в сторону аула Сююр-Таш, лежавшего в ущелье северо-западных склонов второй гряды Крымских гор.





Глава вторая





Дорога от Кафы через Бахчисарай до аула Сююр-Таш заняла более двух суток. В первый вечер Бордак прошел двадцать верст по степи до небольшого озера. Он отклонился от дороги, которой пользовались местные жители, на несколько верст, посему до сих пор никого не встретил, не считая чабанов, пасших овец вдали и недалеко от кошар. С западной стороны озера раскинулась редкая роща, где более произрастал кустарник. Солнце уже ушло за горизонт, начало стремительно темнеть. В роще никого не было, Михайло до темноты успел проверить. Он стреножил коня на елани, рядом у старой сосны устроил себе ложе из веток и травы, помолился, отужинал куском лепешки и баранины и, накрывшись накидкой, уснул. С шести утра он уже был на ногах и продолжил путь. К вечеру дошел до каменистой гряды, из-за которой был хорошо виден татарский аул. В селение заходить не следовало, устроился на отдых у гряды. И только перед обедом, когда солнце подходило к зениту, он въехал в большой аул Сююр-Таш. В селе обитала община генуэзцев, вынужденная бежать из Кафы, когда туда вошли турки. Они поставили свой католический храм во имя Святого Иоанна, который был виден издалека. Само же селение удобно располагалось в ущелье, окруженное известковыми скалами. Отсюда и название Сююр-Таш – Острый Камень.

Русское посольское подворье размещалось недалеко от храма у возвышенности, переходящей в район крупных, где-то отвесных скал. Объехав храм, пройдя по узкой улочке саженей сто, Бордак остановил коня у массивных ворот каменной ограды, за которой были видны только деревья и верхушки высокого кустарника. На воротах железное кольцо. Им посланник трижды ударил в ограду. Скрипнула калитка, появился бородатый мужчина в одежде стрельца, но без бердыша и пищали, на боку сабля. Внимание сразу привлекли его ладони, непомерно широкие, крепкие. Впрочем, и сам мужик, которого доселе Бордак здесь не видел, выглядел внушительно. Коли такой сожмет кулаки да вдарит, то и никакой сабли не надо, битый и от кулака Богу душу отдаст.

– Приветствую, путник, – приветливо улыбнулся мужик. – Кто такой, пошто приехал? Зрю, из нашенских ты, вот тока лик литвина без бороды.

– И тебе доброго здравия, добрый человек, – ответил Бордак. – Я тот, кому окольничий Нагой повелел явиться сюда. А пошто, так это у посла и спроси.

– Звать тебя как, путник?

– Михайло Бордак.

– Угу. Щас.

Мужик повернулся, крикнул во двор:

– Федот! Подь сюды, глянь на гостя!

Тот подошел и сразу узнал посланника:

– А, Михайло? Долгих лет! Как житуха-бытуха в краях этих проклятых?

– Приветствую, Федот. Житуха-бытуха такая же, как и у тебя. Не лучше и не хуже.

– Ну, и слава богу, что хоть так. Отворяй, Богдан, ворота, этого человека я знаю. Посол ждет его.

Мужчина отворил створку ворот, и Бордак въехал во внутренний двор, соскочил с коня, снял сумку.

Тут же подбежал служка посла русского, поклонился, взял коня под уздцы и повел к конюшне.

На верхнем крыльце появился помощник посла, дьяк Петр Петрович Агапов:

– Михайло? Мы тебя с утра ждали.

– А я вот только сейчас приехал. Дорога дальняя, да все степью, в объезд кошар, оттого и задержался малость. Хотя мне не давали точные указания насчет срока прибытия.

– А, ладно. Афанасий Федорович ожидает.

– Ты мне, Петр Петрович, ответствуй, – идя к лестнице, обратился к дьяку Бордак, – Осип Тугай должен подъехать?

– Должен, либо к вечеру, либо завтра поутру. А чего интересуешься?

– А так. Дело к нему есть, но тебя, Петр Петрович, оно не касается, уж извиняй.

– Секретов у посланника московского от людей посольских на чужбине быть не должно, – усмехнулся дьяк.

– А чего ты ухмыляешься, Петр Петрович?

– Ничего. Ведомо мне про дела ваши. Но только мне, послу, если пожелаешь, поведаешь о них сам.

– Во как? И откель то знание?

– А вот то уже мое дело, но ладно, будет Осип, коли в пути ничего не случится.

– Что может случиться?

– Всякое. Тут надысь из посольства Польского гонец в Бахчисарай поехал. И дороги нет ничего, всего десять верст, а не доехал. Нашли тело изрубленное да голое в подъельнике служивые люди.

– Кто же его?

– То не ведомо. Но повсюду лихих людей хватает. Вот и поляк попал под разбойников. Как говорится, обобрали до нитки и порубили.

– Ну, с Осипом не так просто справиться, и воин он опытный, засаду почует, обойдет.

– Тут спору нет. Ты, поди, проголодался?

– Да поел бы, а то с вечера кусок лепешки во рту и был.

– Ты иди к послу, а я распоряжусь. И щей наваристых выставят, и курицу вареную, а там и винца, глядишь, не грешно будет испить. У нас вино хорошее.

– Конечно, посольство же, с иноземцами якшаетесь.