Лесные призраки

– Ветеран мировой войны, за Западный фронт имеет два Железных креста. После Версальского мира вступил во фрайкор, сражался с Красной Армией в Руре.

В НСДАП практически с самого зарождения партии, но был исключён и арестован за связь с малолеткой. Отсидел два года, после ушёл добровольцем в Испанию, воевал в «Кондоре», имеет Испанский крест. Его реабилитировали, восстановили в партии и приняли в СС, где Дирлевангер выступил с предложением создать браконьерскую команду.

Ещё один «испанец».

– Значит, фронтовик с боевым опытом и заслуженный партиец?

– Так точно. И он не прячется за спины людей, сражается с врагом в первых рядах!

Типичный эсэсовец, храбрый и до безумия жестокий.

– Тем проще будет его убить.

– Судьба хранит Оскара, он был много раз ранен, но продолжает уничтожать вас!

Обречённый немец, ошалевший от боли и спиртного, начинает истерить. Ну ничего, я уже достаточно узнал.

– Он уничтожает нас, а мы уничтожаем вас. И сегодня у нас получилось лучше. Я узнал всё, что мне нужно.

В глазах бывшего браконьера отразилось смертное отчаяние.

– Я… я могу быть полезен. Вы можете обменять меня на ваших пленных! За меня отдадут трёх человек!

– Неинтересно.

– У меня есть полезная информация!

– Ну… Рассказывай.

– Через две недели нашу группу должна сменить «ягдкоманда».

– Охотники?

– Да. Подразделения, сформированные по опыту команды Дирлевангера. В них набирают егерей, лесничих и охотников, вооружают трофейными автоматическими карабинами и полуавтоматическими снайперскими винтовками, пулемётами и автоматами. Их командир уже успел переговорить с нашим, и если бы засада в лагере не удалась, они бы изменили тактику.

– Продолжай.

– Мне нужны гарантии, господин офицер.

– Это, – показываю на ампулу, – тебе не грозит. Даю слово.

Глаза уже порядком захмелевшего фрица зажглись от дикой надежды.

– Они собираются устраивать засады у деревень, периодически меняясь. Командир «охотников» уверен, что кто-то из местных наверняка помогает партизанам, а значит, или сельчане относят хлеб в лес, или ваши приходят за ним в деревню. Он собирался отследить ходоков, найти лагерь и навести на него солдат гарнизона. Но я мог бы выйти на егерей, соврать, что сбежал, и завести в вашу засаду! Я могу быть вам полезен, очень полезен!

– Да ты и так оказался целым кладезем полезной информации. Ножу в твоей ноге больше не место.

Вскрик боли сопровождает извлечение клинка из раны. Густая, тёмная кровь сразу же устремилась по ноге, стекая вниз.

– Вы меня перевяжете?

В голосе эсэсовца сквозит надежда на лучший исход.

– Нет.

Короткий удар, и нож по рукоятку входит в горло врага.

А яд мне ещё пригодится.

14 сентября 1944 года

– Ваш отряд преследовали несчастья.

– Вы так считаете?

– С тридцати человек до… сколько там вас тогда осталось? Семеро?

– Верно, семеро. 23 партизана погибло за два боя. Но немцы и полицаи несли соразмерные потери, а мой отряд продолжал существовать.

– Что с «ягдкомандами», сменившими браконьеров?

– Встречаться с подготовленными охотниками в своём лесу ещё раз как-то не хотелось. Тем более, не раненых в строю оставалось всего три человека. Это считая вместе со мной. Потому я решил отвести «егерей» подальше от лагеря.

По счастливой случайности, путейский инвентарь остался на старой базе. Во время бомбёжки стена землянки, где он хранился, частично обвалилась; эсэсовцам она оказалась без надобности. Так что я нашёл его там, где оставил в последний раз.


На общем совете, выслушав мои доводы о необходимости переместить центр боевой активности, наш комендант вспомнил про охотничью заимку, на которой бывал когда-то в молодости. Она находилась километрах в 50 восточнее и была заброшена с 30-х годов.

Это было лучшим решением. Я, Иван и Виталий отправились туда, взяв с собой инвентарь, необходимое вооружение (пулемёт, снайперскую винтовку, пистолеты, гранаты) и небольшой запас еды.

Шли больше суток, затем ещё целый день восстанавливались после перехода и обустраивались. Заимка находилась в плачевном состоянии, хотя в своё время её строили добротно. Как бы то ни было, для временного пристанища она подходила.

За время нашей вынужденной пассивности немцы несколько расслабились. По крайней мере, на конкретном участке пути, расположенном ближе всего к заимке. Я потратил двое суток, чтобы примерно разобраться в логистике перевозок и мерах безопасности. «Хеншели» появлялись над дорогой не более двух раз за день, а на три эшелона в основном приходилась одна бронедрезина или бронелетучка. Также я наметил участок, где машинисты набирали максимальную скорость.

Эти диверсии были одни из самых тяжёлых за три года, и, честно говоря, страху натерпелись мы изрядно. Представьте: на полном ходу выскакивать к дороге, на скорость расшить рельсы и сдвинуть на пару сантиметров одну из ниток. Сердце билось посильнее, чем в засаде или во время боя, ведь мы должны были сделать всё незамеченными! Тем более на морозе, в смёрзшемся снегу и наледи.

Та ещё задачка. Но в первый раз нам повезло, сошёл состав с грузовыми машинами, новенькими «опелями». Не боевая техника, но операция в целом успешная. Сход был серьёзным, крепко разворотило оба перегонных пути.

На вспомогательном участке мы долго готовили диверсию, но немцы нас обыграли. Я следил за движением один день, пытаясь засечь интервалы между проходами дрезин, отследить хоть какую-то последовательность в их проходах, но тщетно: немцы пускали их хаотично. При этом прикрывался практически каждый состав.

В итоге, пропустив две бронедрезины в период наиболее интенсивного движения, мы рискнули и расшили путь. Однако пошла ещё одна дрезина, с которой заметили следы нашей активности.

Конечно, мы тащили за собой тяжёлые еловые ветки, они отчасти скрывали лыжню, если таковая оставалась. Но на этот раз путь и подходы к нему тщательно осматривались, благо экипаж располагал качественной цейссовской оптикой. Да и скорость у немцев была небольшая.

Но мне был нужен результат. Командование должно было заострить на нас внимание и именно в этот район направить «ягдкоманду». Потому мы обстреляли дрезину.

Огонь начал вести я, как самый лучший стрелок со снайперской винтовкой. Тем не менее, хоть и попал первым выстрелом, но снял только командира экипажа. Немцы ответили таким мощным огнём, что пришлось прятаться.

С другой точки меня подстраховали товарищи, но их стрельба также дала посредственный результат: зацепили кого-то из пулемётного расчёта. После отступили, дрезина оказалась нам явно не по зубам.

Две недели прошли. Последние дни мы активно готовились встречать «охотников».

Наш путь от перегонов к заимке отследить было несложно; мы покинули её заранее, предварительно поставив пару растяжек.

Дальнейшее движение также достаточно легко прослеживалось. Но в удобной (для нас) точке мы подготовили засаду, понаставив растяжек (запалы в оставшихся гранатах я заранее укоротил), оборудовав несколько огневых позиций.

Конечно, был страх, что нас попробуют обойти, но лыжня выходила к месту засады внезапно. И хотя всё время держать её под наблюдением было непросто, я справился.

Огонь открыл сразу, как только показались затянутые в маскхалаты лыжники. Свалил как минимум двух егерей, сменил позицию. Немцы ответным (и довольно метким) огнём накрыли мою первую лёжку, но ещё одного я достал уже с запасной.

Когда мы готовились, я ставил себя на место противника и рассчитал все варианты, как и откуда можно попробовать обойти засаду. Так что «охотников» ждал сюрприз. За конечный результат не знаю, но сработали две растяжки.

Не уверен, удалось ли мне обмануть противника с численностью группы. По крайней мере, стрелял с разных точек и вёл огонь из самозарядки. Думаю, что в начале боя точно смог сбить с толку.

Когда я в третий раз открыл огонь, с другого фланга по обозначившим себя стрелкам ударили мои пулемётчики. Под их прикрытием я тут же отступил.

Виталик и Ваня, предупреждённые о наличии снайпера в немецкой группе, особо не увлекались, дали три точные очереди и также отступили. Теперь их прикрывал уже я.

Обозлённые немцы попробовали преследовать; сработала ещё одна растяжка, а самого наглого я достал точным выстрелом в голову.

Остальных мы старались зацепить по конечностям: имея на руках раненых, оставшаяся часть «ягдкоманды» не смогла бы продолжить преследование.

Мы отступили, прикрывая друг друга. Но, видимо, «охотники» поняли мой последний «намёк» и не попёрли вперёд, очертя голову.

Впрочем, ни в чём не уверенные, мы подготовили вторую засаду в полутора километрах от места первого боя. Прождали три часа. Не обнаружив преследования, ушли.

Чтобы немцы не смогли проследить наш дальнейший путь по лыжне, ещё в паре километров мы так напетляли, что взять след стало практически невозможно.

Тем не менее, километрах в 20 от лагеря мы в третий раз устроили засаду, причём прождали целые сутки. Но то ли «охотники» не рискнули преследовать (или не смогли), то ли запутались в лыжных следах (основательно затёртых). Так или иначе, хвоста не было.

– На этом зимой 42-го вы свернули боевую активность?

– Да. Во-первых, без взрывчатки устраивать диверсии на перегонах было ой как не просто. По большому счёту, наши успехи до того объясняются банальным везением. А удача, как вы сами знаете, дама капризная. Во-вторых, перенести лагерь зимой или даже организовать вспомогательную базу для бойцов было просто невозможно. Если бы мы продолжили активную боевую деятельность, немцы, в конце концов, нашли бы лагерь. И куда отступать зимой? В-третьих, я учёл опыт в целом неудачных для отряда столкновений с противниками. На наших потерях сказались не только мои не самые верные решения, но и общая слабая подготовка партизан. По сути, на момент первых столкновений они только начали постигать воинскую науку. А вот, например, когда устраивали засаду на «ягдкоманду», мои пулемётчики, уже побывавшие в крутых заварухах, действовали предельно грамотно. Так что имеющееся в нашем распоряжении время я потратил на подготовку бойцов.

– То есть вы сознательно отказались от боевых действий тогда, когда страна сражалась на пределе возможностей?

– Встречный вопрос: мы бы принесли большую пользу стране, если бы бесславно погибли зимой 42-го? Тем более, тогда советская армия ещё наносила удары, ещё наступала вперёд. Кризис начался весной-летом, но если вы дочитали журнал боевых действий, то должны знать, что именно тогда наше участие в партизанской войне достигло своего пика.

19 апреля 1942 года

Воинский эшелон начинает набирать скорость только на переезде. Вот бы его под откос пустить! Эх, ладно, надеюсь, наша «добыча» будет не хуже.

Операция по захвату переезда и уничтожению его гарнизона тщательно спланирована и обговорена до мелочей. А вот потом, в случае её успеха, начнётся голая импровизация. Очень рискованно. Но именно так нас в своё время учили действовать немецкие инструкторы: дерзко, быстро, используя любые доступные возможности и импровизируя на ходу.

– Ну что парни, готовы? Всё помните?

– Так точно.

– А должны были сказать «яволь».