Метро 2035: Эмбрион. Слияние

– Если уж ты не понимаешь… – вздохнула девушка. Раненое плечо ныло, отлежала, видимо. Или рана воспаляется? – Дай мне рюкзак Лешего.

Голем протянул мешок, Филя порылась в нем, высыпала в ладонь несколько таблеток, запила их и снова уснула.





* * *


Тем временем ад на «площади» продолжался.

Около двух сотен перепуганных, подавленных людей, друзей и родных которых только что убили, построили в колонны и как стадо баранов погнали через ночной город к Гнезду. Так же молча, просто стреляя в ответ на малейшие попытки даже не неповиновения – просто за желание обратиться к питомцам.

Потерь среди порчей почти не было. Двух случайно застреленных и одного, зарезанного куском ржавой косы, вынесли наверх и бросили в огромную кучу погибших. После смерти питомцы не были нужны никому. Обычное мертвое мясо, ничем не лучше людей.

– Объект захвачен, принимайте пополнение, – доложил Кат Ираиде.

Он поморщился – все вокруг пахло кровью, сладко и тревожно, с металлической ноткой в запахе – и порохом. А еще горячим металлом оружия, поработавшего сегодня на славу. То, что все это было сделано его руками и по его приказу, роли не играло.

Однако ночь еще не была закончена.

Оставшиеся питомцы пошли к убежищу «Проспект Революции», пройдя совсем рядом – всего-то отойти в сторону на пару сотен метров – от гимназии. Голем обхватил голову руками, на него – даже на него, не гнушавшегося раньше поедать людей – давило огромное страшное облако чужих смертей. Беззвучных воплей. Жалоб, просьб, молитв всем известным богам сразу. Но отряд не свернул в их сторону, спокойно уйдя по проспекту дальше, в сторону дома офицеров. К крупному убежищу.

Там Кат повторил трюк с телефонным кабелем – шкаф коммутатора стоял в брошенной охраной караулке в павильоне наверху. Точнее, не брошенной – вон двое погибших. Под столом и упавший с кровати, одного он даже помнил: тот самый дядька, что записывал их с Филей данные летом, прежде чем пустить внутрь. Лицо сохранилось, несмотря на развороченные внутренности.

Как оно давно было, это лето. И будет ли следующее…

Сталкер встряхнулся. Питомцы по его команде уже частично рассредоточились по ближайшим дворам, где были известные ему лазы на поверхность. Перекрыли пути отступления, избегая – опять же по его совету – фонящие места.

Пошел снег, на который никто не обращал внимания. Мелкие снежинки, подхваченные ветром, падали на головы и плечи питомцев, немного дальше заносили сугробами до весны жутковатое кладбище, гору тел возле бывшей администрации.

Кат спустился вниз и постучал условным сигналом в дверь: тук-тук, пауза.

Тук-тук-тук. Открывай, сова, медведь пришел – всплыло откуда-то из детства в памяти, но времени вспоминать, что это было, не хватило.

– Кто там? – старчески кряхтя, спросили из-за двери.

– Сталкер Кат. С товаром. Пустите погреться, а то так есть хочется, что переночевать негде.

И его пустили.

А чего бояться? Сталкеры народ выгодный. И всегда платят по счетам. Только сегодня промашка вышла, единственный раз, но жалеть об этом совсем скоро стало некому.





15. Жизнь играет человеком




20 ноября 2035 года. Нифльхейм

Меня зовут Дервиш.

Конечно, это не имя, это прозвище – так раньше на востоке звали нищих проповедников. Бродяг. Монахов, если хотите, на их суфийский лад. Странников в жадном поиске истины, хотя и стащить, что плохо лежит, они были, кажется, не против: я – так уж точно. К исламу я не имею никакого отношения, это просто слово. Удачное прозвище для человека, живущего в дороге.

А имени у меня нет. Так уж вышло, что все его знавшие умерли, а никому из живых я больше не скажу. Незачем.

И с реальным возрастом у меня сложности, хотя в этом Черный День ни при чем. По календарю мне гораздо больше, чем по ощущениям. В какой-то момент время для меня остановилось: снаружи идет, а внутри – застывшие шестеренки часового механизма. Лед и молчание горной пещеры, куда веками не заходят даже снежные барсы.

Я люблю этих зверей, я видел их своими глазами. Я гладил их шерсть и был признан достойным остаться среди них. Но ушел, потому что я не ирбис. Я – Дервиш, у которого нет ничего своего, но есть весь мир. Искалеченный, изуродованный мир, перемолотый жерновами Господними, что действуют медленно, но неотвратимо.

И я живу сейчас в Нифльхейме, если здешние обычаи можно назвать жизнью – по мне это быстрая смерть души, за которой неизбежно уйдет и тело. Я – стар, но внешне этого не понять. Я – мужчина. Я – отец детей, которых не увижу. Да живы ли они? Не знаю…

Старинный поэт написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Вот в поисках этого я и брожу по свету, иногда попадая в рабство. Как сейчас. Как здесь. Но и это ненадолго, жернова сломают и эти оковы, выпустят меня и отсюда.

Я верю. Вера – гораздо сильнее знания. Да вы и сами это знаете, даже если боитесь признаться. Я – Дервиш. И больше никто.

Но хватит обо мне: я не воин, не герой и не пророк.






* * *


– Курево и порево – это очень здорево! – прошепелявил викинг и расхохотался, показывая пеньки сгнивших зубов. Забор из говна и палок.

– Тихо ты! – шикнул на него напарник. – Рагнар услышит твои прибаутки, плетей всыплет.

– Да нет его тут… – буркнул шепелявый, но притих. – Он в караул не ходит. Только мы жопы отмораживаем. За все начальство.

Наблюдатели, передовой пост Нифльхейма, расположились удачно: коттедж на повороте дороги контролировал подходы к владениям викингов. Мансарда, выходившая узкими окнами на четыре стороны сразу, словно задумана была для этой цели – сидеть и наблюдать. При необходимости можно отстреливаться до последнего, выпустив перед этим ракету из потертого устройства типа металлической прищепки.

Все предки придумали, построили и сделали, храни Один их прах.

– Я к тому, что шуметь не надо, – почесав объемистое брюхо, сказал напарник. – Поставили в караул, так хоть не ори.

Шепелявый стушевался. Он поправил сиротливую парочку лент, повязанных на предплечье – у старшего вон десяток, и цвета важнее, – и решил промолчать. Хотя и холодно, и скучно так. Молча сидеть, без смеха и баек.

Ночь выдалась морозной, но без снега. Лунное сияние за облаками размазанным пятном перемещалось по небу, скоро совсем уйдет в сторону, укроется за развалинами бывшей общаги. Так себе пост, но – надо. Велели, вот и охраняй границы, а то и правда плетьми… А если уйдешь – Монфокон. Оттуда еще никто не возвращался.

– Слышь, – тихо спросил шепелявый у старшего. – А чего это было позавчера, что народ на поверхности передох? Да ладно рабы, их до хрена, свиньи ведь тоже. Мясо…

– Я тебе что – Рагнар? – сухо спросил напарник. – Что-то было, а что… Одни боги знают. Шутка Локи, не иначе. Мистика и волшебство.

– Хера себе – шутка! Ты трупы видел? Как изнутри разорвало.

– Все, молчи! – Старший и сам не знал причин недавней катастрофы, но старался не думать. Послали же боги напарника, едри его мать.

Самим викингам и части рабов повезло находиться в убежище. Ослабленная расстоянием волна излучения, запущенная Катом, их не задела. Здесь, на расстоянии от Гнезда, погибли только те, кому не повезло оказаться на открытом месте. Даже стены спасли, не говоря уже о подземных норах.

– Свиньи не все погибли, – наконец подытожил старший. – И рабов хватит. Было и было, мало ли дряни после Черного Дня уже случалось.

– Это да… – вздохнул шепелявый. – И этот черт лохматый приблудился. Странные времена настают! Воистину Рагнарек близок!

– Черта не трожь. Его сам великий ярл чествует, велел не задевать. К тому же он и раньше приходил. Поживет здесь и уйдет.

– Заденешь его, ага. Задолбался уже патроны отдавать. А потом иди, доказывай оружейникам, что не пропил где-нибудь на «проспекте».

– Что ж ты такой занудный, Бьорнд, все тебе не так. Сиди, смотри, вдруг враги!

Он целиком и полностью был прав, этот пузатый викинг: и не вдруг, а именно враги. Если бы Кат умел теперь смеяться, он бы не преминул заржать – для взгляда из Великой Сферы все эти детские хитрости – схроны, секреты, засады – выглядели забавно.

Он видел их всех. И викингов, и рабов. Вплоть до последней свиньи, мирно спавшей в сарае возле здания бывшего агроуниверситета. Вообще всех.

Жаль только, что сражаться, не выходя из ноосферы, сложно. Человеческое сознание не выдерживало раздвоения, страдали скорость и координация. Но и так нормально – нырнул вверх, оценил позиции врага, да и вперед. Стрелять не стоило, в ночной тишине могли услышать в Нифльхейме. Или на соседнем посту. А это – лишние сложности.

Потому Кат выступил вперед, оторвавшись от передовой группы, в тени соседнего дома обходя коттедж с засадой. С другой стороны, так же беззвучно и уверенно шел один из молодых питомцев. На позицию они вышли одновременно, молча поделили цели и бросили ножи – каждый со своей точки.

Зимние накидки на комбинезонах – тоже в изобилии нашлись на складе – делали обоих питомцев сущими привидениями.

Если бы ножи бросал обычный человек, пусть и мастер, то на месте молодого порча он бы попал так же – вбив остатки зубов зевнувшему было у окна шепелявому. А вот чтобы повторить действие Ката, понадобился бы, например, арбалет. И прибор ночного видения с тепловизором. Клинок пробил двойной слой шифера на покатой крыше мансарды и вошел в шею викинга, который спрятался так удачно, что не был виден с улицы. Ниоткуда. Но смерть его была столь же быстрой. Из руки уже покойника на пол, негромко брякнув, упала ракетница, так и не подавшая сигнал бедствия.

– Готовы, – подумал Кат. – Как на соседнем посту?

– Порядок. Двое.

Прими их всех Вальхалла. Или куда они там попадают после своей собачьей жизни.

Дорога на Нифльхейм была открыта. Кат мысленно связался с еще тремя группами – везде все в порядке. Даже ножи прибрали обратно, нечего раскидываться хорошими инструментами. Ему, кстати, напарник тоже принес клинок, сбегав наверх в мансарду и произведя заодно короткий обыск. Автоматы у викингов старые, ножи из своей кузницы дерьмо, а больше ничего полезного. Хотя нет, патроны и ракетницу вот прихватил. Кат сунул ее в один из объемистых карманов: склады складами, а сталкерский инстинкт собирать разные полезности остался при нем навсегда.





* * *


Позавчера мне повезло. Не в моем положении – да и возрасте – говорить о везении, но это так. Я не силен в технике и технологиях, раньше мне это было не нужно – нажал и работает, а теперь тем более ни к чему. Оружием я не пользуюсь, оно меня пугает и отвращает спрятанным внутри злом, а устройства не сложнее керосиновой лампы и так понимаю с ходу.

Против города и его жителей применили какое-то оружие. Бог весть, где оно валялось двадцать два года, да и к чему выжигать и так мертвые улицы. Не знаю. Я вообще мало что знаю об этом мире, шесть с половиной десятков лет не дали познать даже себя, что говорить об окружающем.

Наверное, потребуется вечность.