Мистер
Часть 42 из 111 Информация о книге
«Не думай о папе и маме». Милая, дорогая мамочка отправила Алессию в Англию, потому что думала, что спасет ее. Она ошиблась. Жестоко ошиблась. «Ах, мама». Сейчас ей ничто не угрожает. Она с мистером Максимом. Алессия натягивает пижамную футболку, слишком большую. Расплетает косу, встряхивает головой, пытается пригладить непокорные локоны, потом сдается. Подобрав джинсы и свитер, она открывает дверь. Комната мистера Максима просторнее, в ней больше воздуха, чем в другой спальне. Стены здесь тоже выкрашены очень светлой, почти белой краской, однако мебель из полированного дерева, как и кровать с высокими спинками. Максим стоит у дальнего края кровати и смотрит на нее расширившимися от удивления глазами. – Вот и ты, – хрипло произносит он. – А я уже собирался посылать поисковую партию. Оторвавшись от его невероятно зеленых глаз, она упирается взглядом в татуировку чуть ниже плеча. Раньше ей были видны лишь фрагменты темного рисунка, а теперь, даже издали, вся картинка как на ладони. «Двуглавый орел». «Албания». – Что? – спрашивает он, проследив за ее взглядом. – Ах, это… Так, ошибка молодости, – смущенно произносит он. Похоже, он не понимает, почему Алессия не отрывает взгляда от татуировки. Она подходит к нему, и Максим приподнимает локоть, чтобы показать рисунок без помех. На бицепсе вычернен щит с силуэтом двуглавого орла, парящего над пятью желтыми окружностями, которые приняли форму перевернутой буквы «V». Алессия опускает свою одежду на табурет у изножья кровати и тянется к татуировке, ожидая разрешения Максима коснуться орла на щите. Я стою не дыша, пока она обводит тоненькими пальчиками контуры моей татуировки. Ее нежное прикосновение отдается во всем теле, включая пах, и я уже с трудом глушу в груди стоны. – Это символ моей страны, – шепчет Алессия. – На флаге Албании двуглавый орел. «Каковы, скажите на милость, шансы на такую встречу?» Я стискиваю зубы. Не знаю, сколько я еще выдержу. – А желтых колец на флаге нет, – добавляет она. – Они называются византины, – хрипло объясняю я. – Византины. – Да. Символ денег. – В албанском языке есть такое слово. Почему у тебя татуировка – орел? Что это значит? Любопытные глаза требовательно смотрят на меня. «Что тут скажешь…» «Это щит с моего фамильного герба». В три часа ночи мне совсем не хочется читать лекцию по геральдике. А татуировку я сделал давным-давно, чтобы позлить мать. Она ненавидит, когда рисуют на теле… но уж если это фамильный герб… Тут не возразишь. – Говорю: ошибка молодости. – Я смотрю уже в глаза Алессии, а не на ее губы. И нервно сглатываю. – Поздновато для разговоров. Давай спать. Я откидываю одеяло и отступаю на шаг, чтобы девушка без помех забралась в кровать. И она так и делает, сверкнув длинными стройными ногами под длинной пижамной рубашкой, которая слишком ей велика. «Какая пытка». – А что такое «ошибка»? – спрашивает она, пока я обхожу кровать, чтобы улечься со своей стороны. Алессия приподнялась на локте, и ее густые темные волосы падают на плечи, грудь и подушку. Она восхитительна, и я ее пальцем не трону. – «Ошибка» в нашем случае значит глупый поступок, – объясняю я, забираясь под одеяло. И прямо сейчас я совершаю еще одну такую ошибку. «Спать в одной постели с прекрасной девушкой и не сметь до нее дотронуться – это ли не ошибка…» – Ошибка, – шепчет Алессия, опуская голову на подушку. Я уменьшаю яркость лампы в ночнике, однако не выключаю его, на всякий случай. Вдруг Алессия проснется? – Да. Ошибка. – Я закрываю глаза. – Спи. – Спокойной ночи, – нежным голоском шепчет Алессия. – И спасибо. Стон все-таки вырывается из моей груди. Это самая настоящая пытка. Я поворачиваюсь набок, спиной к Алессии, и принимаюсь считать овец. Я лежу на лужайке неподалеку от высокой каменной стены, которая окружает садик при кухне Трессилиан-холла. Летнее солнце согревает мою кожу. Аромат лаванды, растущей в траве, смешивается с ароматом вьющихся по стене надо мной роз. Мне тепло. Я счастлив. Я дома. Откуда-то доносится девичий смех. Я поворачиваюсь на звук, но солнце слепит меня, светит прямо в глаза, и я вижу только силуэт. Ее длинные темные, как вороново крыло, локоны развеваются на ветру, она закутана в прозрачный синий халат, что надувается вокруг хрупкой фигурки. Алессия. Аромат цветов усиливается, и я зажмуриваюсь, чтобы вдохнуть их сладкий, пьянящий запах. Когда я открываю глаза, ее уже нет. Просыпаюсь я мгновенно, как от удара. Утреннее солнце льется в комнату сквозь щели в ставнях. Алессия нарушила границу и лежит на моей половине кровати. Ее сжатая в кулак рука покоится на моем животе, голова – на моей груди, а нога переплетена с моей. «Она вся здесь, на мне». И крепко спит. А мой член проснулся и тверд, как камень. – О господи, – выдыхаю я, потершись носом о ее волосы. «Лаванда и розы». Пьянящий аромат. Пульс у меня идет вразнос, пока я мысленно представляю, как все может обернуться. Алессия в моих объятиях. Готова. Ждет. Манит… Она так близко… Невыносимо. Если перевернуться, она окажется на спине, и я смогу наконец погрузиться в нее. Я заставляю себя разглядывать потолок и молю послать мне еще немного самообладания. Стоит мне шевельнуться, и она проснется, вот я и мучаю себя, лежу неподвижно, наслаждаясь сладчайшей агонией – в объятиях Алессии. Незаметно зажимаю пальцами темный локон – какие нежные и шелковистые у нее кудри. Она шевелится во сне, разжимает кулачок и упирается пальчиками мне в живот, задев мизинцем лобковые волосы. «Твою мать!» Если приложить ладошку Алессии к моему эрегированному члену, то я, наверное, взорвусь. – М-м-м, – сладко бормочет во сне Алессия. Ее глаза открываются, и она сонно смотрит на меня. – Доброе утро, – едва дыша, приветствую ее я. Она охает и откатывается в сторону, чтобы оставить между нами «ничейную полосу». – Спасибо за визит на мою половину кровати, – поддразниваю ее я. – Рад встрече. Она накрывается одеялом до самого подбородка, ее щеки розовеют, на губах расцветает смущенная улыбка. – Доброе утро. – Как спалось? – спрашиваю я, перевернувшись, чтобы смотреть ей в глаза. – Спасибо, хорошо.