Мистер
Часть 58 из 111 Информация о книге
– Все хорошо, не волнуйся. Я наблюдаю, как Денни осторожно спускается по освещенной каменной лестнице. В руках у нее белая пластиковая корзина, тяжелая даже на вид. Открыв дверь, я босиком взбегаю по лестнице и встречаю ее на полпути. «Черт, холодно». – Денни, давай, я возьму. – Ничего, я сама донесу. Максим, вы замерзнете, – ворчит она неодобрительно, а миг спустя поправляется: – То есть милорд. – Денни, дай мне корзину. – Я не намерен принимать «нет» в качестве ответа. Поджав губы, она передает мне корзину. – Спасибо. – Я зайду и все разложу. – Не стоит. Думаю, я пойму, что к чему. – Было бы гораздо проще, остановись вы в Трессилиан-холле, сэр. – Знаю. Прости. И поблагодари от моего имени Джесси. – Здесь ваша любимая еда. Картофель Джесси положила прямо в форме для запекания. Он уже приготовлен, так что долго не грейте, иначе подгорит. А теперь ступайте в дом, вы ведь без обуви. Она хмурится и поторапливает меня, а я из-за холода и не сопротивляюсь. Сквозь окно Денни замечает Алессию и машет ей рукой в знак приветствия. Алессия машет в ответ. – Спасибо! – благодарю я Денни уже из дома, где мои ноги приятно согревает «теплый пол». Я не знакомлю ее с Алессией – знаю, это неучтиво, но мне хочется подольше побыть наедине с девушкой. Знакомство можно устроить и позже. Денни качает головой, холодный ветер развевает ее седые волосы. Повернувшись, она идет к лестнице, а я задумчиво гляжу ей вслед. Она ничуть не изменилась за годы нашего знакомства. Эта женщина лечила мои поцарапанные коленки, бинтовала порезы и прикладывала лед к ушибам с тех самых пор, как я научился ходить. Я никогда не видел ее в брюках – она неизменно носит клетчатую юбку и крепкие ботинки. Нет, в их паре брюки носит Джесси, уже двенадцать лет являющаяся ее любовницей. Интересно, они когда-нибудь поженятся? Однополые браки разрешены довольно давно, так что у Денни и Джесси нет оправданий. – Кто это был? – спрашивает Алессия, заглядывая в корзину. – Денни. Я говорил тебе, что она живет неподалеку и вскоре принесет наш ужин. Я вынимаю из корзины рагу, четыре большие картофелины и сладкий пирог с бананами, сливками и карамелью. Мой рот моментально наполняется слюной. Джесси готовит божественно! – Рагу нужно разогреть, его едят с картофелем. Будешь? – Да. Очень даже буду. – Очень даже будешь? – Ну да… Я опять что-то не то сказала? По-английски так не говорят? – Нет, твой английский в порядке. – Я с улыбкой вынимаю из корзины форму для запекания, в которой лежит картофель. – Могу я, – неуверенно предлагает Алессия. – Нет, я сам займусь. – Я потираю руки. – Сегодня у меня хозяйственный настрой – поверь, это случается нечасто, так что пользуйся моментом. Алессия удивленно выгибает бровь, словно я представился ей в совершенно ином свете. Надеюсь, я произвожу на нее хорошее впечатление. – Вот. – В одном из шкафчиков я нахожу ведерко и прошу Алессию: – Наполни его льдом. Он есть в холодильнике, стоящем в кладовке. Это для шампанского. Пару бокалов спустя Алессия сворачивается калачиком на бирюзовом диване и наблюдает, как я ставлю рагу в духовку. – Ты играешь в шахматы? – спустя некоторое время спрашиваю я, садясь рядом с ней. С непроницаемым выражением лица Алессия смотрит на шахматы, потом на меня. – Чуть-чуть. – Чуть-чуть? – Теперь моя очередь выгибать бровь. «Интересно, что она этим хочет сказать?» Не отводя от Алессии глаз, я беру белую и черную пешки, прячу их в ладонях и предлагаю ей выбрать одну. Облизнув верхнюю губу, она неспешно проводит указательным пальцем по моей руке. Меня будто молнией прошило, от руки и до члена. «Ого!» – Эта, – говорит она, глядя на меня сквозь черные ресницы. Поерзав и восстановив самообладание, я разжимаю кулак. Черная пешка. – Ты играешь черными. – Я разворачиваю доску, чтобы фигуры оказались рядом с ней. – Итак, я хожу. Четыре хода – и я в задумчивости чешу затылок. – Ты, как всегда, поскромничала, – криво улыбнувшись, признаюсь я. Алессия прикусывает верхнюю губу, чтобы скрыть улыбку, но при виде моих жалких потуг на выигрыш в ее глазах пляшут смешинки. «Играет как гроссмейстер. Да она полна сюрпризов!» Я хмурюсь в надежде, что Алессия испугается и сделает ошибку. Однако она лишь шире улыбается, отчего ее прекрасное лицо становится еще красивее, и я не могу сдержать ответной улыбки. «Она удивительна!» – Ты хорошо играешь. – В Кукесе мало развлечений. – Алессия пожимает плечами. – У нас дома не было ни игровых приставок, ни смартфонов, лишь старый компьютер. Пианино, шахматы, книги и телевизор – вот и все наши забавы. – Она тепло смотрит на книжные полки, стоящие на другом конце комнаты. – Книги? – Да. Много-много книг. На албанском и английском. Я хотела стать преподавателем английского языка. – Посерьезнев, она переводит взгляд на шахматную доску. «А стала уборщицей, сбежавшей от торговцев женщинами». – Тебе нравится читать? – Да. – Алессия вновь улыбается. – Особенно на английском. Моя бабушка тайно провезла книги в страну. – Ты рассказывала. Она сильно рисковала. – Да, это было опасно. Коммунисты запретили книги на английском языке. «Запретили?!» Я вновь осознаю, что знаю слишком мало о ее родине. «Дурак, сосредоточься на игре!» Я «съедаю» черного коня и самодовольно гляжу на Алессию. Передвинув ладью на три квадрата, она хихикает. – Schah… ой, то есть шах! «Черт!» – Это была наша первая и последняя игра в шахматы, – ворчу я, недовольный собой. «Словно с сестрой играю – Марианна тоже вечно у меня выигрывает». Заправив за ухо прядь волос, Алессия отпивает еще один глоток вина и принимается с довольным видом покручивать между пальцами свой золотой крестик. Меня побеждают. Я посрамлен. «Сосредоточься!» Спустя три хода Алессия все-таки выигрывает. – Шах и мат! От ее торжественного вида у меня перехватывает дыхание. – Хорошо играешь, Алессия Демачи, – шепчу я, охваченный желанием. – Очень хорошо. – Я с шести лет играла в шахматы с дедушкой, – опуская взгляд на доску, с застенчивой улыбкой признается она. – Он был… как это по-английски? – дьявольски хорошим шахматистом. И хотел всегда выигрывать. Даже у ребенка. – Он хорошо тебя научил, – восстановив душевное равновесие, бормочу я. Больше всего мне хочется взять Алессию прямо здесь, на диване. Однако для начала надо бы поесть. – Он еще жив? – Нет, умер, когда мне было двенадцать. – Соболезную.