На боевом курсе!

Задумался и прослушал, что там мне конструктор дальше вещает. Извинился, переспросил. Понятно, в ближайших планах руководства переносить производство «Муромцев» на Корпусной аэродром. Там и места больше, есть где развернуться, и само лётное поле под боком будет. А зачем? Так и спросил:

– Игорь Иванович, а для чего так далеко забираться, через весь город? Вот же под боком Комендантский аэродром? Тем более у вас уже и ангары под мастерские на нём почти закончены, а там всё с нуля начинать?

Ответа на свой вопрос так и не получил. Изобретатель только вздохнул тяжко и промолчал. Понятно, всё как всегда и везде. И разговор как-то разом скомкался.

Тут же я познакомился и с Поликарповым, двадцатитрёхлетним молодым инженером. Именно он и занимался этими поплавками – его, так сказать, вотчина на заводе. Вот и подброшу ему свои идеи-воспоминания о предположительном составе дюралюминия, пусть с технологами разбирается. Сошлюсь, что слышал от кого-то когда-то. Отмазка, конечно, детская, но вдруг прокатит?

Познакомился я и с директором завода, и с председателем правления. То есть, если правду сказать, это со мной их познакомили. Климексеев, директор. Ничего о нём не помню, поэтому просто познакомился. Почему бы и нет? А вот Шидловский… Михаил Владимирович… Увлечённый любимым делом. Даже несколько авантюрист по своей натуре, которая вскоре и сыграет свою значимую роль в его дальнейшей судьбе. Человек на своём месте. Голова! Со своей знаменитой шикарной бородой! Именно через него мне и удалось вживую познакомиться с его императорским высочеством великим князем Александром Михайловичем…

Сидим с Михаилом в фанерной богатырской утробе, осваиваемся, автоматические навыки нарабатываем. Прикидываем, где именно и как расположить пулемётные точки, секторы обстрела определяем и нарезаем, как лучше бомбы грузить и сбрасывать. Нет, тут уже вроде как всё определено, но есть одно «но». Нам не совсем нравится то, что уже определено. С точки зрения нашего опыта. А, вернее, с моей точки зрения и моего опыта. Поэтому сегодня вечером обязательно необходимо встретиться с полковником Глебовым, предварительно договориться с ним, и пусть он дальше согласовывает с начальством задуманные мной изменения. Хотя, насколько я успел понять конструктора, просто так договориться с ним не получится. Обязательно придётся доказывать, спорить. Поэтому полковник-то договариваться пойдёт, куда он денется с подводной, как говорится, лодки, но и мне где-нибудь поблизости придётся покрутиться на всякий случай. Если я прав в своих предположениях. Может, придётся обосновывать и доказывать свои… Нет, не требования и не просьбы даже, а… Да даже и не знаю, как и обозвать их, эти свои предполагаемые изменения. Может быть, это необходимость? Жизненная и, как я уже говорил, подкреплённая боевым, что в данном случае весьма не маловажно, опытом. А сделать это обязательно нужно здесь, когда есть под рукой необходимая производственная база и нужные специалисты!

Да! И ещё один, пожалуй, самый для меня основной момент. Непринципиальный, но тем не менее весьма важный. Вот не нравится мне автомобильная баранка на «Муромце». И не потому, что я к рогам в своём времени привык, а потому, что рога во всех смыслах удобнее. Мелочь, казалось бы, пустяк, но! Здесь же приходится постоянно смотреть за положением баранки, отвлекаться от более важных дел. Напрягает это. И хорошо бы на будущее обязательно установить дублирующее управление на этих самолётах для второго пилота. Так же удобнее и проще. А то сидишь в этой огромной кабине один, что до левого борта рукой не дотянуться, что до правого. Это я уже не говорю о том, что в полёте вниз за борт не посмотреть, только вперёд. Не дело это. И при выполнении посадки некомфортно. Зато, к чести конструктора, здесь приборы хоть какие-то есть – альтиметр и, о, чудо! Наконец-то установили компас! Даже что-то вроде простенького линейного авиагоризонта присутствует. Вот только с указателем скорости так ничего и не получается, нет их пока. Да, отвлёкся я что-то на воспоминания, слетел с темы…

Так вот, сидим мы с вахмистром в самолёте, замечаниями перекидываемся, думаем-обсуждаем, как в случае чего будем действовать. Дверка входная на борту чуть прикрыта, это чтобы ветер не так задувал, да тут же прихватизированной верёвкой в этом положении и зафиксирована. За ближайшую расчалку привязана, чтобы не хлопала.

Погода вроде бы как с самого утра отличная, но небольшие тучки изредка на небо набегают, тогда и ветерок порывами по земле проносится, норовит внутрь пылюги надуть, дверкой хлопнуть. А закрывать её нет возможности, будет не то что темно, а просто сумеречно. Это впереди светло – в пилотской кабине окошки большие, а тут, в хвостовой части фюзеляжа – темновато. В отличие от пассажирского варианта на этой модели всего несколько маленьких квадратных окон по всему корпусу, и всё. Так-то вроде как и видно всё, но нам-то с Михаилом требуется гораздо больше освещения, пока мы по закоулкам ползаем. Вот сейчас себе вариант необходимой перепланировки нарисуем и в мастерские отправимся. В сборочные. Там на месте будем уточнять и согласовывать с мастерами наши желания и реальные возможности. Пока на уровне разговоров. Поползаем по голому скелету фюзеляжа, по рёбрам шпангоутов и стрингеров, прикинем, получится ли сделать так, как нам нужно. А дальше займусь чертежами с помощью Михаила, само собой. Потому как правильно угадал я в своё время, есть у него соответствующее образование, и не такой он простой человек. К вечеру предварительные наброски сделаем, чтобы было с чем к Глебову идти.

До Игоря Ивановича, само собой, про наши расспросы и ползания в мастерских враз доведут, но к тому времени, я так надеюсь, уже и Глебов вплотную к делу приступит. На чертежи много времени не нужно, они тут пока и в виде простых схем сойдут. Главное, договориться, найти общий язык с Сикорским, получить его принципиальное согласие. А там найдётся, кому эти схемы в чертежи превратить.

Снова отвлёкся. Так вот, ползаем мы, значит, с Михаилом по самолётному чреву, бумагу мараем, на поднявшийся снаружи шум и суматоху соответственно никакого внимания не обращаем, не до того нам, сами должны понимать. На четырёх костях потому что большее время, да ещё, извиняюсь, задом кверху. Только лишь и услышали, что кто-то в кабину заглянул. Даже не услышали, а просто на какой-то миг резко потемнело в кабине. Судя по тому, что сразу же дверку закрыли – нас не заметили. Да и тяжело нас в хвосте заметить. В здравом уме там просто нечего делать.

Пришлось так задом и выбираться нам из хвостовой части фюзеляжа, призывая про себя, само собой, на голову вредителя всяческие кары с помощью распространённой повсюду ненормативной лексики в более или менее приличных выражениях. Иначе бы Михаил меня не понял. Да и никто бы не понял – не пристало офицеру настолько грубым языком вслух выражаться. Не в окопах, чай. Так что ползу спиной вперёд… Или не спиной? Или в этом случае назад? Да какая разница! И бурчу вполголоса всякие несуразности, так чтобы и не разобрать было, что именно, и понятно стало, что я недовольство своё таким образом выражаю. Вот уж приспичило какому-то лешему нашу верёвку развязывать. Теперь вот снова придётся вылезать и дверь фиксировать в полуоткрытом положении. И на тебе, в этот момент дверь снова распахнулась. А мы к ней задом, да на четвереньках. Меня и накрыло от раздражения.

Первым делом на обычных любопытствующих визитёров погрешил, по-накатанной вслух чертыхнулся, мол, ручонки бы за отвязанную верёвочку кое-кому пообрывать. Она у нас, дверка, в конечном итоге была ограничена в своих возможностях тут же найденной верёвкой, привязана так, чтобы в одном положении находилась и по борту не стучала. А тут раз, и с помощью чьих-то шаловливых ручонок закрылась. А затем снова распахнулась. Ну, я и чертыхнулся. Потому что зря пришлось вылезать!

Обернулся через плечо, голову поднял, а там посторонний в кабину заглядывает. Нижний обрез дверного проёма фигуру ровно по пояс обрубил, к нам как раз верхняя половина и заглядывает. На свет только силуэт и виден. И видно, что силуэт этот в форме, потому как уж очертания фуражки на голове ни с чем не спутаешь. И прямые контуры плеч явно на погоны указывают. Пришлось раздражение своё резко в себя же и затолкать. Да уже поздно было! Слово вылетело, попробуй вернуть.

А вокруг тишина-а… Снаружи то есть. Аэродромной суеты совсем не слышно. Птицы только разорались во всю глотку. Как-то сразу на это внимание обратил. Обычно там, снаружи, хоть какой-то шум да есть. То гремят чем-нибудь, то что-то перетаскивают, то ещё какая-нибудь суматоха, без этого не бывает. Это не говоря о рабочих разговорах и обычной аэродромной шумихе. А тут тишина! Сразу насторожился, язык свой поглубже упрятал, прищурился, так и стараюсь через плечо рассмотреть визитёра. А потому что пока ещё мне никак не развернуться, товарищ мой впереди или позади, не знаю, как в этом случае будет правильно, – ползёт, соответственно мне мешает.

Краем глаза через плечо-то назад поглядываю, увидел взметнувшуюся с колен фигуру Михаила, тут же громкий и глухой удар от соприкосновения его головы с фанерным потолком кабины, сдавленный «Ох!», стук коленей грохнувшегося на пол Михаила, и снова тишина.

Ну и я, хоть пока ничего и не понял, но на всякий случай быстро пополз вперёд или назад, к свободе, оттеснил товарища к борту, протиснулся мимо, а там и на ноги поднялся, развернулся, только голову к подбородку прижал, чтобы Михайлов подвиг не повторить.

– Кто такие?!

В проёме люка только силуэт, против света ничего не видно, а начальственный рык быстрого ответа требует. А что это именно оно, начальство, так по рыку сразу понятно стало.

– Поручик Грачёв, вахмистр Лебедев! Изучаем материальную часть самолёта! – отрапортовал молодецким голосом. Потому как пятая точка именно так порекомендовала сделать. Видимо, грядущие неприятности почуяла.

– Грачёв, Грачёв… Лебедев… Что-то такое мелькало недавно… Так… Команда на построение не для вас?

– Ничего не слышали, ваше… – замялся, потому как всё так же ничего против света не вижу, как ни стараюсь. Не привыкли пока глаза к перемене освещения. Ну да, это же я в самом хвосте находился, мне там всяко темнее было. Лишь Михаил за спиной как-то подозрительно часто меня кулаком в бок толкает, что сразу насторожиться заставляет.

– На выход! Оба!

– Есть! – полез к выходу, гадая, чего плохого мне от этого визитёра ожидать, потому как хорошим я за эти месяцы явно не разбалован.

– Грачёв, Лебедев… Ревель? Точно, Ревель! – наконец-то освободил проём неизвестный, отодвинулся в сторону, скрылся за обрезом люка, пробормотал в полной тишине вполголоса. Потому и услышал его бормотание. А на лётном поле даже птицы примолкли и ветер утих. Интересно…

Пока выползали из чрева самолёта и выпрыгивали на землю, глаза привыкли к свету, можно было не щуриться. Сразу в процессе выползания и успел осмотреться. Понятно, высокое начальство пожаловало. Не в плане своего роста, хотя и роста этому начальству хватает. Явно на голову выше окружающих, и это оно ещё у самолёта находится, остальные же чуть поодаль теснятся. А если всех в ряд поставить?

Утвердился на земле, мешковатый комбинезон оправил, складки на животе постарался за спину согнать, насколько это возможно. При этом выпрямился, вытянулся во фрунт, глазами высокое начальство ем. А как иначе? Ещё Пётр Первый эту истину на все века вперёд озвучил. Главное, вид иметь лихой и придурковатый, дабы не смущать своим умом это высокое начальство.

Михаил спрыгнул, пришлось мне чуть в сторону переступить, чтобы локтями с ним не толкаться. Как же плохо не от мира сего быть! Придётся мозги напрягать, хотя они у меня и так чуть ли не плавятся от напряжения. Гость высокий, по должности и званию высокий, не по росту, хотя и по росту соответствует, но об этом я уже упоминал.

И Михаил его точно знает, потому что вон как суматошно меня в спину кулаком пихал. Кстати, больно пихал, надо будет потом ему на это попенять.

Значит, это наверняка кто-то с самого верха, судя по погонам, аксельбантам и отношению сопровождающих его лиц. Да и поведение такое, соответствующее… Опять же мордовороты в охране… Великий князь? Кроме него вряд ли кого может нелёгкая на аэродром занести, да ещё и в самолёт носом сунуть? Он же шеф Императорского военно-воздушного флота, ему, так сказать, по велению сердца и души, не говоря уже и о должности, это положено сделать. И растительность на лице характерная такая для Романовых, запоминающаяся. И не только растительность, а и черты лица. На ныне царствующего Николая Второго похож. Больше-то я никого из них не помню.

Ну и что мне ему отвечать? Если спросит, само собой. И при этом нужно умудриться под возможную раздачу не попасть, потому как сопровождающих у гостя хватает, и все в немалых таких чинах. Погоны и аксельбанты так золотом и сверкают.

Мысли промелькнули в одно мгновение, я только-только складки комбинезона за спину согнал и в сторону шаг сделал, освобождая место Михаилу. Да вытянулся, строевую стойку принял. Ждём-с.

От сопровождающей высокую особу группы офицеров и штатских лихим фертом подлетел к князю офицер, что-то зашептал тому на ухо. А князю не понравилось. Что? Услышанные сведения? И рядом с нами как-то незаметно несколько мордоворотов образовалось – единственное, что пока под руки не хватают.

– Так почему команды не слышали? Или слышали, но решили не выполнять? – уточнил свой вопрос Шеф, обозначив кивком осознание доведённой на ухо информации и согнав эмоции с лица. А как его ещё называть про себя? Не полным же именем со всеми причитающимися ему званиями? Пусть так и будет. А вот наушника он сразу же отослал назад, это хорошо. Только чуть заметно бровью повёл, и тот сразу ретировался. Я и то с трудом заметил, да и то только потому, что лицом к ним стоял. Однако князь ждёт, пора отвечать.

– Никак нет! Так точно! – вытянулся ещё сильнее, поедая глазами начальство.

А ведь раскусил он меня. Вон в глубине глаз князя хитрые чёртики играют. Стою, краем глаза точно так же вытянувшегося и замершего сбоку от меня вахмистра вижу.

– Го-осподи-ин поручик… – чуть-чуть, еле заметно протянул моё звание князь, а сразу стало понятно, что дальше дурака валять не следует. Пришлось выражение своего лица чуть-чуть попроще сделать и ответить более внятно и развёрнуто.

– Команды не слышали! Да вообще ничего не слышали, потому как увлеклись изучением материальной части самолёта и наброском необходимых предварительных изменений в конструкции… – и попытался стрелки перевести. – Кто-то заглядывал в кабину, но мы не разглядели кто именно. И нас в темноте не увидели, потому и не предупредили.


Так лучше будет. Вон сразу его своей заумной фразой с толку сбил. Не ожидал князь от меня такого. А мой перевод стрелок вообще не заметил или внимания не обратил. Облом-с.

– Вы ещё и инженер? А Игорь Иванович знает о ваших устремлениях к изменению конструкции его детища?

– Пока не знает. Но будет знать!

– Так… – Александр Михайлович, его императорское высочество великий князь на практически незаметное мгновение задумался и решил сменить тему разговора: – А страшно было на немецкие крейсера в атаку идти?

– Страшно ли? Пожалуй, нет, не страшно, – чуть потянул фразу, вспоминая свои ощущения перед атакой. Сколько времени с тех пор прошло, а всё словно вчера было. Честно продолжил: – Скорее, азартно. Опять же, если правду сказать, в той атаке никакого риска не было. Ну, почти никакого. Не думали, да и не ожидали немцы, что мы на этакую наглость решимся. Потом, конечно, опомнились, сообразили, да уже поздно было. Да ещё и Михаил постарался, пулемётным огнём их хорошо причесал.

– Как? Причесал? Интересное выражение, – и перевёл взгляд на Михаила. – Вахмистр, вас же в том самом бою ранило?

– Так точно, ваше императорское высочество, – пустил петуха Лебедев, вытягиваясь ещё сильнее. Хотя куда уж сильнее…

– Та-ак. Что за изменения вы задумали? – снова сменил тему князь.

Пришлось рассказывать, а потом и показывать на пальцах в кабине самолёта, где именно и почему мы хотим сделать пулемётные гнёзда. Вроде бы удалось разумно объяснить и убедить Александра Михайловича. Хотя было трудно. Харизмой князь так и давил, сбивая с мысли неожиданными вопросами, бесцеремонно перебивая в процессе разъяснений.

Бедолага Сикорский извёлся весь снаружи. Внутрь его никто не пустил. Те мордовороты вообще никого к кабине не подпускали. Так что общались мы с его высочеством наедине.

Потом наверняка придётся перед Игорем Ивановичем объясняться и извиняться. Не успел я, к сожалению, с Глебовым пообщаться, всё откладывал и откладывал это мероприятие. Думал, соберу в одну кучу все мои пожелания, тогда и поговорю сегодня вечером. А оно вон как вышло. Как бы отношения с изобретателем после такого совсем не испортить. Вот кто меня за язык тянул со всеми этими изменениями? Оправдался, называется. Лучше бы отмолчался.

А потом меня и Михаила выпроводили, правда вежливо, из самолёта, а его салон мигом заполонили сопровождающие князя лица. И каждый из них, пробираясь в салон, хоть краем глаза, но косился в мою сторону. Уф-ф, свершилось именно то, о чём меня предупреждал перед отъездом из Ревеля Александр Васильевич Колчак. На пустом месте умудрился нажить себе огромную кучу недоброжелателей. Ещё бы, столько времени одному мне великий князь внимание уделил… И принесла же его нелёгкая…





Глава 2




Всё, высокие гости скрылись в чреве самолёта, остались мы с Мишей у приоткрытого люка в гордом одиночестве и в полной тишине. Впрочем, соврал, не в полном одиночестве, но в тишине-то точно. Охрану я не посчитал, тех самых мордоворотов. Только так думаю, толку от них в случае чего будет мало. Это я из только что произошедшего такие выводы делаю. А если бы в самолёте не мы, а кто-то другой – с недружественными намерениями – прятался? Что бы тогда было? То-то! Ладно, пока я всё равно ничего не могу сделать и ни на что не повлияю. А выводов из этого происшествия, мне кажется, никто так и не сделал. Да что там кажется! Уверен!

Ладно, и куда нам теперь? Как-то оставаться здесь не хочется. А что там за построение? И я закрутил головой по сторонам.

Понятно. Это мне просто из-за фюзеляжа не видно. А стоит только чуть-чуть, буквально на несколько шагов в сторону хвоста сместиться, и оп – возле недавно построенных ангаров вытянулась неровная шеренга аэродромного народа. И все в мою сторону смотрят. Ну-ну. Головёнки набок посворачиваете. Хотя я-то тут при чём? Это они высокого гостя стараются увидеть и запомнить. Дабы было, что потом рассказывать всяким любопытным. Семье, например, у кого она есть. Ну и так далее. Так что не обольщаемся, не на меня смотрят, не заслужил я ещё подобной известности.

Вот же засада! Удрать не получится. Хотя почему не получится-то? Мы тут сами по себе, ни к кому не приписаны, ни от кого не зависим и ни перед кем не отчитываемся за свои поступки. Поэтому аккуратно беру Михаила за рукав и тяну в сторону.

Трудное это дело. Он же, как и все, уставился на дверной проём «Муромца» и застыл на месте. Поэтому пришлось приложить больше усилий, чтобы стронуть его с места. Получилось! Так бочком, бочком обошли самолёт и, словно по-другому и быть не может, обогнули строй и скрылись за ангаром.

Одну из основных заповедей мудрого служивого исполнили – держаться подальше от начальства. В смысле от такого большого, незнакомого, а потому и непредсказуемого. Да и там, в свите, ещё столько всякого разнообразного начальства, что ну их куда… далеко!

А потом быстренько скинули комбинезоны и переоделись в свою повседневную форму. И отправились домой. В смысле в гостиницу. На сегодня у нас рабочий день закончен. Появилась прекрасная возможность с полковником Глебовым встретиться…

Свободно покинули аэродром, оставили за спиной ангары. Кручу головой по сторонам, вызывая сим действием явное недоумение Михаила. Наконец он не выдержал и притормозил меня вопросом:

– Сергей Викторович, ты чего так головой крутишь? Что случилось-то?

– Да пытаюсь хоть какую-то охрану увидеть.

– Какую охрану? – удивился мой товарищ.

– Какую-какую… Да ту самую! Которая должна князя охранять!

– А зачем? От кого охранять-то?

– А ты считаешь, что не от кого? Ну-ну… – глянул искоса на удивлённого моими словами Михаила и ускорил шаг. – Ладно, пошли быстрее, у меня сегодня дел ещё мно-ого.

– Погоди, я спросить хотел. Ты что, великого князя не узнал? Ну, там, в кабине? – задумался на мгновение над моими последними словами Лебедев и всё-таки решил продолжить разговор.

– А как бы я его узнал? – попытался отговориться. – Я же в самом хвосте сидел, в отличие от тебя. Ты же мне весь свет своим широким задом загораживал. А потом пока развернулись, пока глаза к свету привыкли…

– А-а, понятно тогда. А я уж подумал… – и замолчал, спохватился.

А мне интересно стало, что же такое он мог про меня подумать. Какие ещё тараканы в его голове бегают? Спросил, не постеснялся. Ответу несколько удивился.

– Да обо всём этом! – решительно махнул рукой мой товарищ. – Как можно великого князя не узнать? Ну ладно, глаза к свету не привыкли, а потом-то? Я же видел, что в тебе никакого почтения к нему нет. Словно не понимаешь ты, кто перед тобой стоит. А так не бывает, не видел я ещё такого непочтительного отношения к… К великому князю, в этом случае. Словно не от мира сего ты. Или ты из этих? Из социалистов? Ответь. И главное. Знаю, что русский, что нашего роду-племени, а иногда как скажешь что-то этакое, так прямо оторопь и берёт. Не может русский человек такое говорить и так себя вести. Опять же в церковь ты не ходишь, не крестишься никогда, значит, и в Бога не веруешь. Скажи, как такое может быть? И ещё много всякого в тебе, непонятного для меня. Это другим оно всё незаметно, а я-то сколько времени с тобой рядом нахожусь…

– О, как! – А ведь придётся что-то отвечать. Вот до чего демократия в наших рядах довести может. И ведь я сам настоял на подобных отношениях, на приятельских. Хорошо хоть ума хватило сразу предупредить товарища, что подобные отношения только наедине возможны, когда вокруг посторонних глаз нет. Он вроде бы и сам в подобных вещах соображает неплохо, сообразил бы, никуда не делся, но тут уж я перестраховался и предупредил. Как знал. А вот теперь изволь выкручиваться. Только как? Ладно, попробую, переведу стрелки. – Эх, Миша, Миша. У каждого из нас свои секреты. И у тебя они есть. Я же не спрашиваю, каким образом ты такой умный в солдаты попал? Из тебя же образование так наружу и лезет, сколько бы ты простым крестьянином ни прикидывался. А я… Я тебе рассказывал, что после аварии разбился и частично память потерял? Рассказывал. Ты просто забыл. Поэтому просто имей в виду, что многих вещей я не то что не знаю, а просто не помню.

– Частично же? А тут… Это как вот такое может быть? И великого князя не помнишь?