Откройте, я ваша смерть

– Нужен ты мне подходить к тебе! – так же громко отозвался Стас и остановился, уперев руки в бока. – Сам подходи! Ты меня звал, вот сам и иди ко мне.

– Ты кто? – Интонации у пьяного стали чуть ниже.

Герасимов явно озадачился появлением этого странного человека. Он не мог вспомнить, знает его или нет. Но ведет себя незнакомец так, будто они знакомы. Крячко старательно отвлекал на себя буяна, стараясь, чтобы тот забыл о жене и детях. Ему ведь ничего не стоит сейчас развернуться и нанести удар ржавыми вилами. Тогда много горя будет в семье.

И тут в голове алкоголика вдруг все сдвинулось снова в одном направлении. Ревность, появление какого-то мужчины! Все это связалось в пропитанном алкоголем мозгу воедино и родило бурю, бешеный всплеск эмоций, неуправляемую агрессию. Герасимов вдруг закрутился на месте, бросая взгляды то на жену, то на неожиданного гостя, заревел как бык, и было непонятно, на кого он бросится первым. Опасаясь, что обезумевший ревнивец кинется на жену и детей, Стас активно начал привлекать его внимание к себе.

– Ты мне денег должен, забыл, падла? Кинуть решил кореша?

Стас нес подобную ахинею и приближался к Герасимову, стараясь не стоять на месте. Он перемещался то вправо, то влево и все время постепенно шел на сближение. Мужчина тоже крутился на месте, бросая взгляды то на дом, то на соседей, столпившихся за заборчиком, то на неизвестного, который говорил что-то обидное. Какие бабки, какой долг, он что, за фраера его держит?! Кто-то неудачно облокотился на заборчик, и тот с треском повалился. Перепуганный и загнанный в угол, Герасимов заорал и, широко размахнувшись, швырнул вилы в Крячко. Ржавое железо пролетело в нескольких сантиметрах от плеча сыщика и со страшным скрежетом врезалось в кирпичную стену.

Стас чуть не упал, успев в последний момент увернуться от вил, брошенных с такого близкого расстояния. Но теперь уже такой опасности не было, и он бросился на Герасимова. Бледная от ужаса женщина продолжала прижимать к себе детей. Бить и калечить мужа при ней нельзя, да и необходимость в этом отпала. Но, как всегда говорил старый друг и напарник Гуров, возможность извлекать воспитательный момент нужно использовать всегда.

Упав на бок и проехав по траве почти метр, Крячко сбил Герасимова с ног, обхватил его руками, прижав к земле. Несколько самых храбрых женщин бросились во двор.

– Уведите ее отсюда! – закричал Стас, придавив противника своим весом, продолжая перехватывать руки мужчины и не давая ему возможности вырваться.

Жену увели, кто-то подхватил на руки детей. Ну, все, подумал Стас, теперь можно и не церемониться. Он завернул одну руку Герасимову за спину почти до затылка, рывком поднял его с земли и поволок к дому. Гера вырывался, орал, но вырваться из цепких и умелых рук сыщика не мог. Затащив свою жертву в дом, стукаясь о косяки и роняя стулья, Крячко дотащил Герасимова до ванной комнаты. Открыв воду, он свалил мужчину, как свиную тушу, в ванну и стал поливать его из душевой лейки. Герасимов отбивался, плевался, захлебывался, кашлял и страшно матерился. Но постепенно все, что происходило на улице, все его фантазии о ревности отошли куда-то на задний план, остался только неизвестный человек, который был сильнее и который обливал его зачем-то водой.

Один стресс заменил другой. И когда Герасимов перестал угрожать, а начал уже просить прекратить холодный душ, Крячко ослабил хватку и отвел дешевую лейку в сторону. Мужик откинулся на стену, таращась на неизвестного, и откровенно клацал зубами от холода. Он обхватил себя руками за плечи и спросил, еле шевеля посиневшими губами:

– Ты кто? Что тебе надо?

– О, какой прогресс! – восхитился довольный Крячко. – Еще один умный вопрос, и я тебе дам полотенце. А уж если начнешь правдиво отвечать на мои вопросы, то я тебе и из ванны вылезти разрешу.

Герасимов сжал лицо руками, потряс головой, как будто выходя из страшного сна. Под ногами у него хлюпало, брюки прилипли к телу, кровь с разорванной майки медленно стекала, растворяясь в воде бледно-розовыми струйками. Он посмотрел на кровь, задрал майку, убеждаясь, что никаких ран на его теле нет, потом хмуро спросил:

– Че было-то?

– Хороший вопрос, – согласился Крячко.



Молодой бородатый доктор добродушно улыбался. Удивительно, но он совсем не был настроен мешать сыщикам, ограничивать их в чем-то или ставить иные препятствия в их работе.

– Так с ним можно побеседовать?

– Можно, беседуйте, – кивал доктор.

– А как себя чувствует Осипов? Не опасно его напрягать?

– Нет, напрягайте, – пожал плечами врач.

Гуров непонимающе смотрел в его улыбающиеся глаза. Веяло от этого человека уверенностью, невозмутимостью. Пришлось вопрос ставить ребром. Оказалось, что Осипов потерял не так уж и много крови, как показалось Крячко. Сутки под капельницей, соответствующие препараты да сильный организм у раненого – вот и вся загадка. А нож просто расслоил мышцы, не задев внутренних органов.

– Меня не физическое состояние Осипова беспокоит, – признался доктор. – Моральное угнетение у него. Есть не хочет, в потолок все время смотрит и не разговаривает. Вы думаете, что я вас с такой готовностью к нему пропускаю, потому что мне все равно или потому что Осипов так прекрасно себя чувствует? Ничего подобного. К другому я бы и близких родственников не пустил, а к нему даже вас пущу. Если он сам не захочет выздоравливать, то медицина бессильна. А потенциал у него приличный, это я вам правду сказал. Сильный организм, и сопротивляемость, и потенциал самовосстановления высокие. Регенерационные процессы на высшем уровне. Поэтому мне и хочется, чтобы его хоть кто-то расшевелил. Если, конечно, вы его своими разговорами совсем в тоску не вгоните. Он не убийца, не маньяк какой-нибудь?

– Нет, все нормально, – облегченно ответил Гуров. – Он – бывший полицейский, только недавно оставивший службу. А разговор пойдет о том, кто его ножом пырнул. Ну, и еще кое о чем из его прежних дел, где нужна его профессиональная консультация.

– Ну, будем надеяться, – решительно встал доктор, предлагая полковнику следовать за ним.

Когда Гуров с врачом вошли в палату, Осипов лежал на спине и смотрел в потолок. Небритый подбородок, острые скулы, темные круги под глазами и пустые глаза. Нет, понял Лев, подойдя ближе, не пустые. В них боль, отчаяние, просто этот человек никого в себя не пускает. Что же ты так, старший лейтенант? Врач подошел к больному, посмотрел на него и, видимо, удовлетворившись внешними признаками, кивнул Гурову и вышел из палаты.

Лев Иванович подошел к окну, постоял, глядя на больничный двор, потом заговорил:

– Погода там ты не представляешь какая. Тепло, тихо и птицы! Я вчера ехал через парк, а там белки скачут, у ребятишек из рук орехи берут. Зверушки, они ведь все чувствуют, их не обманешь. Они сразу видят, есть опасность или нет ее.

– Вы кто? – хрипло и неприязненно осведомился раненый.

– Как-то ты не очень вежливо обращаешься к полковнику полиции.

– А мне все едино: что полковник, что генерал. Я в органах больше не служу. Свободный человек я теперь.

– И я свободный, – пожал плечами Гуров, подошел к кровати и уселся на стул, закинув ногу на ногу. – В нашей стране все свободные люди, Осипов. Рабство и крепостное право отменили двести лет назад. Или около того.

Осипов молчал. Но было понятно, что на душе у парня кошки скребут, в том числе и из-за его увольнения из полиции. События прошлой ночи его тоже волнуют, если он хоть помнит, что там у них между собой произошло. А ведь парня надо спасать, подумал Лев. Его еще можно спасти, пока он совсем не опустился, не пропал как личность.

– Ты вот что, – хмуро заговорил он. – Кончай дуться на весь мир, потому что наша судьба – это продолжение наших поступков. Надо извлекать пользу из уроков, а не кидаться во все тяжкие. Святого венца у тебя над головой не было, так что не знаю уж, что там у вас произошло с капитаном Сиротиным, но основания у руководства уволить тебя все же были.

– Вы из управления по работе с личным составом, что ли? – мрачно хмыкнул Осипов. – Воспитывать меня пришли? Так поздно воспитывать, я уже не личный состав. Я – никто.

– В этом твоя беда. Крест на себе ставишь, да и на службе крест уже поставил. А почему, собственно, поздно? Ты что, умирать собрался? Так врач сказал, что ты здоров как бык. Если будешь стонать, я тебя еще и симулянтом назову. А вообще-то я из Главного управления уголовного розыска.

– Эх, ни хрена себе! – Осипов вытаращился на Гурова, потом спохватился: – Извините, это я от неожиданности. А чем я заинтересовал Главк уголовного розыска? Не из-за моей же поножовщины? Это дело даже не МУРа и территориального отделения полиции, а участкового уполномоченного.


– Ну вот, наш разговор вошел в нормальное русло, – удовлетворенно ответил Лев. – Терпеть не могу сопли вытирать великовозрастным детишкам. Нам помощь твоя нужна, Сергей.

– Ну, сопли мне вытирать не надо. Не нуждаюсь. И сам терпеть не могу, когда меня жалеть начинают, – уже увереннее заговорил Осипов. – А что случилось-то? Я вроде по моим делам ни с чем таким серьезным и не пересекался. Так, бытовуха, мелкая «хулиганка». Вы же знаете, чем участковые занимаются.

– Знаю. Вспомни, пожалуйста, один случай, который произошел месяца три назад. Ты приходил на квартиру к гражданину Бурунову, генералу в отставке, который скончался дома. И вы вместе с врачом «Скорой помощи» констатировали его смерть. Помнишь такого пенсионера?

Осипов даже чуть приподнялся на кровати, посмотрев на гостя с удивлением.

– Ну да, помню я этого старичка. Хотя там старичок был выше меня ростом и шире в плечах. Лет ему уже, конечно, было сильно за восемьдесят, сердечко изношенное. У него везде по квартире стояли корвалолы, нитроглицерины. А что вас интересует?

– Расскажи, что ты про того генерала помнишь? О личности его расскажи.

– Так я его и не знал до этого. Не встречался с ним ни разу. Так сказать, живым я его и не видел даже. Нас вызвала соседка, она заметила, что дверь открыта, вошла, а он мертвый. С вечера еще, как врач сказала.

– Родственники были?

– А у него нет родственников. Та соседка из квартиры напротив, что вызывала меня, она его хорошо знала. Говорила, что жена давно умерла, детей нет. Кажется, сын был, военный. Где-то погиб в горячей точке. Вот вроде и все. Бумажки написали, расписались и разъехались. В таких случаях ветеранский комитет подключается. Думаю, похоронили его хорошо, от военкомата. У них на этот случай есть средства. У нас даже мысли не возникло возбудить уголовное дело. И не вскрывали его. Возраст сам за себя говорит. И карточка в поликлинике на него заведена у кардиолога.

– Значит, ничто не вызывало сомнений, что это естественная смерть старого человека с больным сердцем?

– Ну а что еще? Думаете, его убили, чтобы квартиру забрать? Я таких случаев не встречал в своей работе, хоть и пишут в интернете о черных риелторах. Насчет квартиры покойного я теперь и не знаю, как там все получилось, я же уволился. Но старик был собственником, это мы тогда установили. Все честь по чести, и свидетельство о собственности, и прописка.

– Он совсем один жил, никто старика не навещал?

– Навещал какой-то парень…

Гуров чуть не подскочил на стуле, но сдержал эмоции. А бывший участковый неторопливо продолжал:

– Из соцзащиты, что ли. Он ему лекарства приносил, в магазин ходил за продуктами, по дому помогал. Волонтер какой-то. А вы думаете, что все же из-за квартиры?

– Слушай, Сергей, а тебе ничего не показалось странным в квартире Бурунова?

– В смысле? – Осипов внимательно посмотрел на Гурова. – Вы имеете в виду ограбление, не было ли следов того, что кто-то рылся в вещах, искал тайник или тому подобное? Нет, такое в глаза мне не бросилось, хотя мысли были. Ведь дверь-то всю ночь открыта была. Но у покойного в квартире идеальный порядок был. Военный такой порядок с признаками аскетизма. Ничего лишнего, и все на своих местах. Нет, беспорядка не было, ни разбросанных вещей, ни выдвинутых ящиков шкафов, ничего такого.

– Одним словом, глаз ни за что не зацепился? Никаких странностей? Старик тихо умер во сне?

– Нет, не во сне. Он с газетой в кресле, видимо, сидел, когда ему плохо стало. Потянулся за лекарством, привстал даже, но не успел. Таким мы его и нашли.

– Каким? – допытывался Гуров.

– Ну, как вам это описать. Он от кресла оторвался, но до конца не встал, не смог. Так и полулежал на подлокотнике боком с вытянутой рукой. Чуть пальцами касался флакона с аэрозолем нитроглицерина, который под язык надо брызгать во время приступа.

Они проговорили еще час, когда неожиданно пришел доктор, с удивлением глядя на пациента и его гостя. Осипов был бодр, говорил серьезно, сосредоточенно, будто совсем недавно не лежал в апатии и унынии с нежеланием с кем-то разговаривать, а то и вообще жить. Гуров попросил еще пять минут беседы и пообещал после этого оставить больного отдыхать.

– Я вот что еще хотел тебе сказать, Сергей, – заговорил Лев, когда врач вышел. – Я разберусь в твоем деле и, если ты не против вернуться в органы, тебе помогу.

– Вернуться? Вы это серьезно?

– Не о том думаешь, старший лейтенант! Важно не это, важно, насколько ты серьезно к этому относишься. Считаешь себя в силах продолжать работу в полиции, считаешь, что тебя несправедливо уволили, и я тебе помогу восстановиться. Но с одним условием – с алкоголем надо завязывать. Знаю, что трудно, понимаю, что с Сиротиным ты работать не сможешь и не станешь. В другое отделение в другом районе пойдешь?

– С ярлыком, что меня уже один раз за пьянку увольняли?

– Да что же тебя несет-то не в ту сторону? – рассердился Гуров. – Тебе несправедливо навесили этот ярлык? Отчасти справедливо, была зацепка у руководства, чтобы тебя уволить. В твоих силах от этого ярлыка избавиться! Да, пока кое-кто будет знать, что было в твоей биографии такое пятно. Только у нас в полиции ценят человека за дела. Станешь работать хорошо, станешь настоящим профессионалом, и тебе многое забудется, за тебя держаться будут. Все в твоих руках, Сережа. Думай!

Он поднялся со стула и подошел вплотную к кровати, протягивая Осипову руку. Сергей с готовностью и благодарностью пожал ее и прочувствованно произнес:

– Я… Товарищ полковник…

– Меня зовут Лев Иванович.

– Лев Иванович, спасибо, что поверили! Это важно. Очень важно, когда в тебя верит кто-то, когда уже сам в себя не веришь.

– А с кем ты пил-то ночью, кто тебя ножом саданул? – с улыбкой спросил Гуров.

– А черт его знает, – засмеялся Осипов, охнул и схватился рукой за бок. – В магазине познакомились. У него денег на бутылку не хватало. Мы оба уже сильно навеселе были. Я его и позвал к себе. Потом еще какого-то хмыря подцепили, только тот быстро уполз, слабоват оказался. А мы с этим… то ли Герой, то ли Колей, полночи квасили. А потом поссорились. Кажется, он понял, что я бывший полицейский. А он сидел в прошлом. Он толком ударить не смог, а я толком защититься. Пьяные же были оба в дымину!

– Ну, ты и даешь! – покачал головой Лев. – Это как же тебе повезло, Сережа, что мы тебя искали по делу этого генерала-пенсионера и к тебе приехал наш человек. А так бы истек кровью один в доме и умер бы на полу.



Утро. Гуров с чашкой кофе сидел на своем любимом месте. Давно уже они принесли в свой кабинет этот диван. Небольшой, уютный. Он неприметно стоял в дальнем углу. Как и у многих офицеров, в кабинете был и свой электрический чайник, и чашки, и маленький холодильник. Служба сотрудника уголовного розыска, даже если он уже полковник, даже если он не рядовой опер, а офицер Главного управления уголовного розыска МВД, все равно очень часто требует полной самоотдачи, требует, чтобы ты проводил на работе не только дни, но и вечера и ночи. А сколько раз им с Крячко приходилось по очереди спать на этом диванчике!

С дивана было хорошо видно, как солнце поднималось над крышами многоэтажек на Якиманке, как блестели дождевые лужи в лучах утреннего солнца, как носились над домами стрижи. Несколько минут вот такого отрешения от службы, а как они много давали. Это был душевный отдых и одновременно настрой. Посмотреть на утреннее солнце, беспечных быстрых птиц, выпить кофе. В голове почти никаких мыслей, хотя научиться этому было очень сложно. Хоть пять минут не думать о работе, а только впитывать светлую энергию летнего утра, а потом будет лучше думаться, энергия заполнит тело, и ты без устали проведешь новый день, даже если он захватит и ночь.