Путь в террор

– Ты грамотный?

– Читать-писать умею, – не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев.

– И выглядишь вроде благообразно, – задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. – Может, в полицию пойдешь?

– Никак нет! Покорно благодарю, ваше благородие, но не желаю.

– Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло?

– Не могу знать!

– А если серьезно?

– Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись.

– Раз эдак по восемь?

– Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди – глядишь, и управились бы, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали.

– Складно врешь, братец.

– Хотите – побожусь?

– Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти.

– Ваше благородие, дозвольте спросить?

– Что еще?

– Там в камере такой Постников обретается…

– Это какой-такой Постников?

– Ну, такой – ни богу свечка, ни черту кочерга, в одной манишке.

– А, канцелярист бывший.

– Ну да. Можно узнать, за что его держат?

– Да вроде тебя, только по пьяному делу; и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может, уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль?

– Да особо никакой. Просто жалко дурака.

– Бывает. Впрочем, особо не жалей. Завтра у него суд – заплатит штраф, да и отпустят.

До дома Дмитрий добрался уже к вечеру, а там его ожидал очередной сюрприз. Только что вернувшийся с работы Аким Степанович стал на крыльце непрошибаемой скалой и велел постояльцу убираться на все четыре стороны. Как ни увещевал его Будищев, говоря, что заплатил ему до конца месяца, как ни плакала Стеша, пытаясь разжалобить суровое сердце отца, старик остался непреклонным.

– Ишь чего удумал, с мастерами драться! – бушевал он. – Не надобно мне тут таких. Забирай свои вещички, и чтобы близко духу твоего не было!

– Хрен с тобой, золотая рыбка, – пробормотал парень и, подхватив сундук и саквояж, решительно пошагал прочь.

– Да куда же ты, на ночь глядя? – почти простонала все еще плачущая девушка и едва не бросилась бежать следом.

– Степанида, стой! – завопил Степанович, схватив дочку за руку.

– Не дури! – строго приказал ей Дмитрий. – Ночи сейчас теплые, не пропаду. Так что – ступай домой и не поминай лихом!

– Иди-иди уж, разбойник! – совсем взбеленился старик, бог знает что себе вообразивший, глядя на девичьи слезы.

Оставшийся без крова Будищев размашисто пошагал по улице, сопровождаемый любопытными взглядами из-за заборов. Привлеченные шумом местные жители смотрели на него хоть и без вражды, но и не выказывая особого сочувствия.

– Далеко направился? – неожиданно спросил его кто-то сзади.

Обернувшись, Дмитрий увидел довольно рослого молодого мастерового в картузе и кургузом пиджачке. Лицо его показалось смутно знакомым, но припомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались прежде, гальванер не смог.

– Отсюда не видно, – сплюнул он.

– Что, Степаныч выгнал?

– Типа того.

– Переночевать-то есть где?


– А как же. Мало ли мостов на Неве.

– Тоже верно. Хочешь, пойдем ко мне?

– С чего это такая щедрость?

– Ни с чего. Не хочешь – не ходи.

– А баня у тебя есть?

– Чего нет, того нет. А что – без бани никак?

– Обовшивел я после околотка.

– Ну, этим меня не напугаешь. Хотя – если невтерпеж, можно воды нагреть.

– Годится. Но ты так и не ответил – отчего такой добрый?

– Да не добрый я, – отмахнулся здоровяк. – Просто, когда я мальцом в учениках ходил, каждая сволочь так и норовила либо за ухо, либо подзатыльник дать, а то и покрепче. Иной раз, не поверишь, места живого не было – весь в синяках. А заступиться, как ты за Семку, некому было.

– Погоди, а это не с тобой мы из-за Ксюхи давеча…

– Нет, – засмеялся парень. – Ты, Митька, хоть и здоров драться, но в таком деле я бы тебя зашиб!

– Ну-ну. Много вас таких пыталось.

– Хочешь попробовать?

– Нет, брат. Я в полиции пообещал, что ни в какой блудняк в ближайшее время не встряну. Так что без меня.

– Вот и ладушки. Ну, пойдем, что ли?

– Пойдем. Деваться все равно некуда. Тебя как зовут-то?

– Максимом.

– Будем знакомы.



На следующий день Будищев, оставив вещи у нового знакомого, направился проведать все еще лежавшего в больнице Семку. Хотя мальчишке было явно лучше, он очень похудел и едва мог ходить.

– Ишь ты, кожа да кости, – посетовал Дмитрий, глядя на ученика. – А мне тебя и угостить нечем.

– Ничего, – слабо улыбнулся тот. – Здесь хорошо кормят. И сестры ласковые, не ругаются…

– Это от того, что они не знают, какой ты безрукий, – усмехнулся гальванер, – а то бы наслушался от них всякого.

– Как на заводе?

– Что ему сделается? Стоит.

– Скучно тут, – пожаловался Семен. – У нас там завсегда что-то новое, а здесь что же – лежи да лежи.

– Вот и лежи, набирайся сил. К тебе родные не приходили?

– Мамка была. Плакала.

– Чего плакать – ты же живой!

– Боится, что с завода выгонят. Батька, сказывала, запороть грозился в таком разе!

– Зашибись!

– А правда, что ты мастера избил?

– Нет. Так, дал разок.

– И тебя в тюрьму забрали?

– Отпустили уже.

– А с завода не выгнали?

– Я сам ушел.