Смертельная белизна

– Я бы предпочла услышать мнение Элспет от вас. – Робин занесла ручку над блокнотом.

– Нет, увольте, – проскрипел сэр Кевин. – Слухи наносят непоправимый вред репутации…

Трубку опять взяла леди Роджерс:

– Больше нам нечего добавить. Кевин очень тяжело, очень болезненно переживает эту историю. Простите, Делия, но разговор окончен. До свидания.

Опустив трубку на столик, Робин удостоверилась, что за ней никто не наблюдает. Потом опять взялась за телефон и проскролила список попечительского совета «Равных правил игры». В нем фигурировала некая доктор Элспет Кертис-Лейси, но на сайте благотворительного фонда ее личный телефон не значился и, судя по его отсутствию в телефонном справочнике, был засекречен.

Робин позвонила Страйку. Звонок был автоматически перенаправлен в голосовую почту. Через пару минут Робин повторила вызов – с тем же результатом. После третьей неудачной попытки пришлось отправить SMS:

Раздобыла кое-что по Г. У. Перезвони.



Мглистые тени, с утра лежавшие на террасе, мало-помалу рассеивались. Когда Робин в ожидании звонка допивала кофе, по ее руке скользнул теплый солнечный луч. В конце концов мобильник завибрировал – пришло сообщение; с замиранием сердца Робин посмотрела на экран, но оказалось, это от Мэтью:

Сходим после работы в паб с Томом и Сарой?



С безразличием, к которому примешивался ужас, Робин вникала в этот текст. На завтра был назначен благотворительный матч по крикету – Мэтью сгорал от нетерпения. Естественно, в пабе все разговоры обещали так или иначе вертеться вокруг этой темы. Робин уже представляла себе их четверку: Сара будет, как всегда, кокетничать с Мэтью, Мэтью – подкалывать Тома насчет его неудачных подач, а она сама, как все чаще бывало в последнее время, – изображать веселье и живой интерес: такой ценой покупалось избавление от нападок Мэтью, который гневно выговаривал ей за то, что она якобы вечно сидит со скучающим видом, заносится перед их компанией, а то еще (как указывалось во время наиболее ожесточенных стычек) сожалеет, что не пошла выпивать со Страйком. Ну, по крайней мере, утешила себя Робин, в пабе никто не станет долго засиживаться и накачиваться спиртным, поскольку Мэтью, настоящий фанат любых спортивных состязаний, перед игрой должен хорошенько выспаться. Ответив: «OК, куда?» – она приготовилась ждать инструкции.

Через сорок минут Робин пришло в голову, что Страйк, по всей видимости, застрял в каком-то месте, откуда позвонить невозможно, а это оставляло открытым вопрос: допустимо ли прямо сейчас выложить новые сведения Чизуэллу? Чего ей следует опасаться: что Страйк сочтет это самодеятельностью или что он рассердится еще больше, если она не вручит Чизуэллу долгожданную козырную карту?

Подискутировав сама с собой, она позвонила Иззи – фрамуга окна ее офиса была видна с террасы, где сидела Робин.

– Иззи, это я, Венеция. Звоню, чтобы не объясняться в присутствии Рафаэля. Кажется, я раздобыла для твоего отца кое-какую информацию по Уинну…

– О, супер! – воскликнула Иззи; до слуха Робин донесся голос Рафаэля: «Это Венеция? Где она прохлаждается?» – и стук компьютерных клавиш. – Проверяю ежедневник, Венеция… До одиннадцати он в министерстве, потом весь день на совещаниях. Давай я с ним созвонюсь? Если ты поторопишься, он, возможно, сразу тебя примет.

Убрав в сумку мобильный, блокнот и ручку, Робин проглотила последние капли кофе и поспешила в Министерство культуры, СМИ и спорта.

Из-за стеклянной перегородки она увидела, что Чизуэлл, прижав к уху телефон, расхаживает по кабинету. Жестом предложив ей войти, он указал на низкий кожаный диван у своего рабочего стола, а сам продолжил разговор, который, судя по всему, вызывал у него неприятные эмоции.

– Это был подарок, – отчеканил он в трубку, – от моего старшего сына. Золото девятьсот девяносто девятой пробы, с гравировкой: «Nec Aspera Terrent»[30]. Тысяча чертей! – неожиданно взревел он, и Робин заметила, что все компьютерные гении, сидевшие по другую сторону коридора, повернули головы к Чизуэллу. – Это латынь! Соедините меня хоть с кем-нибудь, кто владеет английским! Я Джаспер Чизл, министр культуры. Дату я вам уже сообщил… нет, нельзя… у меня крайне мало времени…

По тем репликам, которые звучали в кабинете, Робин поняла, что Чизуэлл потерял дорогой его сердцу зажим для банкнот и теперь звонит по этому поводу в отель, где останавливались они с Кинварой в день ее рождения. Мало того что служащие не нашли этот зажим, так они еще не проявили достаточного почтения к Чизуэллу, который снизошел до их ночлежки.

– Я требую, чтобы мне перезвонили! Как об стенку горох, – пробормотал Чизуэлл, разъединился и уставился на Робин, словно забыв, кто она такая. Тяжело дыша, он опустился на диван напротив. – Даю вам ровно десять минут, так что докладывайте по существу.

– У меня появилась информация по мистеру Уинну, – сказала Робин, вынула из сумочки блокнот и, не дожидаясь ответа министра, вкратце изложила сведения, полученные от сэра Кевина.

– …и наконец, – произнесла она минуты через полторы, не более, – нельзя исключать, что за мистером Уинном тянутся и другие правонарушения, но за этой информацией надо обращаться к доктору Элспет Кертис-Лейси, чей телефонный номер засекречен. Найти его не составит труда, но сейчас я не стала на это отвлекаться, так как подумала… – продолжала Робин с осторожностью, поскольку в нее впились крошечные глазки Чизуэлла, – что должна немедленно явиться к вам с отчетом.

Несколько мгновений он просто смотрел на нее со своим обычным недовольным видом, а потом хлопнул себя по колену – с нескрываемым удовольствием.

– Так-так-так, – протянул он. – А ведь он мне говорил, что вы у него – самая лучшая. Да-с. Буквально.

Достав из кармана мятый носовой платок, Чизуэлл вытер лицо, вспотевшее от переговоров со служащими злополучного отеля.

– Так-так-так, – повторил он. – День, похоже, налаживается. Раз за разом они себя выдают… Значит, Уинн – расхититель и лжец, если не хуже?

– Как сказать… – Робин не спешила навешивать ярлыки, – он не может отчитаться за двадцать пять тысяч фунтов и, бесспорно, раздает обещания, которые неспособен выполнить.

– Доктор Элспет Кертис-Лейси, – выговорил Чизуэлл в ответ собственным мыслям. – Имя знакомое.

– Раньше она была членом совета либерально-демократической партии от Нортумберленда, – подсказала Робин, только что просмотревшая сайт фонда «Равные правила игры».

– Жестокое обращение с детьми, – неожиданно выпалил Чизуэлл. – Вот откуда я ее знаю. Жестокое обращение с детьми. Она заседала в каком-то комитете. Свихнулась на этой теме, ей уже мерещится. Дело ясное: «либдемы» – сплошь с заскоками. На этом и сошлись. Чокнутых там – пруд пруди.

Он вскочил, оставив на черной коже дивана россыпь перхоти, и с хмурым видом заметался по кабинету.

– Афера с благотворительностью рано или поздно выплывет наружу, – сказал он, вторя супруге сэра Кевина. – Только виновным, как пить дать, совсем не нужно, чтобы это произошло в ближайшее время, когда Делия с головой ушла в Паралимпийские игры. Уинн задергается, если узнает, что я в курсе дела. Да-с. Полагаю, это его обезоружит… во всяком случае, на время. Хотя, если он завязан с детьми…

– Доказательств нет, – вставила Робин.

– …на него ляжет вечное клеймо, – договорил Чизуэлл и опять стал мерить шагами кабинет. – Так-так-так. Теперь понятно, зачем Уинн хотел в четверг протащить своих попечителей на наш паралимпийский банкет, правда? Пытается их умаслить, дабы никто больше не сбежал с тонущего корабля. На банкете будет присутствовать принц Гарри. Этих благотворителей хлебом не корми – дай пообщаться с особами королевской крови. Многие только ради этого и вступили в организацию.

Он почесал проволочную шевелюру, открыв большие круги пота под мышками.

– Вот как надо поступить, – решил он. – Мы внесем этих попечителей в список приглашенных – и вы тоже приходите. А в банкетном зале припрете к стенке эту Кертис-Лейси и разузнаете, что у нее имеется. Договорились? Вечером двенадцатого?

– Да. – Робин сделала для себя пометку. – Отлично.


– А я тем временем дам понять Уинну, что мне известно, как он проворовался.

Когда Робин уже была у дверей, он резко спросил:

– Нет желания поработать личным референтом, а?

– Простите?

– Сменить Иззи на ее посту. Сколько вам платит этот сыщик? Думаю, я могу соответствовать. Мне нужен помощник с мозгами и с характером.

– Меня… вполне устраивает нынешняя работа, – ответила Робин.

Чизуэлл фыркнул:

– Хм. Что ж, может, оно и к лучшему. Когда мы разделаемся с Уинном и Найтом, у меня, вероятно, будет для вас новое задание. Ладно, ступайте.

Повернувшись к ней спиной, он положил руку на телефон.

На тротуаре, при свете дня, Робин проверила мобильный. Страйк так и не перезвонил, зато Мэтью прислал название паба в Мэйфере, в удобной близости от места работы Сары. Впрочем, Робин теперь ждала вечера уже не с таким содроганием, как до беседы с Чизуэллом. А возвращаясь в здание парламента, она даже замурлыкала песню Боба Марли.

«А ведь он мне говорил, что вы у него – самая лучшая. Да-с. Буквально».





26




Я буду не совсем одинок. Нас двое, чтобы выдержать одиночество.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм



В четыре часа утра – безнадежной порой, когда трясущиеся жертвы бессонницы населяют мир пустых теней и само бытие кажется зыбким и неясным, – Страйк проснулся в больничном кресле. Пару мгновений он ощущал только ломоту во всем теле и еще голод, от которого подводило живот. Потом он увидел совсем рядом, на больничной койке, своего одиннадцатилетнего племянника Джека, неподвижно лежащего с гелевыми подушечками на глазах и какой-то трубкой, вставленной в горло; от запястий и шеи тянулись провода. С края койки свисал мочеприемник; три капельницы отдавали свое содержимое подростковому телу, ставшему вдруг совсем маленьким и беззащитным среди жужжащей аппаратуры в глухой, как пещера, палате интенсивной терапии.

Где-то за шторкой, отгораживающей кровать Джека, послышались мягкие сестринские шаги. Поначалу Страйку не разрешили остаться на ночь в кресле, но он уперся, да к тому же сыграла свою роль его известность, хотя и скромная, вкупе с инвалидностью. В стороне, прислоненные к стене у тумбочки, стояли его костыли. Здесь было душно, как в любой больничной палате. После того как Страйку оторвало ногу, он провел много недель на железных больничных койках. Этот характерный запах вернул его к тем временам, когда в жизни оставались только боль и жестокая перенастройка, когда он вынужденно подгонял всю свою повседневность под бесконечные помехи, унижения и мерзости.

Шторка зашуршала, и в отсек вошла медсестра в комбинезоне, деловитая и невозмутимая. Увидев, что Страйк проснулся, она адресовала ему краткую профессиональную улыбку, а потом сняла с изножья койки папку с зажимом и начала вносить в нее показания приборов, фиксирующих кровяное давление и уровни кислорода. Закончив, медсестра шепотом спросила:

– Чая хотите?

– Как идут дела? – Страйк даже не пытался скрыть мольбу в голосе. – Какие прогнозы?

– Состояние стабильное. Не волнуйтесь. На данном этапе так и бывает. Чая?

– Да, с удовольствием. Большое вам спасибо.

Как только шторка задернулась, он понял, что сейчас у него лопнет мочевой пузырь. До костылей было не дотянуться – зря не попросил медсестру их подать. Опираясь на подлокотник, Страйк тяжело поднялся, запрыгал к стене, схватил костыли, отдернул шторку и направился в дальний конец коридора, к ярко освещенному прямоугольнику. Облегчившись под синеватым светом, рассчитанным на то, чтобы наркоманы не нашли под ним вену, он пошел в комнату для посетителей, рядом с палатой интенсивной терапии, где сидел вчера вечером, ожидая, когда из операционной привезут Джека. С ним рядом находился отец одноклассника, у которого гостил племянник, когда у него случился разрыв аппендикса. Мужчина отказывался уезжать, «пока парнишка не оклемается», и на протяжении всей операции сыпал фразами вроде «в таком возрасте все они живучие», «крепкий чертенок», «хорошо еще, что мы живем в пяти минутах от школы» – и раз за разом: «Грег и Люси с ума сойдут». Страйк слушал молча, готовясь к худшему, и каждые полчаса отправлял сообщение Люси:

Еще идет операция.

Пока ничего нового.



В конце концов к ним вышел хирург и сообщил, что Джек поступил в больницу в состоянии клинической смерти, выдержал реанимационные мероприятия, операцию перенес удовлетворительно; что у мальчика «тяжелая форма сепсиса» и вскоре его поместят в отделение интенсивной терапии.

– Привезу к нему ребят, – возбужденно зачастил знакомец Грега и Люси. – Пусть его развеселят… в покемона поиграют…

– Сейчас не время, – жестко прервал его хирург. – Ребенок находится под действием тяжелых седативных препаратов. Еще по крайней мере сутки он будет подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. Вы – его близкие родственники?

– Только я, – впервые за все время заговорил Страйк, еле ворочая пересохшим языком. – Я прихожусь ему дядей. Родители его сейчас в Риме по случаю годовщины свадьбы. В данный момент пытаются вылететь домой.

– Понятно. Что ж, он пока под наркозом, но операция прошла успешно. Мы вычистили брюшину и поставили катетер. Скоро его увезут из операционной.

– Ну что я говорил?! – со слезами на глазах возликовал знакомец Грега и Люси. – Они живучие!

– Ага, – сказал Страйк. – Надо Люси сообщить.

Но в спешке, в результате цепи оплошностей, охваченные паникой родители Джека, примчавшись в аэропорт, обнаружили, что между гостиничным номером и выходом на посадку Люси потеряла паспорт. В бесплодном отчаянии супруги вернулись в город, чтобы объяснить свое положение персоналу отеля, полицейским, сотрудникам британского посольства – и в итоге пропустили последний рейс.