Созданы друг для друга

Гарандин был бизнесменом, деловым человеком, как нынче говорится, новой формации, современным, креативным и, как он считал, достаточно разумным. Понятное дело, что грехов на нем числилось немало, но такой фигней, как «моя собственность» и не достанешься ты никому с желанием наказать, растоптать, раскатать и уничтожить за то, что предпочла ему, великому, кого-то другого, это, извините, к современному российскому кинематографу. Это у них там сплошь и рядом олигархи-самодуры с явными клиническими отклонениями психики любимый типаж.

Марину он отпустил. Кстати, с ее новым мужем они неплохо поработали и в тот раз, и в последующие разы. Иван остался жить с Гарандиным, и, чтобы проводить с сыном как можно больше времени, Влад какое-то время брал малыша во все свои поездки. Но очень скоро понял, что столь стремительное перемещение по миру вредно для здоровья малыша, и оставил ребенка дома, под присмотром бабушки и прабабушки с прадедушкой, еще двух нянек и охраны. Но при любой возможности Влад старался приехать домой, хоть на час между перелетами, чтобы провести их с Ванькой, обожавшим отца и всегда бежавшим тому навстречу с радостным криком.

– То есть ты таки дотянулся до своих небес? – совсем тихо, как-то особенно проникновенно спросила его Дина. – Потрогал их руками?

– Да, – кивнул Влад, усмехнувшись совсем не весело, и пояснил: – Жесткие наверху небеса, Диночка. – И резко вздохнув-выдохнув, посмотрел и улыбнулся ей. И спросил, меняя тему: – Ну а у тебя как с детьми сложилось? Кирилл с отцом в хороших отношениях? Он ведь твою фамилию носит, а не отцовскую.

– Ну а чью еще, – легко рассмеялась Дина. – Ты же их с дедом рядом видел – одно лицо, одни повадки. Папенька сразу с гордостью заявил, как только внука на руки взял: «Моя порода, наследник». Да и какой он ему внук? Отцу же сорок один год был, когда Кирюша родился, какой там дед, о чем ты, он его как сына воспитывал и воспринимал и был для Кирюшки замечательным отцом. Да ты что, там такая любовь и взаимопонимание между этими двумя, ты же наверняка заметил, что у них какие-то особые отношения сложились. К тому же уже в пять лет парень проявил склонность и интерес к медицине. Так что без вариантов: Нагорный – и в медицину. А с Мишей, – вздохнула она задумчиво, – первое время он и его семья, как и обещали, принимали участие в жизни Кирилла и деньжат подбрасывали, и продукты деревенские, часто приходили с внуком посидеть и к себе брали. А на третьем курсе института Миша женился по любви и «по залету», у него создалась другая семья, и помогать нам они уже не могли. Сейчас у них трое детей, и с Кириллом Миша практически никаких отношений не поддерживает, так, поздравляют друг друга с днями рождения и Новым годом, и не более. А он и не рвется поддерживать отношения с той семьей, у него и в нашей все хорошо и гармонично. Год проработал у отца в клинике санитаром, еще заканчивая школу, и поступил в Первый мед.

– А Сонечка? Кто ее отец? – заинтересованно спросил Гарандин и расширил свой вопрос: – Как я понимаю, о нем никому ничего не известно? Ты очень успешно скрываешь его личность.

– Сонечка, – улыбнулась Дина и задумчиво посмотрела в боковое окно, на пролетающий мимо чуть размытый пейзаж, помолчала несколько секунд и, решившись, повернулась к Владу: – Сонечка моя приемная дочь.

– Да ладно, – удивился Гарандин, внимательно всматриваясь в выражение Дининого лица, – она же на тебя похожа. Да и сведений об удочерении нет никаких. А я умею добывать информацию, поверь мне.

– Верю, – искренне заверила Дина и хитро усмехнулась: – Ты забываешь, с кем я сотрудничаю и кто меня прикрывает. Кнуровские ребята гении, то, что они выделывают с Интернетом и сетями, даже представить трудно. Из всех официальных источников удалена информация о ее удочерении. Моя дочь, и все.

– Зачем такая секретность?

– Ну не такая уж и секретность. Те, кому надо, знают, и родные знают. Но для того, чтобы всерьез подстраховаться, имелся очень веский повод.

– Странно, что Кнуров не сказал мне, а ведь я его спрашивал о Сонечкином отце и слово давал о сохранении информации, – удивился Влад.

– Одно дело рассказать о делах, которыми я занимаюсь. И совсем другое – информировать о моей личной жизни. Почему он должен был тебя посвящать?

– Потому что я сказал ему, что надеюсь на тебе жениться, – объяснил Гарандин.

– Ну не женился же пока, – усмехнулась Дина. – Значит, человек мне посторонний, почему он должен доверять тебе такую информацию? К тому же между намерением и его реализацией путь не близкий. Как в том анекдоте: «Из пункта «А» в пункт «Б» лежала дорога через «Ж».

– Кнуров прекрасно знает цену данного мной слова, – мягко возразил ей Влад.

– Ты бы на его месте сказал? – спросила Дина.

Гарандин подумал буквально пару мгновений и честно ответил:

– Нет.

– Вот так, – согласилась с ним Дина.

– И что ж такого случилось с родителями Сони, если это такая страшная тайна?

– Не страшная, – уточнила Дина. – Просто тайна. Та самая, которую я не смогла начать тебе рассказывать в клинике.

– То есть все настолько дерьмово? – заглянул в ее фиолетовые глаза Гарандин.

– Настолько, – тяжело вздохнула Дина.



С Катюхой Ситиной Дина дружила с первого класса, с того самого первого дня сентября, когда девчонки сели за одну парту, все такие торжественные, немного испуганные, в огромных белых бантах, ухватившись мысленно друг за друга – вдвоем оно и пропадать легче.

Ничего, не пропали. Освоились уже на третий день учебы, хихикали, шушукались постоянно, но учились очень хорошо. И дружи-и-или, что называется, не разлей вода.

Катерина жила с мамой в соседнем с Нагорными доме, поэтому девчонкам встречаться и после школы было проще простого. Частенько Дина оставалась у подружки ночевать, потому что у Катеньки имелась целая своя комната в полном ее распоряжении, не в пример перенаселенной жилплощади Нагорных, в которой до полного счастья постоянно жили, сменяя друг друга, еще и интернатовские дети.

Мама Катерины Инга Валерьевна Дину очень любила и относилась к ней, как к родной, и между ней и семьей Нагорных сложились очень близкие, почти что родственные отношения. Все праздники вместе, все Новые годы и дни рождения. Как-то сразу и без долгого процесса притирания Ситины вошли в большую семью Нагорных в качестве близкой родни.

Так и учились, и росли девчонки.

После школы Дина поступила в свой медколледж, а Катюха в кулинарный, имея талант и большие способности к поварскому делу. Потом у Дины родился Кирилл, которого Катька обожала. Девчонки учились, жизнь шла себе своим чередом, пока Катька не влюбилась до головокружения.

Виктор Дерюгин, уроженец небольшого городка в Краснодарском крае, отслужив в армии в войсках ВДВ, поступил в школу милиции и жил в милицейском общежитии.

Влюбляться молоденькой девице там было во что – высокий, мощный, с хорошей фигурой, с копной упрямых русых кудрей, ярко-голубыми глазами и таким очень мужским, несколько суровым лицом. Они познакомились самым распространенным в те времена образом – в ночном клубе, куда Катюха пришла со своими одногруппницами, а Виктор со своими.

Катька пропала в любви.

Их роман развивался бурно и повышенно романтично, с некоторым даже постановочно-театральным перебором. Парень залезал к окну любимой по водосточной трубе на ее четвертый этаж, чтобы положить утром на подоконник букет полевых цветов, пел серенады под тем же окном, а друзья подыгрывали ему на гитарах, кричал на улицах, что любит эту девушку, носил ее на руках так часто, что Дина посмеивалась, предполагая, что Катька разучится ходить. Дарил подарки, признавался в любви витиевато и частенько со спецэффектами в виде огромных сердец из надувных шаров или надписи на асфальте под ее окнами. В общем, было в этом что-то лубочное. Но Катьке нравилось до визгу, а Дину отчего-то напрягала эта провинциальная театральщина.

Может, от того, что Виктор не понравился ей с первого взгляда.

Не понравился, и все тут. Было что-то в нем такое… такое, что она не могла бы объяснить, нечто порочное, что ли? Или нет, не порочное, но какое-то… И она поделилась своими сомнениями с родителями.


А те неожиданно поддержали впечатление дочери от героя-любовника подруги, и Константин Павлович высказался очень точно:

– Глаза шныряют. Вы заметили, что он не может смотреть в глаза больше пары секунд. И чувствуется в парне что-то скрытное, темное, и этот его подбородок срезанный и маленькие ладони при большом теле.

Дальше остановились на том, что он им не нравится, и все. Бывает.

А вот Дина останавливаться не собиралась и свои сомнения подруге высказала. Чуть не разругались, еле утихомирила влюбленную Катьку Дина, уболтала как-то, извернувшись, как великий балабол, чтобы не давать клятву-обещание никогда не говорить ничего плохого против «святого» Витеньки.

Ладно, проехали, решила Дина, махнув мысленно на безнадежную Катьку рукой. Всем давно известно, что любовь в острой ее фазе не способствует четкой работе ума. Пройдет, поутихнут страсти, тогда и сама разберется и поймет.

Поженились Витя с Катей как-то очень быстро, всего через три месяца после знакомства. Свадьбу грандиозную закатить не удалось, как бы ни хотелось молодым, – обе семьи жили очень скромно, если не сказать бедненько, а жених к тому же был не москвичом, и его родители хоть и привезли продуктов всяких от щедрот Краснодарского края, но в деньгах тоже были стеснены. Так что скромненько: расписались, покатались по городу и дома за стол, никаких ресторанов, и платье, уж извините, не от Кардена, а напрокат из местного свадебного салона.

Витенька такой скромностью торжества был явно недоволен.

Успокоила новоявленного зятька лишь новость о том, что теща предоставляет им в полное пользование всю квартиру, сама же перебираясь к своей матушке в другой район.

Ну это хорошо, согласился Виктор. Еще бы – двухкомнатная квартира в старом фонде с метражом нехилым и потолками под четыре метра в центре Москвы, и там же его новая прописка – еще бы не хорошо.

Зажили, одним словом.

И как-то совершенно незаметно и очень быстро Катька отдалилась от Дины, и вскоре девчонки почти перестали общаться. Да и с Ингой Валерьевной разговаривали все больше по телефону, практически не встречаясь. Нет, вообще-то оно и понятно. Дина крутилась, как пресловутая белка в колесе: учеба-работа, маленький ребенок, но ведь раньше это подругам не мешало хоть пару раз в месяц пересечься, да и забежать друг к другу в гости, перекинуться словами.

А сейчас глухо. Нет, и это можно понять: подруга недавно вышла замуж, с головой окунулась в любовь и новую жизнь, но… как ни позвонишь, она отговаривается чем-то, и ни встретиться никак не получается, ни толком поговорить.

Дина прорывалась несколько раз через эту странную «блокаду», сама приходила, но разговора не получалось: то Виктор уставший с работы вернулся, то Катька вся в хозяйстве занятая, то у Витеньки голова с бодуна болит, то… До хрена этих «то» как-то набиралось.

Но однажды Катька объявилась сама.

Звонит, стучит в дверь посреди ночи, открыли, а у нее кровь из носа по подбородку течет, халат порван, одна нога босая, на второй тапочек еле болтается, и глаза какие-то дикие, глаза загнанной лани. Рыдает, ничего толком объяснить не может, находясь в шоке. Константин Павлович укольчик быстренько сделал, умыли-успокоили, переодели, накормили, чаем напоили.

А отойдя от стресса, успокоившись и почувствовав себя в безопасности, Катюха рассказала, что произошло. Витенька вернулся поздно с работы немного выпивший, уставший, конечно, она его кормить кинулась, он себе еще рюмочку налил, выпил-закусил. А потом спрашивает: как ее день прошел, она ему давай рассказывать про нового шеф-повара на работе, и он вдруг в лице изменился, стал таким страшным, суровым и… в общем приревновал ее к новому шеф-повару.

Она объясняет, уверяет, что и близко такого не может быть, а он словно не слышит. Вскочил и залепил ей оплеуху, она испугалась его страшного лица, кинулась в спальню, он догнал, ухватив ее за полу халата, рванул так, что тот вмиг порвался, и второй раз оплеуху дал, да такую, что Катьку откинуло на пару метров, прямо к входной двери. Все, что она успела сообразить и сделать, это открыть дверь и бежать к Нагорным.

– Разводись, – твердо сказала ей бабушка Лида. – Немедленно разводись с ним, Катюша. Инга, насколько мне известно, сделала ему временную прописку на три года? А квартира приватизирована на вас двоих?

– Да-а-а, – растерялась несчастная Катька.

– Ну вот и хорошо, – резюмировала бабушка Лида.

– Но как же я от него уйду? – переводила Катька испуганно-непонимающий взгляд с бабушки на Дину, с нее – на старших Нагорных и обратно. – Я же его люблю. Он же не специально, он просто не понял…

– Послушай меня, детка, – остановил ее стенания Константин Павлович. – Пойми и запомни навсегда: если мужчина хоть раз напал на тебя и ударил так, как это сделал Виктор, немотивированно приревновав, и если ты после этого останешься с ним, дальше будет только хуже и страшней, и уйти от него тебе будет трудней, почти невозможно. – И, погладив Катьку по голове, уверил: – Бабушка Лида права: тебе надо срочно разводиться и уходить от него. Сейчас ты поспишь, а утром поедешь со мной ко мне на работу. Составим акт о снятии побоев, отнесешь в милицию и напишешь на него заявление. И иди, подавай на развод.

– Но Витя же сам работает в милиции, – напомнила им Катька и вдруг изменилась в лице, став решительной и собранной: – Я не могу опозорить его перед коллегами. Нет, нет, что вы вообще такое говорите, дядь Костя, как я на него могу подать заявление, он же мой муж, и я его люблю! Я сейчас вернусь домой, все ему нормально объясню, он просто меня не понял. Я не стану делать ничего, что может навредить его карьере.

Какой карьере на хрен?! Сержанта патрульно-постовой службы? Прямо генерал подворотен, етить его!

Дальнейшие разговоры были абсолютно бесполезны, как ни старались Нагорные. Катька, разобидевшись на них за то, что настраивают против любимого Витеньки, ушла в ночь домой.

– «Попал коготок в пасть, всей птичке пропасть», – тягостно вздохнув, произнесла бабушка Лида за спиной Дины, закрывавшей за подругой дверь. И, вздохнув еще раз, пояснила: – Не совладает она с ним. Характер не тот, и самооценку он ей уже успел притопить. Пропадет девчонка.

Дина, тогда еще не понимавшая в полной мере то, о чем говорит бабуля, сильно удивилась эдакому пессимизму. Да ладно, с чего бы? Ну подрались-поругались от ревности, чего не случается в молодых семьях.

И хоть Константин Павлович с мнением тещи своей был совершенно солидарен, но все же с Виктором поговорил, отчетливо понимая всю бесполезность этих разговоров. Виктор в ответ хоть откровенного пренебрежения не выказал, все ж таки авторитет одного из известных докторов в Москве куда как покруче его нынешнего статуса будет, но улыбочку себе позволил. Ну и ладно, главное, Нагорный обозначил, что девочка не одна в этой жизни и за нее есть кому заступиться. Да только…

После той ночи Катька прибегала к ним из-под тяжелой руки мужа, битая, перепуганная насмерть, еще пару раз. Не прислушивалась ни к каким разумным доводам и уговорам, отказываясь от помощи и спасения – только пересидеть, утереть кровавые сопли, зализать раны, пока муж не утихомирится там дома и не заснет.

– Выгони его! – кричала ей Дина, настаивая: – Разведись! Что ты терпишь, идиотка!

– Я его люблю, – как заклинание, произносила подруга. – А он любит меня.

– Ты дура, что ли?! – заводилась от бессилия вразумить ее Дина. – Какое любит! Он колошматит тебя! Это какая-то извращенная, прямо лютая любовь! Ты знаешь, сколько я на своей работе таких, как ты, идиоток насмотрелась? Их от такой любви своеобразной мужья калеками делают! До полусмерти избивают! Опомнись, Кать!

Все было бесполезно – все! Уговоры, слова, обращение к разуму – Катерина очень быстро, практически сразу же освоила навыки игнорирования реальности, собственных интересов и безопасности.

А вскоре выяснилось, что она ждет ребенка.

И все, ловушка захлопнулась.

Вот тогда первый раз Виктор избил Катерину буквально до полусмерти. Соседи вызвали милицию, «Скорую» и позвонили Нагорным. Катьку срочно отвезли в больницу, Виктора задержали, и поскольку его жена находилась без сознания, заявление в милицию на него написала Инга Валерьевна. Катька не приходила в себя трое суток. Как врачам удалось спасти и сохранить ребенка – непостижимо, чудо какое-то.

А когда пришла в себя… Виктор, отпущенный коллегами под подписку о невыезде, несколько часов подряд стоял на коленях перед койкой, на которой лежала его «любимая» жена. Рыдал, клял себя последними словами, каялся, божился, прямо-таки на крови, что больше никогда и ни за что пальцем ее не тронет, пылинки сдувать будет.

И далее красочный перечень обещаний.