Сожалею о тебе
Часть 37 из 65 Информация о книге
Совсем тихо он продолжает: — Ты не ответила. — Джонас, хватит! — Сама просила меня что-нибудь сказать. — Я не имела в виду… — я утомленно вздыхаю. — Сама не знаю, что хотела. Внезапно меня накрывает приступ удушья. Я возвращаюсь в дом, стремясь увеличить расстояние между мужчиной, задающим неудобные вопросы, и собой. Однако он следует за мной по пятам до самой спальни. Он закрывает дверь, не желая разбудить Элайджу. Кажется, мои перемещения в попытках избежать беседы начинают раздражать гостя. Письма, которые разбросаны по всей кровати, словно смотрят на меня, издевательски насмехаясь. — Мы можем обсудить то, что случилось на кухне? — спрашивает Джонас. — Ничего не было. — Я снова принимаюсь расхаживать из угла в угол, нравится ему это или нет. Он разочарованно смотрит на меня, будто я веду себя по-детски. Голова снова начинает болеть, и я кладу ладонь на лоб. Затем начинаю говорить, не глядя на спутника: — Хочешь все обсудить? Хорошо. Отлично. Мой муж мертв всего несколько недель, а я чуть не поцеловала другого мужчину. И будто одного этого факта недостаточно, этим человеком был ты. Поэтому я чувствую себя последней дрянью. — Звучит обидно. — А что, если бы нас застала Клара? Неужели это того стоило? — Дело не в Кларе. — О, как раз в ней! А еще это касается Элайджи. Произошедшее повлияло бы на всех. — У меня другое мнение. — Ну конечно! — горько смеюсь я. — Что именно ты хочешь сказать? — Ты разорвал отношения с лучшим другом на семнадцать лет, Джонас! — расстроенно качаю я головой. — Ты думаешь только о себе и своих желаниях. Никогда не взвешиваешь, как твои поступки могут повлиять на остальных. Я каждой клеточкой тела ощущаю, как он на меня смотрит. Никогда не видела раньше такого выражения на его лице. Сочетание замешательства и глубокой обиды. Наконец он шепчет: — Ого! — затем разворачивается и выходит, хлопнув дверью. Джонас Салливан снова сбегает. И почему я совсем не удивлена? В ярости я вылетаю из спальни, готовая накричать на проклятого эгоиста, но он уже покидает гостиную с Элайджей на руках. На пороге Джонас оборачивается и замечает меня, а также насколько я зла, думаю, наши гримасы сейчас похожи. Он просто качает головой и произносит: — Не надо. Я ухожу. Однако я все равно направляюсь за ним, чувствуя необходимость высказаться. Меня переполняют эмоции, которые я жажду выплеснуть на противника. Я медлю, пока он пристегивает детское кресло и закрывает дверцу, и только после этого набрасываюсь. Но стоит Джонасу повернуться ко мне лицом и принять выжидательную позу, как у меня пропадает дар речи. Я замираю, и мне абсолютно нечего больше сказать. Честно говоря, я даже не знаю, почему мы вообще ругаемся. До поцелуя дело так и не дошло. И я больше не собираюсь предоставлять ему подобной возможности, поэтому не понимаю, с какой стати я так разбушевалась. Джонас опирается спиной на машину и скрещивает руки на груди. Выжидает минуту, чтобы убедиться в моем спокойствии. Затем поднимает на меня взгляд, и на его лице написаны невероятно сильные чувства. — Дженни была твоей сестрой. Вне зависимости от моих чувств к тебе, я бы никогда не встал между вами. Я уехал из города, потому что в отличие от Дженни и Криса уважал чувства других людей. Твои в том числе. Пожалуйста, никогда больше не называй меня эгоистом, потому что то решение было самым сложным за всю мою жизнь. С этими словами Джонас садится в машину и уезжает. Я же остаюсь стоять в темноте, и меня переполняют эмоции, которые я даже не могу осознать, и чувства, в которых я никогда раньше не пыталась разобраться. Колени трясутся. Сил нет, чтобы просто добраться до дома и уже на диване обдумать произошедшее сегодня, поэтому я опускаюсь на газон. Я закрываю руками лицо, ощущая, как наваливается вся тяжесть этого непростого дня. Меня накрывают сожаления от ссоры с Кларой в школе, от чуть не состоявшегося поцелуя на кухне. В голове эхом отдаются недавние слова Джонаса. И пускай какая-то часть моего существа жаждала их услышать, это ничего не меняет. Мы никогда не сможем быть вместе, сколько бы времени ни прошло с момента похорон Дженни и Криса. Ведь тогда именно мы будем выглядеть предателями в глазах окружающих. Клара ни за что этого не поймет. И что мы скажем Элайдже, когда он подрастет? Что мы просто поменялись партнерами? Какой пример мы подадим мальчику? Поэтому начинать отношения с Джонасом — плохая идея. Перед глазами постоянно будет мелькать то, что я предпочла бы забыть. И теперь, когда он поделился накопившимися за семнадцать лет чувствами, мне бы хотелось, чтобы он взял слова обратно. Как бы я мечтала вернуться во вчерашний день, когда все было намного проще. Тогда Джонас по-прежнему бы мог оставлять мне племянника, не испытывая жуткой неловкости, которая отныне навсегда поселится в нашем общении. Мне кажется, делая признание, Джонас надеялся что-то решить, но для меня все еще больше запуталось. Даже не представляю, как мы переживем все это. Мы оба были подростками. И уж точно не были влюблены друг в друга. Просто испытывали взаимное влечение, которое может затуманить разум, но уж точно не стоит того, чтобы переворачивать жизнь Клары с ног на голову. Я поднимаю глаза, заметив свет фар машины, сворачивающей на подъездную дорожку. Клара. Она паркуется, а затем выходит из авто, но ничего не говорит. Не уверена, что дочь вообще видит меня, пока она не садится рядом на траву. Она подтягивает колени к груди и обнимает их, а затем устремляет взгляд на темную улицу. — Я за тебя переживаю, мам. — Почему? — Уже поздно, а ты сидишь одна в кромешном мраке перед домом. И плачешь. Я подношу руку к лицу и утираю слезы, которые до этого даже не замечала. Потом выдыхаю и смотрю на Клару. — Прости меня за сегодняшнюю ссору. Я не должна была рассказывать тебе про Дженни. — Дочка просто кивает в ответ. Не уверена, приняла ли она извинения или просто соглашается с моими словами. — Ты сегодня встречалась с Миллером? — Да. — Я лишь вздыхаю. По крайней мере, она не врет. — Он совсем неплохой парень, мам. Клянусь. Просто нужно узнать его получше. Дочь защищает мальчишку, но я не удивлена. Когда тебе шестнадцать, то предпочитаешь не замечать тревожных сигналов. Я вздыхаю, пытаясь сдержать неодобрительный тон. — Просто будь осторожней, Клара. Я не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки. — Я — не ты, мам. — Она поднимается на ноги и отряхивает джинсы. — А Миллер — не папа. И еще я бы попросила перестать называть меня ошибкой. — Ты же понимаешь, что я не это имела в виду. Не знаю, услышала ли Клара меня, так как она уже заходит в дом. И с грохотом захлопывает дверь. Я чувствую себя слишком обессиленной, чтобы последовать за ней. Поэтому просто ложусь на траву и всматриваюсь в звезды над головой. В те немногие, что видны, по крайней мере. Интересно, Крис и Дженни сейчас там? Наблюдают ли они за мной? Раскаиваются ли, глядя на то, во что превратили мою жизнь? — Ты — урод, — шепчу я Крису. — Надеюсь, ты это слышишь, потому что ты разрушил множество жизней, ты, чертов придурок. Я улавливаю звук приглушенных травой шагов и немедленно сажусь прямо, испугавшись. Увидев в нескольких футах миссис Неттл, я с облегчением прикладываю ладонь к горлу и выдыхаю. — Думала, ты померла, — скрипуче брюзжит она. — Но тут услышала, как называешь господа нашего придурком. — Несносная соседка разворачивается и ковыляет в сторону своего дома. Однако уже с порога добавляет, потрясая клюкой: — Это богохульство! Тебе нужно немедленно покаяться в церкви. Когда старуха скрывается из виду, я не могу сдержать истерический смех. Она так меня ненавидит. Я с усилием отталкиваюсь от земли и поднимаюсь на ноги. Добравшись до дома, я направляюсь в спальню. Там меня уже поджидают разбросанные на кровати бумаги. Я собираю их трясущимися руками. Всего девять писем и три открытки. Я хочу знать, о чем они, но не могу заставить себя прочитать. Уверена, что бы там ни было написано, я лишь еще больше расстроюсь, а день и без того выдался нелегким. Поэтому я прячу стопку в комод, на самое дно ящика, оставляя до тех пор, пока не буду готова. Если такой день когда-нибудь настанет. Глава двадцать вторая Клара Какие же долгие выдались выходные! Лекси и Миллер работали допоздна. Если не считать проведенный с Миллером перерыв в субботу и вчерашний двухчасовой разговор по телефону, мы с ним практически не общались. Кстати, мать я тоже почти не видела последние пару дней. После того странного пятничного вечера она засела за компьютер и рассылала резюме. Я же провела большую часть субботы в комнате, занимаясь порядочно запущенными домашними заданиями. Я вхожу в кабинет Джонаса позднее, чем обычно, перед самым звонком. Я последней сажусь за парту и с удивлением замечаю склонившегося ко мне учителя. Он крайне редко уделяет мне особое внимание перед всем классом. — Как себя чувствует твоя мама? — Нормально, как мне кажется, — пожимаю я плечами. — А что? — Она не отвечает на сообщения. Просто хотел убедиться, что с ней все в порядке. Я придвигаюсь ближе, не желая, чтобы мои слова услышал кто-то еще.