Сожалею о тебе
Часть 61 из 65 Информация о книге
— Я вышла за Криса замуж потому, что он был отцом моего ребенка, и я хотела сохранить наши отношения. Я его любила и всегда буду любить Дженни, — добавляю я. — Но ты — единственный человек на свете, которого я люблю без какой бы то ни было причины. Я люблю тебя потому, что ничего не могу с собой поделать, и одна мысль об этом приносит мне радость. И растить Элайджу вместе с тобой будет для меня истинным счастьем. Знаю, перед тем как мы впервые занялись любовью, я сказала, что пожалею об этом. Но я еще никогда так сильно не ошибалась. Я не жалею ни о чем. И не буду жалеть. Я приподнимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. — Я люблю тебя, Джонас. Очень сильно. Затем огибаю остолбеневшего мужчину и иду к дому. Открывая дверь, я решаюсь бросить взгляд через плечо и замечаю, как Джонас улыбается, стоя на подъездной дорожке. Этот вид — самый лучший на свете. Я впервые за всю мою жизнь чувствую, как пустота в душе понемногу начинает заполняться. Джонас сумел занять то место в сердце, которое было свободно, пока мы жили с Крисом. А еще я рада, в какую женщину превращается Клара. Дорога к этому была неровной, но ей пришлось столкнуться с более серьезными испытаниями, чем большинству подростков. И моя материнская гордость за дочь вернулась в полной мере. До сих пор неясно, кем хочу стать я сама и какую карьеру выбрать, но думать об этом волнительно и приятно. Найти работу и восстановиться в университете было моей давней мечтой, но по какой-то причине я считала, что для этого уже поздно. Но это совсем не так. Я пока разбираюсь с поставленной целью. Может быть, я буду еще долго искать призвание. Чересчур долго я чувствовала себя словно неоконченный набросок и не уверена, что хочу достичь полной завершенности. Поиск себя постепенно становится любимой частью нового жизненного пути. И тут я вспоминаю, что написала тогда на доске пожеланий: «Найти свою страсть». А может, их у меня обнаружится сразу несколько? Ставя собственные желания ниже всех остальных, я не могла это выяснить. Сама идея, что мне еще только предстоит понять, чего же я по-настоящему желаю, заставляет мое сердце трепетать от предвкушения. Есть так много вещей, которые мне хотелось бы попробовать. Думаю, искать свою страсть — и есть моя страсть. * * * После того как Джонас уезжает, а Клара отправляется спать, я иду к себе и достаю пачку писем Дженни, которые Крис прятал в ящике для инструментов. С тех пор как я узнала правду, голова так и кружилась от обилия вопросов. Раньше казалось, что мне потребуются ответы, но это больше не так. Я прекрасно понимаю, что любила лучшие стороны мужа и сестры. Но они решили быть своими худшими версиями — и полюбили друг в друге тех, кто был способен на предательство и обман. Я никогда не забуду Криса и Дженни, потому что они были огромной частью моей жизни. Но эти письма — совсем о другом. Не такими я хочу их помнить. И не хочу знать их темные стороны. Одну за другой я рву бумаги на мелкие кусочки, не читая. Меня полностью устраивает, в каком направлении движется моя жизнь, и я прекрасно понимаю: если сосредоточусь на прошлом, то лишь застряну в том месте, которое я более чем готова оставить позади. Поэтому я сметаю все разорванные клочки романа мужа и сестры в мусорную корзину. Подняв голову, я встречаюсь глазами со своим отражением в зеркале. Я снова счастлива. По-настоящему счастлива. И этот вид — самый прекрасный на свете. Глава тридцать восьмая Клара Несколько месяцев спустя Я захожу в гостиную и беру Миллера за руку. Мы оба нервничаем, потому что так долго трудились над кинематографическим проектом, и очень хотим, чтобы он понравился Джонасу. Мама выключает свет и садится на диван рядом с Лекси и Эфреном. Мистер Салливан занимает место на краешке двухместного кресла и подается вперед, предвкушая зрелище. В конце концов мы решили сделать пародию на документальный фильм. Когда мы только приступили к работе, наши жизни и так были переполнены серьезными событиями, поэтому хотелось создать что-то веселое ради разнообразия. Установленный лимит продолжительности ленты не должен был превышать нескольких минут, так что было довольно сложно уложить завязку, все события и развязку в эти сжатые рамки, но, кажется, мы справились. Вот только переживаем, оценят ли наши шутки. Миллер бросает на меня взгляд, и я вижу, как сильно он нервничает. Мы обмениваемся ободряющими улыбками, когда запускается видео. На черном экране оранжевыми буквами появляется название: «Хромофоб». Первая сцена показывает главную героиню — семнадцатилетнюю девушку, чье имя крупными буквами высвечивается на полосе снизу. КЕЙТЛИН, которую играю я, сидит на стуле в пустой комнате. Ее лицо хорошо видно: она смотрит в сторону от объектива, нервно сжимая кулаки. Чей-то голос за кадром произносит: — Вы можете рассказать, с чего все началось? Девушка смотрит на нас с пронзительным ужасом. Затем тревожно кивает. — Ну… — Очевидно, что ей тяжело начинать. — Думаю, мне было пять лет. Или шесть? Не знаю точно… — Следует крупный план ее лица. — Но… Я помню каждое слово их беседы так, словно это было вчера. Мама с папой… стояли в гостиной, разглядывая стены. И у них в руках были эти… ну такие… пластиковые полоски с разными цветами. Они решали, в какой оттенок белого покрасить стены. И вот тогда это произошло. — Кейтлин сглатывает, но продолжает говорить, хоть и заметно, насколько неохотно. — Мать посмотрела на отца. Знаете, просто взглянула, словно и не собиралась произнести слова, которые разрушили нашу семью навсегда. — Девушка явно заново переживает ужасное воспоминание и утирает слезу, покатившуюся по щеке. Затем глубоко вдыхает и быстро заканчивает историю на выдохе: — Она посмотрела на него и сказала: «Может, покрасим в оранжевый?» Кейтлин, словно заново переживая это событие, содрогается. Экран темнеет, затем перед нами возникает новый персонаж. Это пожилой мужчина, изможденный и подавленный. Мы видим имя: ПИТЕР. Его воплотил дедушка Миллера. Питер сидит в зеленом кресле, которое было в моде в середине прошлого столетия. Он ковыряет сиденье костлявыми пальцами, выдергивая набивку из прорехи и роняя на пол. И снова голос за кадром спрашивает: — С чего бы вы хотели начать свой рассказ, Питер? Питер смотрит в камеру миндалевидными глазами, окруженными сотнями морщинок разной длины и глубины, приобретенными за годы жизни. Белки глаз налиты кровью. — Начинать всегда лучше сначала, я полагаю. На экране появляется молодая версия Питера, парень примерно семнадцати лет. Он находится в спальне очень старого дома и ожесточенно роется в шкафу. Над кроватью виднеется постер The Beatles. Голос старика начинает комментировать происходящее. — У меня никак не получалось найти счастливую рубашку, — слышим мы. В это время на экране разворачивается следующая сцена: раздраженный парень, которого играет Миллер, выходит из комнаты и направляется к задней двери. — Тогда я пошел к матери и спросил, не видела ли она ее, ну как обычно, знаете? Мы видим женщину во дворе, которая развешивает на веревке простыню. — Я сказал: «Мам, где моя голубая рубашка?» Камера возвращается к старой версии Питера, который склонил голову и смотрит на руки, нервно перебирая пальцами. Он тяжело вздыхает и поднимает глаза на зрителей. — Она посмотрела прямо на меня и заявила: «Я ее еще не постирала». Мы вновь видим молодого парня, который недоуменно таращится на мать. А потом в ужасе закрывает лицо руками. — Тогда-то я и понял, — произносит закадровый голос старого Питера, — что остался лишь один вариант. Камера следует за парнем, который яростно марширует в дом, возвращается в спальню и снова направляется к шкафу. Картинка приближается, и мы видим раскачивающуюся вешалку. — У меня осталась только одна чистая рубашка. Нам снова показывают старого Питера, который вытирает потные ладони о брюки и откидывается назад в потертом зеленом кресле. Затем переводит задумчивый взгляд на потолок. Голос за камерой окликает его: — Питер? Вы хотите немного отдохнуть от съемок? Старик наклоняется вперед, качая головой. — Нет. Нет, просто хочу побыстрее со всем разделаться. — С этими словами он резко выдыхает и смотрит в объектив. — В общем, я поступил, как должен был, — произносит он, пожимая плечами. Камера снова отъезжает, появляется молодой Питер, который срывает рубашку с плечиков, потом сбрасывает с себя грязную футболку и раздраженно натягивает чистую одежду. — Мне пришлось ее надеть. — Старик смотрит в объектив со стоическим выражением лица, словно готов мужественно пережить все невзгоды. — Без рубашки я пойти не мог. В конце концов, на дворе были пятидесятые. — И он шепотом повторяет: — Мне пришлось ее надеть. Звучит вопрос: — А какого цвета она была? Питер трясет головой, будто воспоминания слишком для него болезненны. — Питер, — настойчиво повторяет закадровый голос, — какого цвета была рубашка? — Оранжевого, — раздраженно выдыхает старик. — Она была оранжевой, понятно? — И он пристыженно отводит взгляд. Экран становится черным. На следующем кадре мы видим нового персонажа: какое-то официальное лицо, судя по костюму. Это блондинка с длинными волосами в накрахмаленной белой блузке. Глядя в камеру, она одергивает свой наряд. — Готовы? — уточняет она. — По вашему сигналу начинаем, — заверяет голос. — Хорошо, — кивает девушка. — Мне просто начинать? — Она переводит взгляд на кого-то за камерой, ожидая указаний, а затем снова смотрит в объектив. — Меня зовут доктор Эстер Блумбилингтингтон. Я — эксперт в области хромофобии. — Вы можете чуть подробнее раскрыть этот термин? — просит голос.