Спартанец. Племя равных

Гисандр, подняв факел повыше, молча осмотрел выстроенные вдоль стены копья и мечи. На первый взгляд копий здесь было не меньше двух сотен, а мечей почти пятьсот, можно было вооружить целую мору[6]. Это была завидная и легкая добыча.

– Странно, – пробормотал Гисандр, припоминая свои встречи с мастерами-оружейниками, – обычно они даже по ночам работают. А сейчас пусто. Может, сбежали до вашего прихода или праздник какой?

Он еще раз пристально обвел взглядом помещение в мятущемся племени факела и не заметил никаких признаков поспешного бегства.

Архон в ответ лишь демонстративно пожал плечами.

– Ладно, – закончил осмотр трофеев наварх, – идем назад. Все это собрать и пока погрузить на корабли.

Оказавшись снаружи, Гисандр заметил первые лучи солнца на ночном небосводе. Вдоль всего побережья над морем протянулись розовые полосы, отчего силуэты скопившихся в гавани триер стали еще отчетливее.

– Порт наш, – произнес наварх и, посмотрев в сторону скопления домов у подножия недалекого холма, добавил: – Пора захватить этот спящий город, пока он не проснулся.

Гисандр отдал приказ построить всех солдат, оказавшихся на берегу. А когда перед ним, блестя щитами и копьями, вытянулся строй армии вторжения, в которой насчитывалось больше тысячи человек, довольно улыбнулся.

«С такими силами Кифанта к полудню будет моей», – подумал наварх, но вслух коротко приказал:

– Выступаем. Никого не щадить.





Глава вторая

Новый закон




Как ни пугал неопытных мореходов гнев Посейдона, но отплытие ударного флота из Афин по совету своего первого наварха царь Леонид назначил на ночное время. И вскоре четыре десятка триер, оставив за кормой сначала остров Саламин, затем скалистую Эгину и Калаврию, тайно вышли в море. Уже на рассвете следующего дня корабли первого спартанского флота миновали побережье Арголиды, едва напомнившее о себе тонкой изломанной линией на горизонте. И, под прикрытием дымки из облаков, устремились в направлении берегов Лаконии.

Царь Леонид специально приказал выйти так далеко в море, чтобы никто не сообщил в Спарту о приближении его тайного флота до тех пор, пока они сами не достигнут ее берегов. А потом уже будет поздно.

– Любой встречный корабль, Гисандр, должен быть захвачен, а команда перебита, – приказал царь, когда, несколькими днями ранее, они обсуждали на тайном совете с навархом и командующим сухопутными силами план нападения на Лакедемон[7], находившийся сейчас во власти эфоров[8]. – Никто в Спарте не должен узнать о нашем приближении раньше, чем я нанесу свой удар. Я уже принес жертвы богам, и они приняли их. Значит, наш поход будет успешным. Однако и плата за победу будет высокой.

– Конечно, мой царь, – кивнул Гисандр, ничуть не испугавшись, – любой спартанец всегда готов умереть. Тем более я. А ради освобождения своей родины от власти эфоров – я готов умереть даже дважды, если бы боги даровали мне две жизни.

Говоря так красноречиво, что было непохоже на обычные спартанские речи, Гисандр ничуть не кривил душой. Но Леонид простил ему излишнее многословие, столь неприличное для спартанцев, потому что отлично знал – Гисандр ненавидит эфоров не меньше, чем он сам. И доказал это уже не раз своей верной службой.

Гисандр действительно ненавидел эфоров ничуть не меньше самого царя Леонида, но совсем по другой причине. Хотя, если разобраться, причина была все-таки схожей. Эфоры стояли на страже древних законов Ликурга[9], много столетий сильно ограничивающих власть царей. А также не позволявших Спарте иметь собственный флот, создавать иное оружие, кроме меча и копья, а также развивать любые ремесла, торговлю, а тем более наслаждаться искусством. Именно из-за этих традиций, был уверен создатель баллист и первый наварх флота, Спарта не имела и половины той власти в греческом мире, которую могла бы иметь. И это несмотря на самую сильную сухопутную армию.

У Спарты была великолепная, самая лучшая в Греции армия из закаленных бойцов, каждый из которых стоил не меньше семерых[10] воинов врага. Но передвигаться она могла только посуху и пешком. Использовать корабли и коней спартанцам настрого запрещалось. Биться в строю за свою родину могли только граждане Спарты, никаких других сословий или наемников. Войско было сильным, но довольно малочисленным, что заметно ограничивало его возможности. Впрочем, частые потери граждан в войнах, которые Спарта вела почти непрерывно, все же привели к некоторым послаблениям: с недавних пор в армию набирались периеки. Но пока только на роль вспомогательных частей. Да и сравниться в воинской подготовке вчерашние ремесленники со спартиатами, отдававшими этому делу всю жизнь, конечно, не могли.

Созданное Гисандром и уже успешно опробованное в битве с персами новое оружие, называвшееся баллистой, вообще могла постичь участь кифары Тимофея из Милета[11]. Как и все изобретения в Спарте, создателей которых почти всегда казнили. Ведь все новое запрещалось, а жизнь и смерть должны были идти своим чередом, как и сотни лет назад. Законы Ликурга были написаны на века и до сих пор оставались незыблемы. На страже этих законов и стояли эфоры, возвысившиеся даже над царями. А значит, по неумолимой логике, для того чтобы изменить судьбу Спарты, нужно было бросить вызов самими эфорам. И сделать это мог только тот, кто решился рискнуть своей жизнью и пойти до конца.

Смерть спартанцев не страшила. Они всегда готовы были умереть за родину. Но начать войну со своими соплеменниками для того, чтобы потрясти Спарту, а затем и весь греческий мир отменой заветов Ликурга, – на это были способны не многие из храбрецов. А лишь те, что отважились заглянуть в будущее. И еще те, кто просто любил своего царя и верил ему во всем.

Во главе возникшей буквально за последний год, не без участия Гисандра, тайной силы, стремившейся захватить власть в Спарте, находились только трое – сам царь Леонид, полководец Эвривиад и наварх Гисандр. Точнее, здесь, в Афинах, заметны были только трое, а сколько еще тайных советников, не считая пифия Клеандра, и доброжелателей находилось вокруг царя в войске и в самой Спарте, не знал даже сам Гисандр. Впрочем, как и количество его недоброжелателей, а также противников отмены древних традиций. Одно было ясно, их будет едва ли меньше, чем половина Спарты. Ни Леотихид, ни тем более эфоры, просто так власть не отдадут. А значит, все придется решать силой оружия. Но это не пугало мятежного царя. Ведь Леонид уже давно втайне создавал с помощью Гисандра то самое новое оружие, которое и решил теперь направить против тех, кто был так слеп и не хотел верить в его силу.

Однако недовольство эфорами и двоевластием, несмотря на видимость порядка, росло уже очень давно, и дело было не только в личности самого царя. За Леонидом и его помощниками, готовившими заговор, пошла почти половина армии Лакедемона, бившаяся с ним у Фермопил, при Дельфах и захватившая в итоге Афины. Стоило лишь ему озвучить свою цель. Для многих приверженцев рода Агиадов отдать жизнь за царя было равносильно смерти за Спарту, пусть даже и в борьбе с ее же сыновьями. Эти воины шли за своим царем туда, куда он скажет, и готовы были повернуть свое оружие против его врагов. Или тех, кого он назовет своими врагами. И хотя дом Евприпонтидов был менее популярен в народе, на первом этапе Леонид открыл свои планы лишь части полемархов, в которых был уверен, обозначив дату нападения. Остальные же пока оставались в неведении относительно планов царя.

Часть этой армии, шесть мор под предводительством верных царю полемархов[12], еще два дня назад также тайно вышла посуху из захваченных Афин в направлении Спарты через узкий перешеек под названием Истм. Сейчас она должна была достичь границ нейтральной Аркадии и вступить в нее, с тем чтобы еще через несколько дней быть на северной границе Спарты одновременно с тайным флотом царя, который подойдет к ее берегам с моря. Войско из трех тысяч спартанцев, по замыслу Леонида, было резервом и отвлекающим маневром одновременно. Основной удар по эфорам и стоявшему за них царю Леотихиду[13] из дома Еврипонтидов Леонид задумал, впервые в истории Лакедемона, нанести именно с моря и взял его подготовку на себя.

– Времени у нас мало, – сообщил Гисандру на том же совете Леонид, где кроме них присутствовал только Эвривиад, некогда командовавший объединенным флотом союзников в битве против персов, а теперь вновь вернувшийся по решению царя к командованию наземными силами, – персы под командой Мардония удалились от Афин и зализывают раны, но не ушли из Греции. Они ослаблены, однако еще не оставили попыток пробиться сквозь дельфийские проходы. Через Геллеспонт к ним постоянно подходят подкрепления. И война вскоре продолжится с новой силой. А потому наш удар в сердце Спарты должен быть неожиданным, очень быстрым и смертельным для наших врагов. Второго шанса у нас не будет.

Царь ненадолго замолчал, подошел к выходу из шатра и откинул полог, бросив взгляд на море и видневшийся внизу под холмом полуразрушенный порт Пирей. Главный порт Афин еще кое-где дымился после битвы с персами и недавних пожаров, но уже быстро возвращался к жизни усилиями того же Гисандра. Спартанский наварх разместил здесь почти сотню своих кораблей, из числа захваченных у афинян, а также их команды, которые также были заняты на работах. Шатер царя Леонида располагался на одном из холмов, окаймлявших самую большую гавань. Всего же Пирей, находившийся на обширном полуострове, имел как минимум три гавани. Главной был сам Пирей с несколькими бухтами, которые дополняли гавани Мунихии и Зеи. Две последние служили в основном стоянками для военных кораблей. В центральной же, то есть большой гавани, могли стоять не только военные триеры, но и торговые суда.

«Место выбрано неплохо, – мысленно похвалил Гисандр завершивших не так давно это грандиозное строительство афинян, – отсюда удобно и торговать, и воевать. Нам такой порт пригодится».

Между тем Леонид, посмотрев, как рабы восстанавливали поврежденную пристань для триер, скользнул взглядом по мощенной булыжником дороге, уходившей в сторону Афин, и, развернувшись, шагнул обратно к центру шатра. Гисандр не без удовольствия заметил, что, имея теперь в своем распоряжении все общественные здания и шикарные особняки захваченных Афин, Леонид все же предпочитал спартанский образ жизни роскоши местных правителей и тем более не стал уподобляться Ксерксу, царю царей, просто тонувшему в роскоши. Хотя имел к тому все возможности.

«Все-таки спартанцы есть спартанцы, – ухмыльнулся Гисандр, отворачиваясь в сторону, чтобы Леонид не счел это за насмешку, – в чем-то наш предок Ликург был прав, когда вводил законы против роскоши. И в новой жизни мы это, как исключение, возможно, оставим. Но время его остальных замшелых законов ушло. Пора вводить новые».

– Ты отплываешь вместе со мной, Гисандр, – вывел его из задумчивости властный голос царя, обратившего взор к карте Афин и прилегавших морских просторов, искусно выжженной на куске тонкой кожи. Эта карта лежала сейчас на небольшом белом столике с золочеными ножками. Единственном атрибуте роскоши, который Леонид позволил себе иметь в своей походной обстановке, да и то только потому, что ни одного другого стола поблизости не нашлось. Вся остальная мебель сгорела, а этот столик чудом уцелел.

– Мы возьмем с собой сорок кораблей, незаметно покинем Афины, обогнем Арголиду… – палец царя уверенно чертил невидимую линию морского пути, который им предстояло преодолеть за пару дней. – …Затем ночью разделимся в море на два отряда и нападем сразу на два города вот здесь.

Гисандр проследил за указующим перстом Леонида и увидел, как тот отчетливо ткнул в точки под названием Тирос и Кифанта.

– Я атакую Тирос, на рассвете захвачу его и казню всех, кто не подчинится. Затем, соединившись с армией из периеков, собранной доверенными людьми, которая будет ждать сигнала в моем темене…

«Так вот почему именно Тирос, – поймал себя на мысли Гисандр, – точно, ведь у царя там обширные владения. В них можно, не возбуждая подозрений, без труда спрятать большой отряд или даже небольшую армию до нужного срока. А оттуда до Тироса пара шагов. Ловко придумано».


– …быстрым маршем двинусь…

– На Спарту? – позволил себе перебить царя Гисандр.

– Нет, – простил ему дерзость Леонид, списав ее на обычную горячность спартанцев, с которой они бросались в любую схватку, – в Спарте нас будет ждать ожесточенное сопротивление, ведь Леотихид вскоре узнает о нашем приближении. Как бы мы ни старались скрыть его, после нападения на побережье, не пройдет и дня, как он узнает о нас. Поэтому сначала нужно обеспечить себе надежный тыл и захватить большую часть побережья, куда при необходимости можно подтянуть подкрепления из Афин.

Царь встретился взглядом с навархом, помолчал мгновение, затем продолжил объяснять свой план нападения.

– Поэтому, захватив Тирос, я двинусь в сторону Прасий, к которым ты подойдешь вскоре с другой стороны, захватив прежде Кифанту.

– Значит, я должен атаковать Кифанту? – не то удивился, не то обрадовался Гисандр, хорошо знавший эти края. Ведь именно в этом городе с помощью отца-геронта он нашел некогда мастеров, которые создали знаменитые баллисты. Сейчас ими были вооружены уже многие корабли спартанцев. В Кифанте также имелся арсенал с оружием и склады белого льна[14], из которого местные мастера-периеки искусно плели канаты, научившись у финикийцев. «Лучшего места для будущей стоянки флота и не найти», – почему-то сразу решил наварх, хотя вдоль побережья Спарты имелись и другие гавани.

– Да, если мы захватим Тирос, Прасии и Кифанту, это будет довольно внушительный кусок побережья с тремя городами, которого вполне достаточно для того, чтобы закрепиться и обеспечить себе тыл, на случай если нападение все же затянется.

Леонид слегка нахмурился, скрестив руки на груди. Его доспехи тускло поблескивали отраженным светом, едва пробивавшимся сквозь плотную ткань шатра.

– Но оно не должно затянуться, – проговорил он после недолгого молчания. – Жребий брошен. Если мы атакуем решительно, то удача будет на нашей стороне. Я уже разослал послания во все концы Лакедемона. Заговор растет. Верные мне люди уже ведут разговоры с теми, кто еще колеблется в Апелле и Герусии[15], а также в городах на побережье и в глубине Спарты. К нам может примкнуть много людей, после того как мы вступим на берег и объявим свою волю. Не только граждан, но и периеков, которым я пообещаю больше свободы после нашей победы.

Леонид обернулся в сторону молчавшего до сей поры Эвривиада.

– Эфоры ждут тебя с последними новостями?

– Да, мой царь, – кивнул рослый бородатый боец с громоподобным голосом.

– Возьми самый быстрый корабль и отправляйся немедля, Эвривиад, – царь положил ему руку на плечо. – Успокой их. А сам заверши подготовку мятежа в столице, который ты начал давно, как мы с тобой и обсуждали. Ты возглавишь его лично. К нашему прибытию все должно быть готово.

– Уже все готово, мой царь, – заявил Эвривиад, самодовольно усмехнувшись и скользнув взглядом по стенам шатра. – Две моры гоплитов, в лагере у Амикл, только и ждут приказа, чтобы войти в Спарту, схватить эфоров и тех геронтов, что не примкнут к нам. Мне осталось лишь прибыть в город, убедить эфоров в наших успехах на землях Аттики и ждать твоей высадки на побережье, чтобы лично возглавить мятеж в самом сердце Спарты. Мы поразим их одним ударом.

– Не забудь, – напомнил царь, слегка понизив голос, – что перед началом восстания в Спарте ты должен под любым предлогом вывести мою жену в условленное место, где она будет ждать развязки.

– Не беспокойся, мой царь, – кивнул спартанский полемарх, слегка наклонив голову, – Горго никогда не станет заложницей Леотихида.

Царь и Эвривиад вновь встретились глазами.

– Леотихид тоже неглуп, – вдруг произнес царь, в голосе которого неожиданно послышалось сомнение, заставившее Гисандра оторваться от созерцания побережья у Кифанты, которую ему предстояло захватить. – В Эпидавр-Лимерах, Гелосе и Селлассиях стоят гарнизоны, которые преданы ему больше, чем мне. Если они вступят в сражение на стороне Леотихида и будут у Спарты раньше, чем я…

– Зато на северной границе, в Белмине и Пеллане, гарнизоны почти полностью на нашей стороне, – попытался успокоить его Эвривиад. – Кроме того, оттуда через Аркадию подойдет еще одна армия.

– Я бы не был так уверен насчет Пелланы, – вставил слово Гисандр, услышав знакомое название и вспомнив о Деметрии и его покровителях, – я сам служил на северной границе в Пеллане, там много людей, преданных Евприпонтидам. Хотя большую часть, включая меня, уже давно оттуда отправили воевать в Дельфы…

– Вот именно, – кивнул Эвривиад – а за оставшихся я ручаюсь головой. Полемарх Леонт, который уже вернулся в Лакедемон с частью своей моры, – твой верный слуга. А кроме того, опасаться стоит только гарнизона в Селласиях, поскольку он ближе всех к Спарте и находится на полпути между ней и побережьем. Но если мы решим быстро дело в самой Спарте, а вам будет сопутствовать успех в нападении на прибрежные города, то мы сами нападем на Селласии с двух сторон и уничтожим весь гарнизон. Или же вы придете к нам на помощь. Гелос находится дальше от столицы, чем Селлассии, а Эпидавр-Лимеры на побережье, вообще в шести днях пути.

– Но не так уж далеко от Кифанты, около двух-трех дней, – в задумчивости произнес царь, вновь глядя на карту. В случае непредвиденных осложнений постепенно вырисовывалась масштабная операция сразу на нескольких фронтах, чего Леонид очень хотел избежать. – И если гарнизон Эпидавр-Лимеры выступит на стороне Леотихида, то сможет вмешаться в осаду Кифанты даже быстрее, чем прибыть в Спарту. Впрочем, я уверен, этого не произойдет. А Гисандр выполнит свою задачу быстро, как и все мы, не оставив врагу и единого шанса на успех. Иного пути у нас нет.

Гисандр уверенно кивнул в подтверждение слов царя. В то же время, слушая уверения Эвривиада в верности Леонта, командира той самой моры, в которой ему довелось начать службу, он испытывал сильные сомнения. Насколько помнил Гисандр, полемарх Леонт был спартанцем старой закалки и не очень одобрял его затею с баллистами в битве у Теплых Врат[16]. А ссоры с Деметрием пресекал только потому, что был вынужден действовать в присутствии Леонида не только как воин, но и как политик. По рангу полагалось. Ведь сам царь откровенно покровительствовал работам Гисандра, что же ему оставалось делать. Но что случится, когда начнется гражданская война и все будут вынуждены делать свой выбор?

В том, что умудренный опытом полемарх Леонт, прошедший множество сражений, оставшийся в живых и до сих пор воевавший плечом к плечу с Леонидом, поддержит именно его, замахнувшегося на смену старого строя, у наварха были большие сомнения. Ведь Леонид был бесстрашным первопроходцем и любил все новое, шел против воли эфоров и традиций, был готов даже погибнуть за это. В случае победы восстания мятежного царя, Спарту и, может быть, даже весь греческий мир ждали большие изменения, если не сказать потрясения. И все это означало смерть того, что так любил полемарх Леонт – вековых традиций и законов Ликурга. Неизменности течения жизни и смерти в Спарте.

«Вряд ли он встанет на сторону восставшего царя, – думал Гисандр, рассеянно слушая разговор Эвривиада с Леонидом, обсуждавших детали мятежа в самой Спарте и ее окрестностях, – скорее, стоит ждать его предательства. Леонт вполне может переметнуться к Леотихиду, который для него олицетворяет древние традиции Спарты. Главное, не пропустить этот момент и не дать ему воткнуть нам нож в спину. Мятеж – дело тонкое. Если в нужный момент чаша весов качнется не в ту сторону, можно и проиграть. Впрочем, надо гнать от себя такие мысли, иначе и правда проиграем. А это нам не нужно. Только вперед, обратного пути нет. А про полемарха я шепну пару слов Леониду. Потом, когда выйдем в море. Чтобы этот красноречивый демагог Эвривиад не мешал мне своими речами».

– Как только мы захватим Спарту, наши враги сдадутся, – пылко уверял Эвривиад.

– Да, если захватить ее, дело будет решено, – согласился царь, – даже если кто-то уцелеет или сбежит от нас на окраины спартанских земель, он уже не сможет помешать мне.

– Позволь спросить, мой царь, – вдруг, неожиданно для себя, вновь вступил в разговор Гисандр. – А что ты сделаешь с эфорами после победы? Отправишь в ссылку или казнишь?

Леонид, немного удивленный таким дерзким вопросом, все же простил его своему любимцу.

– Законы Ликурга отжили свое, Гисандр, – произнес он, вперив в собеседника тяжелый взгляд, не предвещавший ничего хорошего тем, о ком шла речь, – и эфоры тоже. Спарте нужна новая власть и новые законы. Я дам ей все это.





Глава третья

Кифанта




Когда первый отряд личной армии Гисандра вступил на дорогу, что, петляя меж холмов, вела в близкую Кифанту, солнце уже показалось над морем. Предрассветные сумерки, до того еще как-то скрывавшие передвижения посланцев Леонида, закончились.

– Шевелитесь, лентяи! – подгонял своих солдат наварх, передвигавшийся во главе колонны со щитом и копьем в руках. – Мы должны взять этот город спящим.