Спящие
Часть 35 из 41 Информация о книге
— Ему рано домой, — продолжает полицейский. Однако Саре невыносима мысль о новом расставании с отцом. — Его здесь нет, — отвечает она севшим от долгого молчания голосом. Мужчины переглядываются. Она видит только глаза над маской, но даже в них отчетливо читается недоверие. — Значит, ты совсем одна? И давно? У Сары душа уходит в пятки. Такой поворот событий грозит новыми неприятностями. Шаги отца на лестнице избавляют ее от необходимости отвечать. Его походка стала еще неувереннее, он не идет, а ковыляет, точно хромой. — Кто дал вам право вламываться ко мне в дом? Это частная собственность! — возмущается отец. Он не переодевался со вчерашнего дня. — Вас просто понаблюдают в стационаре, — успокаивают полицейские. — Поэтому врачи и направили нас сюда. — В больницу я не вернусь, точка, — заявляет отец. — Это вопрос гражданской безопасности, — увещевает первый. — Зачем вам рисковать собственным здоровьем и здоровьем дочери? — Ищите подопытных свинок в другом месте, — перебивает отец. Он выставляет незваных гостей за дверь, запирает створку и снова плетется наверх, к компьютеру. К вящему изумлению Сары, полицейские уходят, пары фраз хватило, чтобы отправить их восвояси. Прежде чем сесть в машину, стражи порядка стаскивают перчатки — опасливо, по одной — и швыряют их в мусорный бак. Похоже, они еще вернутся — они или кто-то другой. Проблема не исчезла, а временно сдвинулась на второй план. В полночь из кухни доносится знакомый, но абсолютно неуместный звук — шуршание наждачной бумаги. Чирк, чирк, чирк. Судя по кашлю, отец внизу. Вопрос, можно ли оставлять его одного. Запах дополняет увиденное: папа сидит за столом, в пальцах зажата горящая спичка. — Что ты делаешь? Зачем? — испуганно спрашивает Сара. Перед ним рассыпаны горелые спички, отец истратил целую упаковку, принесенную из подвала, — подобное расточительство совсем не в его стиле. — Из-за этой инфекции у меня мозги набекрень. — Налюбовавшись пламенем, он гасит спичку и бросает ее в груду других. — Но зачем? — повторяет Сара. Он прихлебывает пиво, достает новую спичку, медленно, заторможенно чиркает ею о коробок. Та не спешит загораться, но отец продолжает чиркать — настойчиво, методично. Во мраке по-прежнему стрекочут вертолеты, однако, как выяснилось из новостей, репортеры ошиблись домом — они думают, что очнувшийся пациент обитает в белом особняке в паре кварталов отсюда. Особняк давно заброшен, хозяева уехали еще до рождения Сары, двор зарос дикими цветами. Наверное, телевизионщиков сбивают с толку заколоченные окна, именно они притягивают вертолеты. Сара весь день следит за трансляцией, в результате этот чужой дом, дом, чьи владельцы наверняка умерли, начинает казаться ей знакомым — как во сне, когда мы принимаем чуждые места за родные. Пламя наконец вспыхивает. Отец машет кистью, и спичка гаснет. — Мне снились сны там, в больнице, — произносит он. — Ничего подобного я раньше не видел. Он снова прикладывается к банке с пивом, третьей по счету. Две пустые стоят на столешнице. — Что именно? — подает голос Сара. Отец хмурится: — Ты о чем? — Как будто не он, а она подняла тему. После возвращения из больницы папа сам не свой, его мысли витают где-то далеко. — Сны, — напоминает Сара. — Что именно тебе приснилось? Он потирает бритый затылок — неторопливо, как будто исследует неизведанную территорию. — Ответь, только честно. — Папа смотрит на нее в упор, на месте исчезнувшей бороды пробивается щетина. — Пока я спал, здесь не случалось пожара? Конкретно в библиотеке? — Пожар был в лесу. — Поразительно, как он догадался, если спал мертвым сном? — Ночью, когда ты заболел. Но отец лишь качает головой, раздосадованный непонятливостью дочери. — Нет, я спрашиваю про пожар в помещении. Библиотека горела? Второй этаж. — Он закрывает глаза, будто силится вспомнить. — Или третий. — Да вроде нет. — Мне приснилось, что библиотека вспыхнула и пожар — пожар каким-то чудом разбудил больных. — Отец прикладывается к банке, шумно сглатывает. — Исцелил их, точно. Он снова умолкает и берется за спички, поджигая их одну за другой. Периодически во взгляде мелькает затравленное удовлетворение из серии: «Ага, вот где собака зарыта». — У меня какое-то странное чувство. С момента, как я проснулся, меня не покидает ощущение, что все идет наперекосяк. — Отец упорно чиркает спичкой, но та не желает загораться. — Сейчас, например. Ты только вошла, а мне казалось, что ты уже здесь, хотя тебя не было. Все наперекосяк, все перемешалось, будущее наступает вперед прошлого. Сара никогда не сомневалась в силе папиного воображения. Говорят, после травмы у людей случаются галлюцинации. — Иногда, — произносит отец, — я вижу пламя до того, как чиркну спичкой. 48 Библиотека: на сотнях металлических шкафов, оттесненных к обшитым деревянными панелями стенам и панорамным окнам, пылятся десятки тысяч томов, вобравших всю человеческую мудрость. В разделе классики можно прочесть о древнегреческих и древнеримских оракулах, о том, как много веков назад люди верили, что во снах им открывается будущее. Этажом ниже, в разделе психологии, отыщется любопытный факт — в свое время Карл Юнг утверждал, что видел свою жену во сне задолго до их непосредственной встречи. На том же этаже, в разделе философии, можно поломать голову над интересной теорией: якобы, если постичь истинную природу реальности, человек сумеет предсказывать будущее, поскольку каждое грядущее событие предопределяется прошлым — именно этой совокупности наш мозг не в состоянии уразуметь. Наверху, в разделе физики, обнаружится масса статей, где настоящее, прошлое и будущее приравниваются к искусственным концептам, в действительности же все три существуют параллельно, но в разных измерениях. Раздел лингвистики порадует аналогичными теориями, основанными на грамматике ряда языков. Так, в мандаринском диалекте глаголы используются исключительно в настоящем времени, а форм прошедшего и будущего просто нет. Время существует только у нас в голове, считал святой Августин. Но сейчас никому нет дела до книг. Правда, одно издание в твердой обложке подкладывают под шатающуюся кровать, на которой спит маленький мальчик — спит среди сотни других пациентов под сводами просторного читального зала. Но даже если бы мы прочли библиотечный фонд от корки до корки, все равно останутся вопросы. Вспомните Уильяма Джеймса[5] этажом ниже, в разделе философии. По его мнению, любая попытка постичь человеческий разум — все равно что включать свет в надежде лучше понять тьму. 49 Некоторые реальные события знакомы нам исключительно по ночным кошмарам. Поэтому, когда дым начинает заполнять читальный зал, на ум многим медсестрам приходит единственное слово — «кошмар». Потом начнутся долгие полемики, почему не сработала пожарная сигнализация: подвела система или ею пожертвовали ради кардиомониторов и электроэнцефалографов? Кто-то обвинит маски, чья текстура препятствует проникновению мельчайших микробов — и дымовых частиц. Если бы не маски, персонал наверняка уловил бы запах дыма до того, как огонь распространился по зданию. В бесконечные мучительные минуты, предшествующие появлению пожарных, некогда спорить, кого спасать, а кого бросить на произвол судьбы. Люди сами принимают решение. Кто упрекнет медработников в том, что в первую очередь они спешат позаботиться о своих друзьях и близких? В десяти кварталах Сара кормит котов, как вдруг врубается пожарная сирена. Кошки бросаются врассыпную, Сара мчится на чердачную площадку в поисках следов лесного пожара. Однако сквозь волнистое стекло открывается совсем иная картина — в точности как описывал отец: облако черного дыма клубится не над деревьями, а вырывается из окон библиотеки. — Папа! — оцепенев, кричит Сара. — Папа! — Он не откликается. Сердце норовит выскочить из груди. — Прямо как в твоем сне. Снежная тишина. Сон дарит Мэй прохладный, безмятежный покой. Внезапно в блаженное забытье врывается грохот. Отчаянные крики. Мэй чудится, будто она проснулась в своей детской спальне, впрочем, иллюзия быстро рушится — помещение поистине огромное. Еще паника. Люди носятся взад-вперед. Шум непривычно режет слух. Глаза не открываются. Мэй способна лишь щуриться. На ресницах запекся гной. Сложно сказать, подводит ли зрение или комната действительно в дыму. Рассудок тоже подернут дымкой, мысли текут вяло, норовят застопориться, однако в голове всплывает насущное слово — робкое и абстрактное: пожар?