Трон из костей дракона

— Клянусь древом, они за себя постоять могут, уж это-то в них есть, клянусь древом.

— Что… что вы хотите с ним сделать?

— А что ты думаешь, парень? Что нам велит Господь, когда мы ловим всяких эльфов, бесят и дьяволов? Он велит послать их обратно в преисподнюю, вот что я тебе скажу, парень. И на то у меня есть добрый колун.

Пленник больше не раскачивался, медленно кружась на конце черной веревки, как муха в паутине. Глаза его были опущены, тело обмякло.

— Убить его? — Больной и слабый Саймон был потрясен. Он попытался привести в порядок смятенные мысли. — Вы собираетесь… Но вы не можете! Вы не можете! Он… Он же…

— Вот что он не — так это никакая он не божья тварь, это уж точно. Убирайся-ка отсюда, чужак! Ты на моей земле, это уж так, и тебя сюда никто не приглашал. — Лесник презрительно повернулся спиной к Саймону и двинулся к ловушке, подняв топор, как для рубки тростника. Этот тростник в мгновение ока превратился в рычащего, оскалившегося зверя, отчаянно борющегося за свою жизнь.

Первый удар лесника прошел мимо, поцарапав худую щеку пленника и пропоров рукав странной блестящей одежды. Струйка крови, слишком похожей на человеческую, потекла по подбородку и нежной шее. Человек снова двинулся вперед.

Саймон упал на ободранные колени в поисках чего-нибудь, что могло остановить разыгравшуюся перед ним драму, остановить отвратительные проклятия бородатого человека и свирепое рычание связанного ситхи, которое резало ему уши. Он нащупал лук пленника, но тот оказался еще легче, чем выглядел, как будто его натянули на болотный камыш. Мгновением позже пальцы юноши нащупали полузаросший камень. Саймон дернул, и земля ослабила свою цепкую хватку. Он поднял камень над головой.

— Стой! — закричал он. — Оставь его! — Ни нападающий, ни жертва не обратили на этот крик ни малейшего внимания. Лесник стоял теперь на расстоянии вытянутой руки от ловушки и продолжал наносить беспощадные удары. Немногие из них попадали в цель, потому что ситхи, даже связанный, был ловок, как кошка, но новые струи крови, тем не менее, окрасили зеленый мох в бурый цвет. Узкая грудь ситхи вздымалась, словно кузнечные меха; он быстро слабел.

Саймон не мог больше выносить эту жестокую сцену. С криком, который тлел у него в груди все эти страшные дни и ночи, он одним прыжком пересек просеку и опустил камень на затылок лесника. Раздался глухой удар; мужчина превратился в огромный мешок с костями. Он тяжело упал на колени, потом ничком; сквозь спутанные волосы проступила алая пена.

Саймон посмотрел на окровавленный труп и почувствовал, как к горлу подступает комок. Его начало рвать, голова закружилась. Он прижался к сырому ковру мха и увидел, как медленно кружится лес вокруг него.

Когда смог, он поднялся на ноги и повернулся к ситхи, который уже бессильно болтался в петле. Причудливая туника была испещрена подсыхающими пятнами крови, глаза пленника потускнели и невидяще смотрели в пространство.

Двигаясь отрешенно, словно лунатик, Саймон проследил веревку, опутавшую пленника, до того места, где она была привязана к высокой ветке дерева — слишком высокой, чтобы до нее можно было дотянуться. Онемевший от страха, он принялся орудовать зазубренным топором, пытаясь перерезать узел за спиной ситхи. Честный мигнул, когда петля затянулась туже, но не издал ни звука.

После мучительных стараний узел, наконец, развалился. Ситхи, скорчившись, упал на землю и повалился прямо на лежащего поодаль лесника. Он немедленно, будто обжегшись, скатился с огромного тела и начал собирать разбросанные по земле стрелы. Держа их в одной руке, словно пучок осенних цветов на длинных стеблях, он другой рукой поднял лук и остановился, пристально глядя на Саймона.

Его холодные глаза блестели, пресекая все попытки Саймона сказать хоть слово.

Мгновение ситхи, словно забыв о своих ранах, стоял совершенно прямо и напряженно, как будто испуганный олень, а потом исчез в кустах мимолетной вспышкой зеленого и коричневого, оставив остолбеневшего Саймона стоять с открытым ртом.

Там, где он скрылся, еще прыгали по листьям солнечные зайчики, как вдруг Саймон услышал звук, похожий на жужжание рассерженного насекомого, и легкая тень скользнула по его лицу. В стволе дерева рядом с ним, трепеща, затихала торчащая стрела, белая стрела, с древком и оперением одинаково белыми и блестящими, как крыло чайки. Юноша стоял молча, в ожидании удачливого охотника.

Никто не появился. Деревья оставались все такими же молчаливыми и неподвижными.

После всего, что пережил Саймон в эти последние, самые страшные и невероятные недели его жизни и особенно в этот полный событиями день, его не должен был удивить незнакомый голос, заговоривший с ним из-за деревьев, голос, не принадлежащий ситхи и уж тем более леснику, неподвижному, как поваленное дерево.

— Подойди к дереву, чтобы взять ее, — сказал голос. — Чтобы взять вот эту стрелу. Возьми ее, потому что она принадлежит тебе.

Саймон не должен был удивиться, но почему-то удивился. Он беспомощно упал на землю и заплакал — горько зарыдал от отчаяния, усталости и замешательства.

— О Дочь Гор! — сказал незнакомый голос. — Мне не кажется, что это хорошо.





Глава 3. Бинабик




Когда Саймон взглянул наконец в сторону, откуда исходил новый голос, его заплаканные глаза расширились от изумления. Навстречу ему шел ребенок. Нет, не ребенок, а мужчина, но такой маленький, что его черноволосая макушка едва доходила Саймону до пояса. В его лице действительно было что-то детское — узкие глаза и широкий рот были слегка растянуты к скулам, что придавало чертам лица мягкое добродушное выражение.

— Это место не очень хорошее для того, чтобы плакать, — сказал незнакомец. Он на мгновение отвернулся от стоящего на коленях Саймона и быстро осмотрел лежащего лесника. — Мне кажется также, что слезы не могут оказать помощи — по крайней мере этому мертвецу.

Саймон вытер нос рукавом рубашки и икнул. Незнакомец с интересом разглядывал белую стрелу, торчавшую из ствола рядом с головой Саймона, как окостеневший призрак ветки.

— Ты должен это взять, — сказал маленький человек, и рот его снова расплылся в лягушачьей улыбке, обнажив на мгновение острые желтые зубы.

Он не был карликом, как дураки и акробаты, которых Саймон видел в Центральном ряду в Эрчестере. Чересчур широкогрудый, в остальном он был сложен почти идеально. Его одежда напоминала одежду риммерсманов — короткая куртка и краги из какой-то толстой звериной кожи, прошитой жилами. На плече незнакомца лежал туго набитый дорожный мешок, в руке он держал длинный посох, вырезанный из кости.

— Пожалуйста, извини меня за смелость дать тебе совет, но ты должен взять себе эту стрелу. Это Белая стрела ситхи, и она очень дорогая. Она значит долг, а ситхи всегда платят долги.

— Кто… ты? — спросил Саймон и опять икнул. Он был выжат и расплющен, как рубашка, разложенная на камне для сушки. Его вопрос был единственной реакцией, на которую он был еще способен.

— Я? — спросил незнакомец, погрузившись в раздумья на некоторое время. — Путешественник, такой же, как и ты. Я был бы счастлив предоставить тебе более подробные объяснения, но теперь нам необходимо пойти. Этот субъект, — он указал на лесника взмахом посоха, — очевидно не станет несколько более живым, но он может иметь друзей или семью, которые возможно расстроятся, обнаружив его таким чрезвычайно мертвым. Пожалуйста. Возьми к себе Белую стрелу и иди вслед за мной.

Недоверчивый, осторожный и благоразумный Саймон обнаружил, что он встает, собираясь последовать совету незнакомца. Слишком много сил отняло бы у него сейчас недоверие, он слишком устал, чтобы быть настороже — больше всего ему хотелось сейчас тихо лечь где-нибудь и умереть наконец. Он вытащил стрелу из дерева. Маленький человек уже двинулся в путь, взбираясь по склону холма.

Хижина внизу была такой благостной и тихой, как будто ничего не случилось.

— Но… — выдохнул Саймон, следуя за незнакомцем, который двигался неожиданно быстро, — но как насчет дома? Я… я так голоден… может, там есть еда…


Маленький человек, уже добравшийся до вершины, повернулся и с укором посмотрел на пыхтящего юношу.

— Я очень поражен! — сказал он. — Один раз ты умертвил его, другой раз ты хочешь ограбить его кладовую. Боюсь, что я должен был связаться с отчаянным преступником. — Он повернулся и продолжал путь в заросли деревьев.

Спуск с холма оказался длинным и пологим. Вскоре Саймон, прихрамывая, подошел к незнакомцу. Через несколько минут ему удалось восстановить дыхание.

— Кто ты? И куда мы идем?

Странный маленький человек не оборачивался. Медленно переход от дерева к дереву, он внимательно смотрел под ноги, будто искал какой-то знак на однообразной моховой подстилке. Он хранил глубокое молчание на протяжении двадцати шагов, а потом взглянул на Саймона и улыбнулся своей широкой улыбкой.

— Меня зовут Бинбиниквегабеник, — сказал он, — но у костра, за общей трапезой, я зовусь Бинабик. Я питаю надежду, что ты окажешь мне честь, употребляя более короткое дружеское обращение.

— Я… Конечно. Ты откуда? — Он снова икнул.

— Я представитель народа троллей Йиканука, — ответил Бинабик. — Это Верхний Йиканук в снежных и ветреных Северных горах… А ты откуда?

Юноша долго с подозрением смотрел на своего собеседника, прежде чем ответить.

— Саймон. Саймон из… из Эрчестера. — Вот и познакомились, подумал он.

Совсем как на рынке, только в дремучем лесу и после странного убийства. Святой Узирис, как болит голова! Живот, впрочем, тоже.

— Куда… куда мы идем?

— Мы идем в мой лагерь. Но перед тем как мы пойдем в мой лагерь, я должен искать мою лошадь, или, как сказать вернее, моя лошадь должна искать меня. Пожалуйста, не пугайся ничего.

Сказав это, Бинабик сунул два пальца в рот и издал пронзительный переливчатый свист. Спустя некоторое время он повторил его.

— Пожалуйста, помни, не пугайся ничего и не беспокойся.

Прежде чем Саймон успел обдумать слова тролля, в кустах раздался треск, похожий на треск пламени.

Через мгновение на поляну выскочил огромный волк, промчался мимо ошеломленного Саймона, и словно серая молния, слегка припорошенная листьями, сучьями и мхом, ринулся на маленького Бинабика, который немедленно повалился вверх тормашками.

— Кантака! — голос тролля звучал слегка приглушенно, но в нем была неподдельная радость. Хозяин и лошадь с удовольствием боролись на лесном ковре.

Саймон рассеянно размышлял, всегда ли был таким мир за пределами замка — подчиненным Светлому Арду, но населенным чудовищами и сумасшедшими.

Бинабик сел, огромная голова Кантаки покоилась у него на коленях.

— Я сегодня целый день оставлял ее в одиночестве, — объяснил он. — Волки очень чувствительны и тяжело переносят подобное обращение. — Кантака жутковато улыбалась и тяжело дышала. Хоть густая серая шерсть и увеличивала ее раза в два, она и на самом деле была огромна.

— Будь совершенно свободен, — засмеялся Бинабик. — Погладь ее по носу.

Саймон вполне осознавал чудовищную нереальность всего окружающего, но к такому испытанию он еще не был готов. Вместо этого он спросил:

— Извините, но вы сказали, что в вашем лагере есть еда, сир?

Тролль, смеясь, поднялся на ноги и взял свой посох.

— Не говаривай сир, говаривай Бинабик. А что касается еды, то да, действительно, я имею ее. Мы можем поесть все вместе — ты, я и Кантака. Отправимся. Из уважения к усталости твоей и голоду я тоже пойду пешком я не поеду верхом.

Они шли некоторое время. Кантака временами сопровождала их, но чаще бежала впереди в несколько прыжков исчезая в густых зарослях. Один раз она появилась на дороге, облизывая морду длинным розовым языком.

— Ну вот, — весело сказал Бинабик. — Один из нас уже утолял голод.

Наконец, когда Саймону уже показалось, что он не сможет сделать больше ни шага, когда он перестал понимать смысл того, что говорил Бинабик, выслушав всего лишь два-три слова, они вышли на маленькую просеку, над которой, словно естественная крыша, сплетались ветви деревьев. Около упавшего ствола были сложены почерневшие камни. Кантака, шедшая рядом с ними, бросилась вперед, и сделала круг, обнюхивая просеку.

— Бхоюйк мо кункук, как говорит мой народ, — Бинабик сделал приглашающий жест. — Если тебя медведи не съедят, живи здесь. — Он подвел Саймона к бревну.

Юноша, тяжело дыша, рухнул на него. Тролль участливо смотрел на него сверху вниз.

— О, — сказал Бинабик. — Я питаю надежду, что ты не будешь больше плакать, да?

— Нет, — Саймон слабо улыбнулся. Его кости стали тяжелыми, как кухонные утюги. — Я… не думаю. Я просто очень голоден и устал. Я обещаю не плакать.

— Тогда смотри, что я буду делать. Я развожу огонь. Потом я приготовляю ужин. — Бинабик быстро собрал кучу веток и сучьев и сложил ее в центр круга из камней. — Я очень сожалею, но это свежее, или сырое, дерево, — сказал он, — но к счастью, это с легкостью исправимая беда.

Сняв наконец с плеча кожаный мешок, тролль положил его на землю и начал решительно перерывать его содержимое. Саймону, пребывающему в рожденном слабостью полузабытье, его маленькая склоненная фигурка более чем когда-либо напоминала ребенка. Бинабик изучал свою сумку, сосредоточенно поджав губы и сузив глаза, совсем как ребенок, с крайней серьезностью рассматривающий любопытное насекомое.

— Ха! — сказал наконец тролль. — Вот я и нашел это. — Он вытащил из большого мешка крохотный сверточек — величиной с большой палец Саймона. Бинабик вынул из него щепотку серого порошка, похожего на обыкновенную пудру, и посыпал им сырое дерево, потом вынул из-за пазухи два куска камня и ударил их друг об друга. Искра, упавшая вниз, зашипела, и струйка желтого дыма поднялась в воздух. Дерево медленно занималось, и вскоре это уже был веселый, потрескивающий огонь. Нахлынувшее тепло убаюкивало Саймона, смягчало боль в пустом желудке, голова его клонилась, клонилась… Внезапно волна страха захлестнула его — заснуть, совершенно беззащитному, в лагере незнакомца? Он должен… ему надо…

— Сиди и грейся, друг Саймон. — Бинабик встал и отряхнул руки. — Я вернусь очень скоро.

Неотступное беспокойство стучало в виски: куда пошел тролль? Собрать сообщников? Друзей-разбойников? Но Саймон все равно не мог сделать необходимого усилия, чтобы посмотреть на уходящего тролля. Он мог только безучастно глядеть на бушующее пламя, походившее на нежный мерцающий цветок… огненная ромашка, трепещущая на теплом летнем ветру…