Зима

— О пластике в воде? — продолжала она. — О пластике в организмах морских птиц? О пластике во внутренностях почти всех рыб и водяных животных? В мире вообще осталась неиспорченная вода?

При этом она подняла руки на головой и обхватила ими голову.

— Ну, просто я не политик, — сказал он. — То, чем я занимаюсь, по природе своей аполитично. Политика — вещь эфемерная. А то, чем я занимаюсь, — полная противоположность эфемерности. Я наблюдаю за поступательным движением времени в полях, внимательно присматриваюсь к строению изгородей. Изгороди — это ведь изгороди. Просто они аполитичны.

Она рассмеялась ему в лицо и заорала, что изгороди на самом деле очень даже политичны. Потом ее охватила бешеная ярость, и несколько раз у нее вырвалось слово «нарцисс».

— «Арт на природе» — как бы не так! — сказала она.

В эту минуту он вышел из комнаты, а затем из квартиры.

Он немного постоял в коридоре.

Она не вышла за ним.

Поэтому он спустился на первый этаж, чтобы спасти остатки своих «снежных» записей.

Вернувшись и войдя в квартиру, он обнаружил, что дверь шкафа в прихожей открыта, а все его содержимое рассыпано по полу и Шарлотта выбирает сверло из набора внутри распахнутого футляра для дрели. Его ноутбук был зажат вверх тормашками между двумя стульями. Она подняла дрель и нажала на пусковой рычаг. Дрель загудела и зажужжала в воздухе.

Закадровый смех из комедийного шоу.

— Какого хрена ты творишь? — заорал Арт сквозь жужжание. — Тебя же сейчас током убьет!

Она подняла над собой широкую плоскую черную штуковину.

— Умерла, — сказала она. — Как и твоя политическая душа.

Шарлотта швырнула ее в него, закрутив, точно фрисби.

«Это была батарея от ноутбука? Ух ты, какие потрясные батареи в новых ноутах», — мимоходом подумал он, пригнувшись.

Батарея грохнулась об экран телевизора, и Арту еще повезло, что она не попала в него: судя по внешнему виду, под определенным углом эта штуковина могла и голову снести.

(В эту минуту он начал подозревать, что Шарлотта, возможно, нашла черновики имейлов, которые он писал Эмили Брэй, предлагая встретиться в среду вечером между четырьмя и шестью. Он соскучился по сексу с Эмили и набросал письмо, в котором спрашивал, не соскучилась ли и она по сексу с ним и нельзя ли как-нибудь это устроить.

Письмо он так и не отправил.

Он даже сомневался, что вообще когда-нибудь его отправит.

Он напишет Эмили новое сообщение. Когда купит новый ноут.)

Политическая.

Душа.

Слово «политика» он уже пробовал. Она умерла.

Душа у

Выскакивает слово «умирает».

Что ж, значит, есть надежда. Еще не умерла.

Ноутбук у

Выскакивает «умер».

Его ноут однозначно умер, экран превратился в мозаику из сумасшедших плиток, Шарлотта ушла и забрала свои чемоданы. Поэтому Арт сидит здесь за общественным «пи-си»: от его клавиатуры пальцы кажутся деревянными, как тело во время занятий любовью, о которых не хочется вспоминать, да к тому же он не может найти клавишу @.

Арт подумывает, не написать ли все-таки Эмили Брэй и не пригласить ли ее к матери на Рождество, ведь после того, как он поднял такой хай, грозясь привести Шарлотту, будет досадно и неловко, если он придет один.

Но они с Эмили не разговаривали почти три года.

После Шарлотты.

Он достает телефон и пролистывает контакты. Нет. Не-а. Нет.

Потом смеется над возмутительностью, над идиотизмом собственной затеи.

Он перечитывает старую эсэмэску Айрис.

Мы во власти…

Нет.


Брось.

Он переживет это. А потом, да, потом напишет, как это пережил. Он напишет блестящий материал для «Арта на природе» о том, как выжить в этом лживом мире, и не просто выжить, а пробиться к истине сквозь едкие луковые кольца обмана (о, неплохо, запиши это, Арт), включая ложь, рассказанную о тебе самыми близкими и дорогими людьми, и ложь, которую ты рассказываешь себе о себе же самом и других, сам того не ведая. Он пробьется сквозь лживое повествование при помощи острого как бритва стиля. Он будет испепеляющим. Он будет честным. Он будет говорить о том, чего у тебя не отнять. Арт назовет его «Правды не утаишь».

Эта фраза снова напоминает ему о Шарлотте.

У него сжимается сердце.

Телефон в руке начинает гудеть и жужжать.

Может, это Шарлотта!

Нет, незнакомый номер.

Он его сбрасывает.

Потом ему звонят с другого незнакомого номера. Потом с третьего.

Он проверяет твиттер.

Ну конечно, она запостила новый твит. Первым делом он замечает ссылку, а над ней:

Просто сообщаю вам всем что беру 10 фунтов за разводку или 5 фунтов по спецтарифу для подписчиков.

Он щелкает по ссылке и попадает на страницу со своим фото, на котором он поднимает бокал вина во время их отпуска в Таиланде в прошлом году. Внизу стоит номер.

Это номер его телефона.

О боже.

Он отключает телефон.

Арт оглядывается вокруг: не смотрит ли кто-нибудь на него. Некоторые люди, стоящие в очереди к компьютерам, действительно смотрят на него, но лишь потому, что он отвернулся от экрана и они надеются, что он собирается уходить.

Но его мир потерпел полный крах!

Арт прижимает ладонь к затылку. Его бросает в пот.

Разводка — это что-то связанное с сексом?

Что делают люди, когда они кого-то «разводят»?

Он ищет в интернете. Определения тут же появляются на экране общественного компьютера — значит, ничего слишком уж похабного.

Кажется, это имеет отношение к солдатам Второй мировой.

Ладно.

Он кладет свой отключенный телефон в карман, отодвигает стул и направляется в мужской туалет.

В туалете он садится за единственной запирающейся дверью и пялится в пол. Но здесь ужасно воняет и не на что смотреть. Если это уединение, то результат нулевой.

Он встает и отпирает дверь.

Выйдя из кабинки, видит женщину в мужском туалете. Довольная молодая, двадцать с чем-то, возможно, из Южной Америки, темноволосая, возможно, испанка или итальянка. Она греет грудь, точнее, обнаженную верхнюю часть груди, теплым воздухом из сушилки для рук, повернув насадку к себе. На ней довольно низкий для декабря топик. Она показывает на него и сушилку.

— Холод. Тепло. Простите меня, — говорит она, перекрикивая шум. — Тому, что в женском, капец.

— Я вас прощаю, — говорит он.

Она улыбается и снова нагибается к потоку воздуха, и когда Арт выходит из туалета, ему становится немного лучше только потому, что он увидел другого человека, просто обменялся фразами с другим человеком, увидел, как кто-то делает что-то красивое, естественное, теплое и согревающее.

Просто сказал вслух слово «прощаю». Он и не знал, что это такое мощное слово. Он улыбается. Люди, проходящие мимо по лестнице, смотрят на него как на ненормального, потому что он улыбается. Никто из них не улыбается в ответ. Ему плевать. Пересекая лестничную площадку перед «Хранилищем идей», он жалеет, что не додумался пригласить ее, эту теплогрудую улыбающуюся девушку, к своей матери на Рождество.

Ха-ха. Прикинь!

Но на стуле, который прежде занимал Арт, теперь сидит мужчина с лицом, изрытым морщинами, и стучит по клавиатуре, а женщина с тремя очень маленькими детьми, висящими у нее на руках и ногах, аккуратно складывает пальто Арта сверху на ноутбуке и портфеле, лежащих на полу за кабинкой.

Все ясно. Арт кивает женщине, которая кажется ему в ослепительном и нелицеприятном свете «Хранилища идей» усталее всех тех, кого он видел в своей жизни.

— Спасибо, — говорит он.

Он благодарит ее за то, что сложила пальто. Но она смотрит сквозь него, возможно опасаясь сарказма, ведь ее спутник занял его место. Такое чувство, что она даже собирается отругать Арта или устроить скандал, поэтому он подбирает свои вещи, идет к дверям и останавливается у главной стойки, где просит у женщины шариковую ручку на веревочке и пишет на тыльной стороне ладони слова «ослепительный» и «нелицеприятный».