Давай никому не скажем (СИ)
— Что — "можем просто"? Просто сосаться по подъездам? Не на ту нарвался, понятно? Думаешь, я буду как твоя бывшая лохушка пороги обивать и приезжать только тогда, когда тебе этого захочется? По первому свисту?
— Полин, завязывай, что за цирк ты устроила, — взял сопротивляющуюся Минаеву за предплечье, и увёл в конец коридора под лестницу, подальше от любопытных глаз. — Ты так истеришь, как будто мы переспали. Мы просто целовались, и только!
— Для тебя просто, а для меня совсем не просто! — нервно смахнув с губ прилипшую к помаде прядь волос, Минаева скрестила руки на груди. — Так что в итоге? Мы вместе или нет?
— То есть, целоваться просто так ты не согласна?
— Пошёл к чёрту!
— Ну ок, — пожал плечами, за что получил ещё одну порцию ударов. Подойдя вплотную, Полина больно ткнула указательным пальцем мне в грудь и, ехидно сощурив глаза, прошипела:
— Ты перед девками меня опозорить хочешь, да? Я уже сказала им, что мы с тобой теперь встречаемся. Хочешь, чтобы надо мной теперь весь технарь ржал?
— Ты меня в ваши бабские междусобойчики не втягивай. Может, мне теперь на тебе жениться, чтоб ты перед девчонками не позорилась? — отодвинув её подальше, отряхнул испачканное в побелку плечо. — Если бы я знал, что ты раздуешь трагедию из ничего, то близко бы не подошёл.
— Из «ничего»? — взвизгнула она. — То есть поцелуи со мной это для тебя «ничего»? Ты — дебил, Набиев. Понятно?
Влепив звонкую оплеуху, Минаева ломанулась обратно к кабинету.
Именно эту нелицеприятную картину застала новая англичанка. Проходя мимо по коридору замедлила шаг, и, нахмурив брови, заглянула в затемненную нишу под лестницей.
— Всё в порядке?
Прижимая учебники к груди, она была трогательно прекрасна. В серой юбке до колен и простой светлой рубашке выглядела намного лучше, чем Минаева в этом своём дурацком платье, словно из придорожного борделя.
Потирая щёку, сел на сваленные у стены маты, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на её невероятной красоты тонкие лодыжки.
— Что у вас тут произошло? — требовательно повторила англичанка.
— Ничего, — с силой оторвав взгляд от её ног, уставился на носы своих пыльных вьетнамских кроссовок.
— Как это — ничего? Она тебя ударила, я видела!
— Вам показалось, — огрызнулся я и, взяв с матов рюкзак, поднялся, больно ударившись макушкой о низкий потолок. — Бл*ть, — непроизвольно выругался вслух, и по инерции приземлился на место.
Округлив глаза, Яна Альбертовна буквально потеряла дар речи. Пару раз намеревалась что-то сказать, но словно не находила нужных слов.
— Ты всегда материшься при преподавателях?
— А вы всегда лезете туда, куда вас не просят?
На последнем слове прикусил язык, но было поздно. Англичанка отступила на шаг назад, подбородок едва заметно дрогнул. Во взгляде ледяная сталь.
— Я вынуждена доложить директору, — отчеканила она и, развернувшись на каблуках, быстро ушла.
Не знаю, что на меня нашло. Зачем? Зачем я ей нагрубил? В голове были совсем другие мысли, абсолютно противоположные, но с языка почему-то слетела подобная чушь. Теперь ещё Кураге доложит, а та непременно отцу. Мало мне напряга дома.
Вернулся в кабинет — Минаева сидела вся красная, разъярённая как фурия, показала средний палец и демонстративно отвернулась.
Приземлился на своё место, и тут же подскочил Горшок:
— Слышь, что у вас там с Полинкой произошло? Забежала — материлась как сапожник. Это она тебя так? — кивнул на чёткий след, словно алое знамя красуещееся на щеке.
— Кто-то не с той ноги сегодня проснулся, забей.
— А чего такое вообще? За что? У вас кстати это… было чё позавчера? — чуть понизив тон, Стас сально ухмыльнулся.
Кто о чём, а лысый о расчёске. Боюсь представить куда пришелся бы её удар, если бы было.
Прозвенел звонок и, пропустив гуськом протопавших на свои места опоздавших одногруппников, в кабинет вошла англичанка. Бросив на меня уничижительный взгляд, обиженно сжала губы, и отвела чуть покрасневшие глаза.
Она плакала. Из-за меня.
Стало так неприятно и противно из-за своего скотского поведения. Вот нельзя было просто заткнуться, если ничего умного больше в голову не приходило, нет же, сморозил какую-то чушь. Ведь она ничего плохого мне не сделала, а я повёл себя как последний кретин!
Пристально наблюдал за каждым её движением, ожидая хоть какой-то реакции. Что угодно: пусть прилюдно выскажет, какой я болван или вызовет к доске, зачёт не поставит — хрен с ним, но не вот это показное равнодушие, которое по непонятной причине ужасно волновало, даже думать больше ни о чём не мог.
Раздался тихий стук в дверь, и в кабинет заглянул новый завуч. Пробежав глазами по студентам, уставился прямо на меня:
— Набиев, зайдите к директору.
— Сейчас? — взволнованно спросила англичанка, даже с места приподнялась.
— Да, сейчас. Всё в порядке, Яна Альбертовна? — поинтересовался таким тоном, будто она сидит в заложницах у террориста, и он как супермен вовремя пришёл на подмогу.
— Да, всё хорошо, — рассеяно улыбнулась она и, потупив взгляд в журнал, махнула рукой на дверь. — Набиев, иди.
Как оперативно. Я почему-то думал, что угроза доложить директрисе — это действительно была лишь угроза. Ну что ж, пришёл час расплаты.
На удивление, испытал что-то вроде облегчения: ну поворчит Курага для проформы пять минут, промоет мозги. Подумаешь, первый раз что ли. Заслужил. Молчаливую обиду англичанки вынести было бы сложнее.
Под недоуменные взгляды однокашников нехотя поднялся и вышел из кабинета. Завуч мелкими шажками засеменил следом.
— Тебя не учили, что огрызаться с преподавателями — да и вообще женщинами — это возмутительно?
— Нет, не учили, — даже не обернулся.
Бесит это ботаник. Сразу видно, что ничего из себя не представляет. А главное, что ему она улыбалась, а на меня даже не посмотрела. Этот факт неожиданно сильно задел, и антипатия к завучу возросла ещё стремительнее.
Игнорируя раздражающий бубнёж Дениса Павловича, смело шагнул в учительскую, как всегда забыв постучать.
Часть 12. Яна
Яна
Голова нещадно гудела. Соседи устроили вечером сабантуй на кухне, потом вся шайка-лейка плавно переместилась к матери в комнату. Конечно ни о каком сне не могло быть и речи.
Утром мать смотрела на меня никак не в чём не бывало — ни капли стыда! А Николаша её (Господи, что за прозвище-то такое?) расхаживал в одних семейных трусах, причитая, как же ему нехорошо, шепотом науськивая мать, чтобы та принесла опохмелиться… Вёл себя раскованно, словно он тут хозяин, но стоило только мне выйти из комнаты, так сразу в уголок забился, ручки на острые коленки положил, глазки в пол — ни дать ни взять мой лучший ученик из младшего класса.
Нет, так дальше продолжаться не может. Нужно что-то решать с жильём. Ужасно не хотелось тратить на съем деньги, которых и так кот наплакал, но и жить в подобных условиях просто невозможно!
Собираясь на урок АИ-01, шла по коридору второго этажа, и краем глаза уловила под лестницей какую-то возню. Замедлив шаг, заглянула: Минаева что-то громко высказывала Набиеву, после чего влепила звонкую оплеуху и затем убежала.
Я честно не знала, как на это реагировать, что предпринять. Пройти мимо и сделать вид, что ничего не произошло я не могла ни как преподаватель, ни как человек. А вдруг случилось что-то серьезное? Помявшись долю секунды, всё-таки шагнула под лестничный пролёт и спросила, всё ли в порядке… Как же я потом об этом пожалела! Вот верно говорят, что инициатива наказуема: он мало того, что отмахнулся от меня как он назойливой мухи и попросил не лезть не в своё дело, так ещё выругался матом, словно я ему подружка какая-то! Ни капли уважения.
А этот его взгляд исподлобья? Ехидный, злой. Ладно бы от Круглова подобное услышать, — неприятно, да, но от него чего угодно можно ожидать, но от Набиева… Почему-то именно то, что это сказал он, задело больше всего. Стало так обидно, что как девчонка, едва сдерживая слёзы, убежала, пригрозив рассказать директору…