Смоленский поход (СИ)
- Чего-то ты молчаливый сегодня, - вывел парня из раздумий голос Корнилия, - прямо не к добру!
Качавшийся рядом в седле сотник, немного насмешливо смотрел на своего бывшего подопечного. Формально ставший стряпчим и побывший, пусть и недолго, царским рындой Федор был чином повыше безродного литвина. Однако Михальский, как ни крути, государев телохранитель и участник узкого круга друзей русского царя, от коих у него никаких тайн не было. Так что парень, когда его снова отправили под его начало и не подумал ничего спрашивать, а лишь вскочил в седло, приготовившись следовать за своим бывшим командиром.
- Меня вчера не было, - продолжал Корнилий, немного подвинувшись к Федору в опасении от лишних ушей, - все ли ладно сделал?
- Угу, - односложно отвечал парень.
- А друг твой как?
- Мне Эйжбета, не говорила.
- А мне все равно, каково ей пришлось, я тебя за Романова спрашиваю!
- Да ладно все получилось, Корнилий! У него теперь только и разговоров что о ней.
- Вот и хорошо.
Какое-то время они продолжали ехать молча, но Федька долго не выдержал и спросил:
- Это из-за Лизы?
- Ох, Федя, что у тебя за манера, сам ведь все знаешь, а все одно спрашиваешь! Да, из-за нее, а то вьется твой Мишка вокруг рейтарского обоза, того и гляди беда будет. А таки и волки целы и овцы сыты.
- Наоборот.
- Чего наоборот?
- Волки сыты, а овцы целы.
Михальский какое-то время непонимающе смотрел на Панина, а потом раскатисто рассмеялся.
- Эх вы, волки, как вас самих эта овечка не съела!
- Какая овечка?
- Да Эйжбета!
Федька немного обиделся на слова Корнилия, а потом припомнил лукавую и немного насмешливую улыбку девушки и ее выбивающиеся из-за чепца кудряшки. Ярко-красные губы, казалось так и просящие поцелуя, и встряхнул головой как от наваждения.
- Что, хороша девка? - Спросил с грустной улыбкой, правильно все понявший литвин, - смотри, парень, польские девушки что огонь, могут согреть одинокое сердце, а могут всю душу выжечь пожаром.
- Хороша Маша да не наша, - беспечно тряхнул головой парень в ответ.
- Вот и правильно!
Какое-то время они ехали молча, но Федька не смог долго молчать и снова спросил:
- А как ты догадался что у Веселухи охрана столь мала будет?
- Да откуда бы ей большой там взяться? - Вопросом на вопрос ответил Корнилий и, видя что Панин не понимает, продолжил, - ну вот сколько в Смоленске польского гарнизона было?
- Перебежчики сказывали тысячу двести душ, - отвечал Федор.
- Ну так вот, стена длиной в шесть верст, а в ней три пролома длинною все три, положим в версту. В каждом проломе сколько по-твоему жолнежей билось?
- Не знаю, - пожал плечами парень, - у Шейнова вала самое малое две сотни ратных было, а в других местах и того более.
- Возьмем на круг, что везде по двести. Стало быть, половина гарнизона в проломах. Еще две сотни - гусары в резерве и что у нас остается?
Федька усиленно пытался сосчитать, но дело шло худо, а его наставник продолжал.
- Едва четыре сотни на пять верст стены, а там ведь еще девять воротных башен и тринадцать глухих. Если у каждых ворот, хотя-бы по десятку, считай сотни нет. В прочих башнях еще полсотни. Стало быть, на одного караульного более десяти саженей стены оборонять и где тут управиться?
- Эко ты ловко посчитал, - подивился Федор, - ровно купец на торгу.
- Да где там, - усмехнулся Корнилий, - это государь посчитал, да мне, так как я тебе сейчас, разложил.
- А если бы с других мест ратники прибежали?
- Так они так и сделали, только наша хоругвь не одна была. В других местах тоже к стенам с лестницами лезли, да с луков и мушкетов стреляли, вот ляхи туда и побежали. А я по прежним временам запомнил, что тут на стене ход обвалился и его толком никто не ремонтировал. Так что подмоге сюда, в случае чего, дольше всего бежать. Вот так-то.
Какое-то время ехали молча, думая каждый о своем. Федька дивился на то как ловко можно сосчитать вражеские силы и определить место для смертельного удара, а бывший лисовчик думал, что помимо грамоты, Панина следовало обучить еще и арифметике.
- А сейчас куда идем? - снова встрепенулся Федор.
- Да так, - неопределенно пожал плечами Корнилий, - на разведку, да и вообще, дела у меня тут.
Через неделю, хоронясь от своих и чужих, отряд Михальского был уже в самом сердце Литвы. Корнилий вел хоругвь одному ему ведомыми тропами, где, иногда казалось, и человечья нога доселе не ступала. Наконец, они оказались подле небольшого городка или, как их называют ляхи - местечке. Оставив большую часть своих людей хорониться в лесу, Корнилий и несколько верных ему людей переоделись в польские кунтуши и собрались, как видно, нанести визит в город. Федька естественно увязался за ним, хотя и бывший лисовчик сразу заявил ему, что даже если Панина вырядить как "радного пана", "москаля" в нем, все одно за версту видно.
В местечко они въехали ближе к ночи и, как подобает знатным путешественникам, прямиком направились в корчму. Немногочисленные прохожие, встреченные ими по пути, безмолвно убирались с пути и снимали шапки. В корчме их тоже встретили как дорогих гостей, низко кланяясь и льстиво улыбаясь.
- Может панове желают отдельную комнату? - вкрадчиво спросил корчмарь, согнувшись в три погибели.
- Нет, мы спешим, - отвечал ему Корнилий, - перекусим только, да дальше поедем.
- Как можно ясновельможный пан, - запричитал корчмарь, - да ведь на всех дорогах разбойничают эти ужасные казаки и татары служащие мекленбургскому дьяволу герцогу Яну Альберту! Опасно, весьма опасно!
- Ничего, мы можем за себя постоять, - только отмахнулся Михальский, - но неси скорее еды и пива, а то нам недосуг.
Сказав это, сотник бросил корчмарю несколько монет и тот тут же накинулся на слуг с тем, чтобы они как можно быстрее выполняли заказ знатного господина.
- Позвольте представиться, - подошел к ним худой как жердь посетитель, одетый в некогда роскошный жупан, явно с чужого плеча, и с саблей на боку, - я здешний шляхтич Ежи Муха-Михальский, герба Погория. Мне знакомо ваше лицо, уж не встречались ли мы раньше?
- Нет, я никогда не бывал в здешних местах, хотя возможно мы виделись где-то еще? Меня зовут Казимир Войцеховский, я направляюсь ко двору князя Радзивила. Присаживайтесь, пан Ежи.
- О, благодарю вас, любезный пан Войцеховский, - тут же плюхнулся тот на лавку, - не прикажете ли подать мне куфель медовухи, а то, ей богу, в горле пересохло.
Желание шляхтича тут же было исполнено, и он немедля ни секунды припал к вожделенному кубку, впитывая бесценную влагу. Утолив жажду Муха-Михальский заметно повеселел и продолжил разговор.
- Благослови вас господь, пан Казимир, вы спасли меня от смерти! Но что влечет вас в Несвиж?
- Я ищу службу.
- Ну, с этим сейчас нет никаких проблем. С тех пор как этот негодяй герцог Ян-Альберт перешел в схизму, и строит козни бедной Речи Посполитой везде нужны храбрые воины. Вы вполне могли бы обратиться к пану Гонсевскому или даже самому гетману Ходкевичу.
- Это верно, но мне хотелось бы не только служить, но и получать за это деньги.
- О бедная Речь Посполитая! - выспренно воскликнул изрядно охмелевший нахлебник, - у нашего бедного круля совсем нет пенензов чтобы платить храбрым шляхтичам за службу. Деньги есть только у магнатов, но им нет никакого дела до бед переживаемых нашей отчизной!
Спутники Михальского, впрочем, не обратили на это велеречие ни малейшего внимания, усердно работая челюстями. С огорчением заметив, что никто не разделяет его пафоса, старый пьянчужка переключился на Федьку.
- А ведь вы, пан - москаль? - неожиданно спросил он парня и продолжил, не дожидаясь ответа, - да уж, я москаля чую издали, даже если он в польском кунтуше!
- Пан Теодор, действительно из Москвы, - с неудовольствием перебил его Михальский, - но и его покойный отец, и он сам, верно служили нашему доброму королевичу Владиславу, пока обстоятельства не сложились столь печальным образом. Однако не стоит кричать об этом в каждой корчме.