Смоленский поход (СИ)
- Конечно-конечно, ясновельможный пан Казимир, - поспешил согласиться Муха-Михальский, - к тому же среди москалей встречаются совсем неплохие люди! Я даже сам знавал парочку.
- Эй, корчмарь, подай-ка пану еще куфель медовухи, - распорядился Корнилий, а то у него язык заплетается, и он несет разную чушь!
- Как же приятно общаться со столь умным человеком, - осклабился пан Ежи.
- Когда-то я знавал одного Муха-Михальского, - попробовал перевести разговор на другое бывший лисовчик, - он был хорунжим в отряде пана Лисовского, не ваш ли он родственник?
- О, вы, пан Казимир, знали моего бедного племянника Анжея?
- Да, кажется, его так звали, а отчего вы сказали "бедного"?
- Да вы ведь ничего не знаете!
- А что случилось?
- О, мой бедный Анжей погиб из-за гнусного предательства!
- Что вы говорите?
- Да, мой мальчик, который был мне вместо сына, погиб! И знаете кто был причиной этого несчастия?
- Не имею ни малейшего представления.
- О, это очень печальная история, пан Казимир!
- Расскажите ее нам, а мы послушаем.
- Кхм.
- Да, конечно, корчмарь, принеси еще медовухи, а то вдруг у пана Ежи пересохнет в горле.
Старый пьянчуга приободрился и, обрадовавшись, что нашел заинтересованных слушателей начал свой рассказ.
- Изволите ли видеть, ясновельможные паны, я вдовец. Детей у меня никогда не было, и единственной отрадой моего сердца был маленький Анжей - сын моего любезного брата. Чудесный был сорванец, бойкий и пригожий. Однако мой брат, помимо Анжея имел еще и прижитого на стороне байстрюка, по имени Казимеж. Да его звали также как вас, любезный пан Войцеховский. Поскольку матушка Анжея умерла, мой неразумный брат не нашел ничего лучшего, как взять свою девку в дом и растить наследника и ее байстрюка как родных братьев. Уж я говорил ему, что так делать не годится, да разве кто меня слушал? Так вот, мальчишки росли, но если Анжей был благороден и смел, то Казимир был завистлив и труслив, хотя и преуспел во многих науках. И вот когда они стали входить в возраст, в наши края переехала одни знатная, хотя и обедневшая семья, звавшиеся Ленцкими, может слыхали? Люди они были, прямо скажу, пустые, но вот дочка у них была просто загляденье какая красавица! Естественно, что юная паненка приглянулась моему славному Анжею, а он ей, ведь парень был весьма брав и пригож, просто как я в молодости. Но что вы думаете, этот негодник Казимеж, которого все по попустительству его отца считали шляхтичем, также воспылал страстью к прекрасной панне Изабелле. Да, ее звали Изабелла, разве я не сказал? Так вот, когда выяснилось, что Казимир также осмелился поднять свой недостойный взор на столь прекрасный цветок, случилось несчастие. Мой бедный брат Михал, как-то простудился на охоте, занемог, да и отдал богу душу. Мир его праху! Все наследство досталось Анжею, ведь он был единственный законный наследник. Впрочем, мой мальчик поступил необдуманно благородно. Он не стал выгонять байстрюка и его шлюху мать, а позволил ей жить здесь в Михалках. Казимежа же, он взял к себе на службу и даже не простым пахоликом, как тот вполне заслуживал, а товарищем. Конечно, теперь он не мог поднять и глаз на прекрасную панну Изабеллу, ведь она вышла замуж за Анжея и стала ему госпожой. Но эта черная душа, как видно затаила злобу и как только ему представилась возможность, он выдал своего хозяина врагам, а сам сбежал. И теперь я остался совсем один. Пани Изабелла и их с Анжеем маленький сын, унаследовали все маетки* оставшиеся от моего бедного брата и племянника, в них теперь заправляет ее отец, а сама она уехала в Варшаву где живет припеваючи. Мне же теперь негде преклонить голову в старости.
---------------------------
*Маетки - имения.
Все слушавшие завороженно молчали, пока старый шляхтич рассказывал свою невеселую историю. Лишь, отчего-то побледневший Корнилий, буравил рассказчика глазами.
- А что случилось с матерью этого предателя, - напряженным голосом спросил он, - вы ведь сказали, что ей позволили жить здесь?
- Да, - прокряхтел пан Ежи, - что-то у меня в горле пересохло...
- Корчмарь! - буквально выкрикнул Корнилий, но тот уже нес еще один куфель, для ненасытного шляхтича.
С блаженной улыбкой тот взялся за кубок и припал к его краю страждущими губами. Муха-Михальский долго втягивал в себя живительную влагу, так что видно было, как двигался кадык на тощей шее. Наконец отставив в сторону кубок, он обвел всех присутствующих мутными глазами, икнул, попытался что-то сказать, и неожиданно для всех упал лицом на столешницу.
- Проклятье! - чуть не закричал взбешенный Михальский, - зачем ты заснул именно сейчас, просыпайся немедленно!
- Не будите его пан Казимир, - печально проговорил подошедший корчмарь, - ваш дядя проспит теперь до утра.
- Ты узнал меня?
- Не так уж сильно вы изменились. Это для шляхтичей вы, переодевшись в богатый кунтуш, стали выглядеть иначе. Да и то, выпей ваш дядя хоть квартой меньше, он бы признал вашу милость. Я ведь говорил, что вам надо взять отдельную комнату.
- Где моя мать?
- Вы не знаете?
- С чего бы я поил это ничтожество! Постой, чего я должен знать?
- Когда пришли вести о том, что с вами и паном Анжеем приключилось, вашу матушку взяли под стражу. Она всем говорила, что это неправда и вы не могли такого сделать, но ее никто не слушал. Коронный суд, впрочем, не нашел уличающих ее или вас фактов, однако, пан Ленцкий велел объявить вас вне закона, а вашу мать казнить.
- Я не виновен в смерти Анжея, - потрясенно проговорил Корнилий, - он сам вызвался похитить... одного знатного человека... Правда человек это оказался слишком уж непрост и его люди сумели выследить похитителей и отомстили за своего хозяина. Но меня, клянусь богом, там даже не было!
- Кому это интересно, пан Казимир, особенно если знать, что ваш отец таки обвенчался с вашей матушкой, просто страница с записью в церковной книге куда-то исчезла.
- Откуда ты знаешь?
- Ваша матушка была честной и богобоязненной женщиной и не стала бы врать, призывая в свидетели Деву Марию.
- Как умерла моя мать?
- Вы правда хотите это знать?
Была глубокая темная ночь, когда над сонными Михалками взвились языки пламени, разрывая плотную темень будто лезвиями ножей. Неведомо откуда взявшиеся конные воины вытащили из дома и служб всех живых, включая батраков, слуг и оставшегося за хозяина пана Ленцкого, а затем погрузив все что возможно в телеги подпалили все что могло гореть. Вокруг все более разгоралась война, и вскоре мало кто вспоминал о несчастии, постигшем небольшое, в сущности, имение. Разве что иногда потом дивились немногие помнившие эту историю, что неведомые москали или татары, не тронув никого из слуг или батраков, повесили друг против друга пана Станислава Ленцкого и пана Ежи Муха-Михальского. Никто не знал отчего они не польстились на выкуп какой можно было получить за шляхтичей, и не угнали никого в полон, да и никому это не было интересно.
***
Скрип сапог за дверью резал слух так что казалось, будто из ушей вот-вот брызнет кровь. Медленно высвободив руку из-под доверчиво посапывающей рядом Лизхен, я протянул руку за пистолетом. Щелчок взводимого курка прозвучал в тиши так словно лопнула одна из пружин мироздания, но девушка не повела и ухом. За дверью тоже не расслышали, очевидно, занятые перебранкой. Не представляю себе, как во дворце с такой акустикой предавался молитвенному уединению его бывший владелец - архиепископ Сергий. Чтобы ни случилось в нем, в спальне служившей кельей церковному иерарху слышно все. Интересно, те звуки что издаем мы с Лизой тоже слышны всем? Выскользнув из постели и запахнув халат, я с пистолетом в одной руке и стилетом во второй подхожу к двери. За нею явно кто-то есть и не один. Прислушавшись я разбираю перебранку, идущую шепотом.
- Да говорю тебе, немец проклятый, что дело важное! Ну чего ты заладил: - "государ спать!" сам ведаю что он почивает, но все же знают, что он ни свет, ни заря поднимается, а тут дело срочное.