Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

вскрикнул, но Помона принялась тянуть стебель к себе, и Вертумн волей-неволей заковылял по склону обратно.
– Я сказал чистую правду и не сделал тебе ничего дурного! – выкрикнул он. – Чем ты еще недовольна, ведьма?
Плющ выстрелил новым побегом, захлестнувшим второе запястье Вертумна и притянувшим его к первому.
– Дело не в моем довольстве, а в довольстве герцога Орсино, – ответила Помона. – Ты сможешь поведать обо всем ему. Если он останется доволен, то может посадить тебя на корабль и отправить к Оберону за свой счет – или отправить Оберону послание. Герцог – человек справедливый и, вдобавок, мой постоянный заказчик. Так что мне выбирать не приходится. Я должна отвести тебя к нему – хоть волей, хоть неволей.
– Так ты освободила меня лишь затем, чтобы держать в неволе?
– Я освободила тебя лишь затем, чтобы ты смог вместе со мной отправиться к Орсино. Откуда мне было знать, что ты заупрямишься, как осел?
Акт III
Не будь он лишен волшебной силы, Вертумн развеял бы эти колючие стебли в прах. Будь это какой-то год – да хоть месяц – назад, будь он все тем же доверенным лицом Оберона, а не оборванным беспомощным скитальцем… О, будь он настоящим эльфом, Титания ни за что не поступила бы с ним этаким образом!
Титания полагала волшебную силу Вертумна своим даром, потому что сама наделила его этой силой многие годы назад, когда он был простым смертным, мальчишкой-подменышем. Она заявляла, что полюбила его как родного в память о своей близкой подруге, высокопоставленной индийской даме, которая умерла, даровав ему жизнь. Она говорила, что Вертумна пришлось избавить от грубой сущности смертного, дабы сделать его лучше, чем был.
В то, что он истинный эльф, волшебное существо с головы до ног, очень хотелось верить. Он учился так споро и охотно, что придворные Титании хлопали в ладоши от восторга, видя, как он осваивает новые премудрости. Они наделили его знанием языков, и он читал им вслух истории и сказки – сами они терпеть не могли чтения.
Мало-помалу Оберон возревновал и попросил прислать Вертумна в гости к своему двору. Титания не соглашалась, пока Оберон обманом и волшебством не устроил так, что она изменила ему со смертным в облике осла. Этим Оберон надеялся устыдить ее настолько, чтобы она сама отдала ему все, чего он ни пожелает.
Но устыдить Титанию оказалось не так-то просто. Вместо этого столь беспардонная манипуляция ее чувствами – совершенно закономерно – привела царицу в ярость. Гнев Оберона вспыхивал и гас, как сальная свеча, ярость же Титании пылала, точно угли – а они опаснее всего, когда снаружи кажутся всего лишь золой. Она сделала вид, что успокоилась и стала сговорчивей, и отослала Вертумна к Оберону, как троянского коня, втайне наказав ему шпионить для нее при дворе мужа.
– Будешь моими глазами и ушами, – сказала она. – А когда я призову тебя обратно, дитя мое, ты вернешься и сообщишь мне имена всех его фаворитов и все подробности его коварных планов и диких выходок.
Прошел год, за ним – другой, но Титания все не звала Вертумна назад. А когда призвала, Вертумн уже был слугой Оберона.
При дворе Оберона его не выставляли напоказ, будто какое-то диво в клетке зверинца. Он мог взять любую книгу, какую только пожелает, и спокойно предаваться чтению. Он мог пользоваться волшебной силой по собственному разумению, и никто не насмехался и не хлопал в ладоши, когда он вступал в споры с белками или парил высоко над лесом на своем ковре. Там он наконец-то почувствовал себя настоящим эльфом.
Но, как бы то ни было, его никогда не допускали к веселым, судя по взрывам смеха, перешептываниям Оберона с Паком и прочими советниками, и ни разу не пригласили на Охоту вместе с прочими фаворитами. Все это время он был более чем человеком, однако менее чем духом.
Будь он настоящим эльфом, сейчас же ушел бы – растаял в воздухе, как сильф, исчез, как первая любовь. Будь он настоящим эльфом, наверное – наверняка! – Титания не сумела бы лишить его волшебной силы, дарованной ею самой давным-давно.
Но нет, он был связан, ранен и вынужден хромать следом за этой ведьмой, будто свинья, которую ведут на рынок.
– Наконец-то у нас есть время, – заговорила ведьма, прерывая его невеселые думы. – Пора тебе рассказать, как ты очутился в этом саду.
Вертумн рассмеялся.
– Боюсь, чтобы рассказать всю историю целиком, понадобится очень долгий путь! Эта история – длиной не в одну сотню лет, и то если считать только мою часть. Вкратце, суть такова: я родился в Индии, и еще в детстве был похищен – подменен эльфами и взят приемышем ко двору Титании. Но я еще ребенком предпочел ей Оберона и оказался в немилости у царицы. С тех пор прошло много лет, и я думал, что Титания давно забыла о своей немилости, но она никогда ничего не забывает. Этим летом я прибыл в Иллирию, ко двору Орсино, с приветом от Оберона. Тут-то Титания и решила наказать мою дерзость. И заперла меня в этом саду.
Ведьма замедлила шаг, и дальше они пошли рядом, однако их все еще соединял стебель плюща – один конец Помона крепко держала в правой руке, другой же стягивал его запястья. Как прекрасен был мир вокруг! Как парил бы он в юности над этими холмами, над куполами тисов и минаретами кипарисов…
– Но ведь она, несомненно, понимала, что исчезновение посла во время войны приведет к великим бедам, – заметила Помона.
– Она никогда не питала особого интереса к делам людей – хотя бы такого, какой проявляет Оберон. Для них обоих человечество – что-то вроде забавы. Только для Оберона это игра наподобие «Девяти пляшущих мужчин» [21], а для Титании – скорее, нечто вроде медвежьей травли. Если люди начнут рвать друг друга на куски, это ее лишь развлечет.
– А ты сам? Кто ты – человек или дух? Я еще никогда в жизни не встречала подменышей. Даже и не думала, что после этого они как-то живут.
Не думала… Да ведь вся его жизнь прошла «после этого»! В душе и по давней привычке он всегда оставался похищенным ребенком. Даже теперь, когда стал настолько стар, что мог бы иметь не только собственных детей, но и дюжину поколений внуков, если бы остался дома, в Индии, и прожил обычную человеческую жизнь.
Каждый год Оберон спрашивал, не хочет ли он прекратить старение тела, пока, чего доброго, не превратился в бессмертный ходячий скелет. И всякий раз Вертумн отвечал отказом. Поначалу полагал, что, стоит ему перестать выглядеть, как дитя, к нему перестанут относиться, как к ребенку. Затем