В объятиях волка (ЛП)

Он укоризненно улыбнулся ей.
— Я могу почувствовать запах твоей лжи так же легко, как и возбуждение, Грейс. Ты забыла это?
Ее глаза расширились. Влага заполнила ее киску и увлажнила половые губы, стремясь к клитору. Теперь этот маленький комочек нервов пульсировал, опухший и раздутый. Звук его голоса был охрипшим, заполненным мужской похотью и агрессией.
— Ты никогда не упоминал о части про возбуждение, — Грейс затаила дыхание.
— Ну, да, не упоминал, — его пальцы заскользили выше по ее бедру, и ее предательски слабые ноги задрожали, дыхание стало более тяжелым и соков становилось всё больше.
Его пальцы задевали влажные трусики на ее промежности, и Грейс услышала собственный предательский низкий, слабый стон, сорвавшийся с губ.
— Аромат твоего возбуждения сводит меня с ума, — его голос потяжелел, и рычание грохотало в его груди. Звук должен был напугать ее, но вместо этого возбудил.
Ощущения струились по ее телу, клитор и соски покалывали, веки отяжелели, в то время как его пальцы продолжали еле заметно задевать влажный хлопок трусиков. Эту медленную, преднамеренную ласку она сочла очаровательной.
Он использовал руку, которая держала оружие, убившее Альбрехта. Но она чувствовала не смерть. И не отвращение. Удовольствие. Горячее, коварное удовольствие, которое гипнотизировало ее.
— Матиас, это неправильно, — она хотела ему сказать, чтобы он остановился, но слова не проталкивались мимо ее губ. — Не делай этого со мной. Пожалуйста.
- Ты делаешь это со мной, Грейс, - мрачно обвинил ее он. - Каждое прикосновение, которое ты мне подарила, неважно, насколько невинное, делало меня слабым. И твердым. Я был так чертовски отвлечен тобой, моя голова настолько была заполнена памятью о твоем аромате, что я даже не понял, когда ты зашла в люкс. Я должен был знать. Должен был почувствовать тебя и быть в состоянии отступить. Скрыться, пока ты не ушла. Но ты уже была частью меня, поэтому ты всегда со мной, и неважно рядом ты или нет. - Внедорожник замедлился. Он не остановился, но определенно замедлился, когда смотрел на нее. Секунду спустя он перевел взгляд на дорогу, но его рука не оставила ее, пальцы не прекратили нежных прикосновений. Последствия его откровений иссушали ее ум. Были слухи, бульварные истории и неясные отчеты о парах Пород. Пары, которые редко фотографировались и редко были замечены журналистами. Было сказано, что за эти десять лет, когда было объявлено о Породах, пары этих Пород не постарели ни на день. Таблоиды почти еженедельно писали истории про сексуальные безумства во время того, что они назвали «лихорадкой». А потом были дикие рассказы об оргиях и животном поведении.
Были также и истории других животных случаев. Сообщалось, что сексуальность Пород была ближе к их кузенам в животном мире, чем к людям. Мужчины Кошачьих Пород, как рассказывали, во время эякуляции захватывали их женщин специальным расширением чуть ниже головки члена, называемым зубцом. А что касается Волков… Грейс уставилась на профиль Матиаса. Волки, как предполагалось, захватывали их женщин тяжелой опухолью, известной как узел.
Это не могло быть правдой. Она смеялась над этими историями тогда и отказывалась верить теперь. Но она не могла не верить в тяжелое летаргическое возбуждение, наполняющее ее. Он едва поглаживал ее, его пальцы еле заметно дотрагивались до трусиков, и, тем не менее, это делало ее слишком слабой, чтобы возразить. И хлопковое покрытие становилось влажным от ее соков.
- Ты должен остановиться, - прошептала она, ее ресницы затрепетали от резко возрастающей потребности. - Пожалуйста, Матиас.
  
 Глава 4 
 
Семейный домик Грейс располагался на северо-западе гор Катскилл Нью-Йорка. В большей степени засаженная деревьями область заставляла бурлить всё нутро Матиаса. Звуки ночи взывали к нему, но аромат Грейс заполнял разум.
Двухэтажный домик находился рядом с небольшим незагрязненным озером. Аромат воды был освежающим, звук водопада был слышен на расстоянии. Это должно было расслаблять. И это расслабляло бы, если бы лихорадка, взывающая взять свою пару, не заполняла его внутренности горящим голодом. Он сел на широкие ступеньки крыльца и достал ключи из ее сумочки. Грейс впилась в него взглядом, ее клиновидные, темно-русые волосы падали на лоб и прикрывали глаза. Дверь легко открылась. Матиас глубоко вдохнул, ища любой аромат, кроме пустого домика. Убедившись, что они одни, он поднял ее, занес на большой уютный диван и снова вышел из домика.
Принес ее багаж и свою сумку в большую спальню внизу, а затем проверил хорошо снабженные шкафчики и холодильник. Как только убедился в безопасности домика, отсоединил телефонные линии, закрыл входную дверь и вернулся к ней.
Грейс оставалась тихой. И она всё ещё была возбуждена. Матиас чувствовал запах, и это убивало его. Но также были ощутимы запахи страха и гнева. Она осудила его в момент, когда увидела, как он нажал на тот курок, и если бы смогла уйти, то он был бы уже заперт навсегда.
Тяжело будет понять ситуацию с ее точки зрения. Ее невинность не могла бы понять те условия, при которых обучались Породы, силы, которые сформировали концепцию их жизни до побега. Кошмары были такими же жестокими, как и реальность. Даже сейчас, десять лет спустя, Матиас мог почувствовать муки тех лет.
— Почему ты сделал это, Матиас? — когда она заговорила, ее голос был наполнен страданием, слезами и разочарованием. Она уже осудила его и признала виновным.
Матиас опустился на колени перед диваном, его руки продвинулись к веревкам, которые связывали ее руки и ноги, его пальцы массажировали небольшие следы на ее коже, когда он развязал ее. Избиения, часы умственных пыток и смерть. Заключенный в клетку и вынужденный смотреть, как его друзья и сородичи были убиты так жестоко, что даже сейчас Матиас испытывал затруднения во сне из-за ужасающих воспоминаний. И всё во имя обучения. Ради безразличия Пород к боли, жестокости и смерти. Превращая их в бесчувственные машины, которые мгновенно действовали по приказу члена Совета.
— Я был создан в лаборатории Альбрехта, — наконец, ответил он, подняв голову, чтобы посмотреть на нее. — Я знаю его жестокость. Знаю монстра, которым он был. — Он убрал руки от ее кожи и уставился на свои ладони. Шрамы, которые их пересекали, были нанесены ножом Альбрехта. Наказание за неудавшуюся миссию.
— Он был освобожден после слушаний о злодеяниях над Породами. Ты не имел никакого права убивать его после этого.
Матиас посмотрел ей в глаза.
— Он был освобожден после присяги о том, что не был частью правления, а я знаю, что это ложь. Освобожден после присяги о том, что он никогда снова не будет пытаться создать или заключить в клетку Породы. Он был освобожден десять лет назад. Но так и не прекратил. Мы нашли тела, и его аромат покрывал их, а также следы злоупотреблений. Он никогда не останавливался, — знание, что они не нашли всех из Пород, даже за десять лет поиска было, как яд, на душе Матиаса. Ученые и солдаты правления, которые сбежали, прихватив с собой молодежь и передали их Совету, чтобы скрыться в других, еще более секретных лабораториях. И теперь те дети, только уже повзрослевшие на десять лет, нашлись мертвыми и со следами ужасных пыток. Эксперименты над ними были жестокими. Но еще хуже было связанным парам, которые познали свободу, но на короткое время. Они были возвращены и подверглись пыткам до смерти. — Мы были экспериментальными моделями. Первому поколению Пород, действительно пережившему первые несколько лет жизни, сейчас чуть за сорок. Первому успешно выведенному Породе Льву удалось сбежать с одним из их ученых. И им потребовалось еще несколько десятилетий, чтобы разобраться в этом снова, потому что первый Лев разрушил всё в той адской лаборатории, когда убегал. Мы были доступными моделями. — Ярость исказила черты его лица. — Представь, каково это наблюдать за своими друзьями, братьями и сестрами, думающими, живыми, забитыми до смерти, сломленными, но всё ещё пытающимися бороться. Или настолько затравленными, что напоминали животных, чьи гены несли. Я наблюдал, как Альбрехт делал это. В течение многих лет. В течение такого количества лет... — он провел рукой по волосам и отошел от нее. Кровь. Он все еще чувствовал запах крови и смерти. — С ним покончено, я убрал его, как мне и приказали сделать, — он повернулся к ней, его глаза сузились при ее напряженном взгляде. — Я не убил бы его, Грейс, если бы он не продолжал те злодеяния.