Боль и сладость твоих рук (СИ)

Возможно, его даже разбудил звонок от журналиста. "Отказался от комментариев", — что стояло за этими словами, оставалось только гадать. Ничего не понял спросонья и бросил трубку? Знал еще с ночи и переживает уже много часов подряд? Или сидит в полиции и дает показания?
Слегка подрагивающими от волнения руками, Ирина нажала на кнопку и, встряхнув головой, поднесла трубку к уху. Она очень боялась, что он разозлится и пошлет. Но почему-то это казалось лучшей перспективой, чем заставить Тимофея думать, что ей нет до него дела, или, еще хуже — что на ее мнение о нем повлияли новости.
— Да? — ответил Тимофей так спокойно, что если бы она не знала — вообще ничего бы не заметила.
— Ты как? — негромко спросила она, стараясь не допускать сочувственных интонаций. Последнее, что нужно альфа-самцу — это ее жалость.
— В порядке, — сухо ответил он, но затем, через паузу, добавил, — много всего. Спасибо, что позвонила.
— Я… приеду, если хочешь. Если тебе надо…
Новая пауза заставила ее замереть и даже задержать дыхание. Черт, что такое она только что проблеяла? Не ровен час еще решит, что навязывается после вчерашнего. Да еще использует такой повод…
Но голос Тимофея в ответ прозвучал неожиданно нежно:
— Приезжай. Только вечером. И… не считай себя обязанной.
— Ты вообще о чем? — оторопело пробормотала Ирина. — Говори, во сколько. И куда.
— В девять. Я пришлю машину.
— Даже не думай. Судя по тому, что творится в интернете, у твоего дома могут быть журналисты.
— Ты пересмотрела американских фильмов, малыш, — хмыкнул Тимофей снисходительно, — в наших краях папарацци не охотятся. Уж точно не по мою душу.
— Я приеду. Сама, — твердо повторила Ирина.
— Я пришлю адрес, — согласился он, и она даже увидела, как он кивает: резко и в то же время немного покровительственно, словно дает разрешение… как всегда.
Весь день она нервничала, работала и краем глаза смотрела новости в интернете — но принципиально нового не сообщали. Тимофей по-прежнему ничего не комментировал, следствие по-прежнему работало, родственники погибшего все так же молчали. Стало известно, что у покойного был ребенок, и его забрала мать. Когда Ирина прочитала это, ей стало немного не по себе.
Она вдруг поняла, что это скорее всего тот самый человек, на которого Тимофей кричал по телефону. Тот, кто хотел запретить своему ребенку общаться с бывшей, а потом внезапно психанул и закончил вот так. Мог ли Тимофей знать, что к этому идет?
Так или иначе, ему сегодня пригодится немного поддержки и тепла, размышляла она. И вдруг поняла, что ничего не знает о нем. Была ли у него поддерживающая семья — родители, друзья? Приехал ли сегодня к нему кто-то? Сколько знакомых позвонили? Опрашивала ли его полиция? К вечеру ее напряжение достигло пика. Она приехала домой раньше, чем рассчитывала, и оттого, что было слишком много времени, никак не могла решить, что надеть.
Примеряя серьги к платью, Ирина в последний момент сняла их и, разозлившись на себя, переоделась в третий раз… ей хотелось выбрать что-нибудь проще. Узкие джинсы и слиперы, топ на бретельках и распущенные волосы — так она кажется моложе и теплее. А Тимофей, как она поняла, не очень ценил специальную одежду. Судя по всему, он ценил только послушание.
Такси приехало мгновенно, стоило лишь вызвать, и к его дому она прибыла чуть раньше, чем договаривались. Нервно оглянувшись по сторонам, Ирина убедилась, что никого, похожего на папарацци, здесь нет: возможно, Тимофей прав. Это только в американских фильмах желтая пресса всегда толпой караулит у входа звезд, попавших в топовые заголовки.
— Ты был прав, там никого, — сказала она, как только он открыл дверь. Ирина перенервничала, и так боялась сказать не то, что выпалила это — ни к селу, ни к городу.
Тимофей выглядел намного хуже, чем накануне — заметно выделялись круги под глазами, и снисходительная улыбка получилась вялой:
— Как я и сказал, у подъездов сидят только американские журналисты, и в основном в кино. Наши просто обрывают телефон.
Он стоял перед ней в знакомых шелковых брюках и свободной чистой рубашке, но во всем его облике странным образом читалась растерянность — возможно, из-за легкой небритости и явных следов тревоги на лице. Или он как-то по-особенному смотрел на то, как она снимает пальто?
— Так отечественные журналисты — получается, милахи? — с натянутой улыбкой попыталась пошутить она. Тимофей поднял бровь и улыбнулся еще снисходительнее:
— Не нервничай. Иди сюда, — мягко позвал он и крепко сжал ее в объятиях — так, словно это она нуждалась в утешении.
Ира уткнулась носом в его футболку и глубоко вдохнула, ощущая неуловимое изменение запаха — видимо, потому, что он тоже нервничал.
— Спасибо, что приехала, — негромко пробормотал Тимофей, уткнувшись носом в ее волосы.
— Ты один? — спросила она, когда он выпустил ее из рук. И невольно оглянулась в сторону кухни.
— Да. Я целый день был один, — внезапно признался он.
— А друзья? — спросила она прежде, чем догадалась прикусить язык. Но Тимофей отреагировал невозмутимо:
— Пара человек звонили. Я сказал, чтоб не ехали — было полно разговоров с полицией и еще работа, знакомые звонили, журналисты, а потом…
— Что?
— А потом я ждал тебя, — медленно сказал он, проводя взглядом снизу вверх так, что ее соски мгновенно затвердели под топом.
Ирина открыла рот и медленно закрыла под его обжигающим взглядом. Тимофей медленно протянул руку, спустил бретельку с ее плеча, шагнул ближе и дернул топ слегка вниз, обнажая одну грудь. Не отпуская ее взгляда своим, он сжал ей сосок до боли, дождался, пока она охнула, опустила ресницы, и тогда убрал пальцы. Аккуратно поправив на ней одежду, он развернулся и пошел в кухню. Ира постояла секунду, переводя дыхание, и пошла за ним.
— Как ты? — тихо спросила она, когда Тимофей молча налил им обоим чай, сел, задумчиво, без аппетита, надкусил печенье. Ей очень хотелось погладить его по руке, но она опасалась, что он воспримет это неверно. Казалось, он вообще был не совсем здесь — возвращать его было страшно.
Нормально, — сказал он, но по тому, каким пустым отстраненным голосом он ответил, было совершенно ясно, что ничего нормального в его нынешнем состоянии нет.
Сфокусировав на ней взгляд, он наклонил голову и рассеянно провел ладонью по ее волосам:
— Ты чудесно выглядишь, малыш.
— Спасибо, — растерянно сказала Ирина. Потом встряхнула головой, нахмурилась и начала снова:
— Можно спросить про… того человека?
— Смотря что, — процедил Тимофей, мгновенно отстраняясь. Он взял чашку чая в обе ладони и отвел взгляд.
— Он правда покончил с собой?
Тимофей перевел дыхание и сделал глоток чая прежде, чем ответить.
— По всему похоже, что да, — сказал он, наконец, по-прежнему не глядя на нее.
— Ты как-то мог этому помешать?
Резко вскинув на нее глаза, Тимофей уставился сердито и почти яростно, но Ирина ответила таким спокойным кротким взглядом, что он мгновенно просветлел лицом и качнул головой:
— Нет. Не думаю.
— Я уверена, что не мог, — мягко сказала она и наконец решилась положить ладонь на его руку.
Тимофей отозвался благодарным взглядом, но мгновенно вынул ладонь из-под ее руки, чтобы положить сверху:
— Не волнуйся, малыш. Со мной все хорошо. Правда.
— С тобой не все хорошо. И это нормально, ты же живой, — сердито ответила она.
— Саба…
Он предупреждающе сверкнул глазами, но что-то в их глубине сказало Ире, что она снова попала в нужное место: он оживился, и его лицо еще немного просветлело. По всему было похоже, что ему очень нужно было участие, и пока что она неплохо справлялась.
— Мы еще не в игре, — мягко качнула она головой. — Не сейчас.
— Ты дождешься сегодня у меня, — проворчал он, но еле заметно кивнул, и на этот раз его взгляд был изучающим, словно он ждал от нее чего-то важного.
— Дождусь. Это был тот человек, с которым ты говорил по телефону? — спросила Ирина ровным голосом.